Страница 408 из 430
«Десять миллионов!.. – не мог осознать громадность этой суммы юноша. – Десять миллионов… Да мои мечты о Париже, собственном доме и прочей ерунде – детский лепет по сравнению с этой суммой… Десять миллионов…»
– И что же вы думаете? – иронически поднял бровь жандарм. – Честный русский солдат, потерявший ноги за Бога, Царя и Отечество, кинется в первый попавшийся кабак пропивать драгоценность, свалившуюся ему на голову? Эх, мало вы послужили с нашими солдатиками, мало их еще знаете…
– А вы? – не утерпел Саша, уязвленный тоном собеседника.
– А что я? Я‑то как раз и знаю всю их подноготную. И слабости, и доблести. Как‑никак без малого пятнадцать лет прослужил в армии, перед тем как перевестись в Корпус. И повоевать пришлось, и в гарнизонах посидеть. Не чета вам.
– Я тоже… ну…
– Воевали? А то я не знаю! Молодцом, труса не праздновали. И ведь наверняка не мямлили, как сегодня. Кресты ведь «за так» не дают? Верно?
Саша покраснел и попытался прикрыть свой красный эмалевый крестик с мечами и бантом. Он не хотел надевать даже колодку, но отец настоял на полноценной награде, прочитав сыну пространную нотацию о том, что не стоит стесняться орденов, честно заслуженных на службе Государю и Родине.
– Верно, верно, – за него ответил самому себе Федор Михайлович. – И бросаться крестами наверняка не станете, как этой наградой, – он указал глазами на перстень. – Не спорьте – наградой. И за что полученной, я тоже знаю.
Он встал и прошелся по комнате, чуть поскрипывая обувью и задумчиво качая головой. Молодой человек сидел, словно загипнотизированный, не в силах оторвать взгляд от мерцающего на столе перстня.
«Будто змеиный глаз, – в который раз подумал он: камень в самом деле был огранен так, что создавалась иллюзия узкого черного зрачка посредине камня. И, куда бы он ни поворачивал голову – зрачок словно поворачивался за тобой. – Глаз кобры…»
Тут же вспомнилась змея, виденная мельком в горах, свой страх, ледяными струями стекающий по спине…
– Вот ведь везунчик вы, Александр Павлович, – снова нарушил молчание полковник. – Служите без году неделя, а уже и от Отечества награда, и от врага… Ох, и наворочали вы там с господином Кавелиным…
– Я не мог.
– Что не мог?
– Не мог убить короля. Мы с ним были почти друзьями.
– А он ведь вас… чуть не смог.
– И он бы не смог. Если бы не тот проклятый мундир афганского гвардейца… Он узнал бы меня и тоже опустил бы оружие.
– Эх, романтизм, романтизм… – вздохнул Федор Михайлович. – Изрешетил бы он вас, молодой человек. Сито бы из вас сделал. Ходили бы и посвистывали, как дырявая грелка. Если бы ходили вообще.
– Я не верю в это.
– Значит, Восток, Александр Павлович, вас так ничему и не научил…
Оба помолчали.
– Я знаю, что виноват, – сказал Саша. – Из‑за меня теперь там, в горах, гибнут русские солдаты…
– Из‑за вас? – изумился жандарм. – Эк вы хватили, дорогой мой! Из‑за вас… Да вы, извините меня покорно – пешка в этой игре. Даже не пешка, а букашка‑таракашка. А все это, – он ткнул рукой в окно, вероятно, выходящее на восток, – из‑за фигур покрупнее. Гораздо крупнее.
– Но я же не убил Махмуд‑Шаха, а теперь он возглавил инсургентов, воюющих с Россией.
– И слава богу, что не убили! Вы, если хотите знать, наоборот, исправили ошибку, сделанную здесь, в Петербурге. Свержение Махмуд‑Шаха и возведение на афганский престол Ибрагима Второго было абсолютно непродуманным ходом.
– Но ведь Ибрагим – пророссийский политик, – возразил Бежецкий. – Все в Кабуле об этом только и говорили, надеясь, что покойный Ахмад‑Шах сделает выбор в пользу старшего племянника. Он, не скрываясь, заявлял, что приложит все усилия, чтобы теснее связать Афганистан с Империей.
– Вот именно, что заявлял, – хмыкнул полковник. – Это же Восток, Александр Павлович. Говорят «пять», а в уме держат «четыре». Или «шесть». Между прочим, этой своей болтовней он практически разрушил все усилия российской дипломатии в Королевстве.
– Как – разрушил? – не понял поручик. – Но ведь он теперь на троне! И первым заявлением его как нового афганского монарха была просьба к России о вассалитете. Разве не этого наши дипломаты добивались все последние годы? Ведь от вассальной клятвы один шаг до полноценного вхождения в состав Империи. Индийские княжества…
– Аналогия с Индийскими княжествами здесь не совсем уместна, молодой человек, – строго возразил Федор Михайлович, теперь напоминая университетского профессора на лекции. – Индийские княжества просто сменили ослабевшего суверена – Британию – на более сильного и близкого – Россию. Да и то – не все. Афганистан же долгие годы был не просто формально независимым государством, как большинство восточных эмиратов, княжеств и султанатов. Он, благодаря мудрости своих правителей и выгодному расположению, умудрялся лавировать между самыми разными центрами силы, ни к одному из них не приближаясь настолько, чтобы быть затянутым в его орбиту. На любого гиганта, появлявшегося на их горизонте, афганские монархи тут же находили противовес – ближний или дальний, который его уравновешивал. Так было, когда, фактически находясь в орбите Англии, предшественник покойного короля завязал отношения сразу с Россией и Германией, так было, когда, приблизившись к нам, Ахмад‑Шах стал делать весьма прозрачные реверансы в сторону Персии… Так случилось бы и сейчас.
– Но этого ведь не произошло! На кабульском троне Ибрагим Второй – друг и вассал России!
– Не слишком умный и весьма недальновидный политик. Еще будучи наследным принцем, он настроил против себя покойного короля, добрую половину знати… Причем, я бы сказал, не самую плохую половину – пусть и прозападного толка – почти все учились в Берлине, Париже… И в Лондоне тоже – куда же без него. Но половину вполне цивилизованную, образованную и готовую к модернизации страны. С ними можно было бы договариваться – они легко шли на контакт… Причем большая часть из них – по‑восточному жадна и по‑западному прагматична. Их можно было просто‑напросто купить. А что мы имеем сейчас? Вторую половину – полностью восточную. Вчерашних прихлебателей и лизоблюдов Ибрагима. Столичных бездельников, таскавшихся всюду за своим кумиром и ловивших каждое его слово, словно истину, провозглашенную самим Аллахом. Жадную, неумную, спесивую и, главное, по‑восточному хитрую, двуличную. Вчера придворные «малого двора», сегодня они стали губернаторами провинций, поставленными новым монархом вместо смещенных старых, командующими полками, размещенными в крупных городах страны, министрами и чиновниками. Первые превращают свои уделы в полунезависимые от Кабула княжества, грызутся друг с другом из‑за плодородных долин, караванных троп, маковых полей и пограничных кишлаков, вторые – продаются то одному, то другому, легко предавая и лелея мечту самим усесться вместо нынешнего «благодетеля», третьи – плетут интриги и разворовывают казну. И каждый создает свою частную армию, вооружает ее из разворовываемых складов и натравливает на соседей, соперников, вчерашних друзей. И требует, чтобы «русские друзья» ему в этой «священной войне» помогали. Что там какие‑то инсургенты! Завтра мы получим страну, разорванную на части и продолжающую дробиться до бесконечности. Страну, каждый анклав которой будет сам за себя и все вместе – против Кабула. А значит, России придется там сражаться против всех – без флангов и тыла. И вот тогда‑то крови прольется – море. И победить в такой войне – немыслимо.
Полковник прервался, налил себе из графина стакан воды, жадно осушил и снова повернулся к Саше, внимающему ему, разве что не открыв рот: кто мог подумать, что жандармский полковник, «душитель свободы», «опричник» и «сатрап», может быть настолько подкован в политике столь далекого от столицы рубежа Империи? Отношение к нему юноши, еще десять минут назад люто ненавидевшего и презиравшего его, менялось на глазах. Да и как оно могло не измениться, когда сквозь голубой мундир ограниченного служаки – одного из тех, кому народная молва помещает в голову органчик, диктующий действия и поступки, – проступал облик умного и знающего человека.