Другое утро

В случаях, когда голова не желает слушаться хозяина, ей, голове, видите ли, счастья подавай. А Ленка тут при чем?

Ленка ни при чем. Она не виновата, что угодила ей в подруги. И Аксенов ни при чем. Он не виноват, что она оказалась форменной дурой. Но ей придется между ними выбирать. Направо пойдешь, налево пойдешь… Ей придется сделать этот выбор.

«Неужели ты не видишь, это же ложный выбор!»

Они с Аксеновым шли с кладбища в городе Бабкине. Он говорил торопливо и сбивчиво, а она его не слышал. Оказывается – слышала. Просто не понимала, о чем речь.

"Нас заставляют выбирать – либо сволочь, либо быдло.

Но это ложный выбор, стоит только от него отказаться, и все становится на свои места".

Стоит только от него отказаться… Что будет, если" она не выберет? Не выберет, и все. Ленка нужна им только для того, чтобы заставить ее выбрать. К Аксенову без нее им не подобраться. Вся проблема только в ней.

Без нее все станет на свои места. Значит, нужно сделать так, чтобы ее не было. Как же она сразу не догадалась!

Это выход. Единственный выход.

Она больше не смотрела ни на тонкое Ленкино лицо, ни на телефон. Она теперь могла на них не смотреть. Она встала на цыпочки, чтобы повернуть верхнюю ручку балконной двери. Ленка не понимала: «Как ты можешь жить на шестнадцатом этаже? Это все равно что быть подвешенным между небом и землей, ни туда ни сюда». Правильно не понимала. В многоэтажках по большому счету и не живут, в них существуют в ожидании смерти. И сейчас, когда ей осталась последняя балконная задвижка, ей почему-то жаль именно того, что всю свою жизнь она так и провисела на этажах над мертвым асфальтом. Сейчас она наконец-то поняла маму. Мама – молодец. Она не просто так укатила в деревню копаться на грядках, разводить кур и варить для отчима его любимую грибную лапшу. Она уехала жить. Там она сможет пережить потерю своей единственной дочки.

Визгливый сигнал телефонной трубки оборвал ее мысли в тот момент, когда до самого главного, что требовалось сейчас уяснить, оставалось совсем немного. Ей было вовсе не интересно, что и кто ей скажет, но телефонный визг мешал думать и действовать. Она взяла трубку и нажала кнопочку совершенно спокойно, точно ее оторвали от вечернего чаепития со сдобными булочками.

– Ирка, стой! Не смей этого делать! Слышишь? Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь! Скажи!

– Ле-на, – протянула Ира, опустилась все на ту же приступку, а балконная дверь с размаху захлопнулась сквозняком и стукнула ее по спине. Она не могла так вот сразу отойти от своих мыслей и намерений, хоть совсем не великим краешком, но все же распространившихся уже за ту сторону, и потому не смогла сообразить, что значит Ленкин голос в трубке.

– Ирочка! Ира. Я успела, Ирочка, я успела! – смеялась и плакала одновременно Ленка, но, выдержав паузу и послушав Ирино дыхание, продолжала уже спокойно и даже бесстрастно:

– Успокойся. Со мной все нормально. Я дома, сижу на диване. Я ведь сразу не поняла, что ты такое можешь придумать, а тут как вступило в сердце, просто нечем дышать. Последний этаж, как специально, последний этаж.

Но я успела. Ирка, я успела, это главное. Я говорила ему, что ничего не получится. Не пройдет этот номер с тобой. Но ведь Эдик дурак. Умный, а дурак, ты же знаешь. Самых простых вещей не понимает. Обрадовался, что подфартило, когда узнал, что ты с Аксеновым, раскатал губу на грандиозный заказ. Твой Аксенов – у них сейчас головная боль номер один. С ног сбились, чтоб его в угол загнать, а тут ты прямо под боком… Такая Эдику удача. Только я ему сразу сказала, что ничего с тобой не получится. Ты – не я. Это я – из стороны в сторону, из стороны в сторону.

Меня слишком много. Все хотелось куда-то деться. А куда?

На том и поймалась. Они нас на том и ловят, Ирка, что другой жизни у нас нет. Не придумали, не устроили. Либо живешь по их законам, либо существуешь в подвешенном состоянии. Как там твой Аксенов говорит? Ложный выбор?

– Ложный выбор, – как эхо откликнулась Ира, не понимая смысла и Ленкиных, и собственных слов, понимая только, что чутье ее не обмануло, с Ленкой уже случилось самое страшное.

– Ну вот! – удовлетворенно поддержала ее Ленка и тут же разыграла сценку-импровизацию:

– Они ему:

«Выбирай, понимаешь, а то проиграешь однозначно!», а он им: «Извините-подвиньтесь, господа-товарищи, мне ваше меню не подходит, я объедками с чужого стола питаться не привык». – И грустно подытожила:

– Смешно.

– Смешно, – привычно согласилась Ира.

– А у них такой ответ не предусмотрен, не знают они, что с такими, как он, делать. Вот и боятся они его как черт ладана. И не оставят в покое, ни за что не оставят. И тебя не оставят. И меня. Ты умница, Ирка, ты правильно задачку решила, ты всегда была умницей. Только проблема не в тебе, а во мне. Все наоборот. Проблема в том, что ты оказалась моей подругой. А ты никого не бойся. Тебе бояться нечего, у тебя совесть чиста. И меня ты простишь. Ты не можешь не простить. Простишь?

– Прощу, – как заговоренная повторила Ира.

– И обещай мне, что больше не будешь их бояться, слышишь? Обещай!

– Не буду их бояться, – как послушная ученица пообещала Ира.

– Ну вот, – облегченно вздохнула Ленка. – Ты у меня умница, ты у меня самая-самая лучшая, и ты будешь самая-самая счастливая. Я ведь тебе завидовала, Ирка, ты любить умеешь, это у тебя по жизни как грамотка охранная, а я все ждала, ждала – когда, ну когда же? А когда твоего Аксенова увидела, поняла – а никогда.

Никогда, потому что только такого, как он, я могла бы полюбить. Ты не поверишь, первый раз своими глазами увидела мужчину, которого могла бы полюбить вот так, как ты, чтоб без остатка, чтоб самую маленькую капельку на дне и ту выпить. Ты же знаешь, меня бы тогда никто не остановил, даже ты. Не полюбила. Значит, никогда со мной уже такого не будет. Никогда. Всю жизнь суетилась, боялась главное упустить – и все равно упустила… – Ленка замолчала. Потом констатировала, спокойно и уверенно:

– Ну никогда, так никогда.

Даже лучше раньше, чем позже.

Короткие гудки.

– Нет, – очнувшись несколько минут спустя, прошептала Ира в пикающую трубку. – Нет! Нет! Ленка, не смей! – закричала во весь голос, отдавшийся гулким эхом в пустых стенах. Нажала отбой, непослушными пальцами перебрала цифры Ленкиного номера. Короткие гудки. Все те же короткие гудки.

В холодной квартире ей стало вдруг жарко, как в перегретой парилке, она метеором вылетела за дверь, нажала кнопку лифта, но дожидаться не стала, понеслась вниз по лестнице. На шоссе она, шлепая по лужам, бросалась из придорожной темноты навстречу каждой машине, шедшей по крайней полосе, и кричала:

– Стойте! Там Ленка! Там Ленка!

Но водители только матерились и проезжали мимо. У нее был вид тронувшейся умом. Кому охота связываться с сумасшедшей? Ей хотелось вцепиться в лицо каждому из них, ударить кирпичом по лобовому стеклу, лечь на капот, броситься под колеса, потому что время шло, а там Ленка. И она бы, в конце концов, так и сделала, если бы в последнюю секунду ее терпения на обочине не притормозил мужик с непроницаемым лицом и не спросил:

– Куда?

– В центр.

– Сто баксов, – бросил водитель, глядя мимо нее.

Это была несусветная, особенно сейчас, после семнадцатого, цена, но Ира в данный момент ничего не понимала в баксах, рублях, ценах, километрах. В страхе, что водитель захлопнет дверь, она с размаху плюхнулась на продавленное переднее сиденье и, заискивающе пытаясь поймать его взгляд и понять, что же он хочет, протянула ему свою сумку. Он взял сумку, достал оттуда кошелек, неспешно вытащил из бокового карманчика одну из трех стодолларовых бумажек, демонстративно развернув их веером, потом закрыл кошелек, засунул его в сумку, положил сумку Ире на колени, перегнулся через нее, проверив замок на дверце. Все это было долго, очень долго, но Ира замерла как изваяние, боясь его спугнуть. Так изваянием и просидела до Ленкиного дома, не реагируя на толчки, подпрыгивания и взвывания старой машины, которую, как изъездившегося, измученного коня, всю неблизкую дорогу подхлестывали газом.