На сопках Манчжурии

За годы правления Михаила Васильевича столица далекого анклава заметно приподнялась. Благодаря умелому правлению губернатора заметно расширился ассортимент тоголезского экспорта. К традиционным какао, кофе и хлопку присоединились бокситы, чье месторождение было открыто геологом Манцевым, специально приглашенным в эти места Фрунзе. Да и как их было не открыть, если из британской Ганы вывозилось золото, а в Дагомеи французы открытым способом разрабатывали залежи фосфатов, а в самом Того имелись хорошие запасы мрамора, известняка и графита.

Конечно, русские рудники не могли соперничать по своим масштабам и возможностям со своими соседями, разрабатывавшие местные полезные ископаемые несколько десятков лет. Однако именно благодаря ним в Ломе произошли серьезные изменения.

Добившись от президента Алексеева права на использования в нуждах колонии средств, полученных от продажи сырья в течение восьми лет, Фрунзе занялся активным преобразованием своей столицы. Как результат его действий в порту появился могучий портовый кран, привезенный из Германии, местный железнодорожный парк пополнился американскими паровозами и платформами, которые ходили до самого поселка рудокопов.

В самом Ломе появились электрические фонари, а перед губернаторским особняком были разбиты огромные клумбы, усаженные петуниями, бегониями, розами и прочими представителями местной флоры. Сама обитель Михаила Васильевича подверглась основательной переделке. Появился специальный зал торжественных приемов, украшенный широким балконом для оркестра. Его Фрунзе выписал на пять лет из Ганновера, полностью оплатив переезд труппы из Европы в Африку.

Вначале, бедные господа музыканты были готовы играть за еду, но затем, обустроившись у своих прежних соотечественников, а ныне российских подданных, обратились к герру губернатору с нижайшей просьбой о выплате жалования. По достоинству оценив их мастерство, Фрунзе удовлетворил их просьбу.

Но не только одни музыканты пустились в дальнее плавание к африканским берегам. По приглашению губернатора в Ломе из, переживавшей свои не самые лучшие дни, Германии, приплыли каменщики, плотники, слесаря и прочий трудовой люд. Не в последнюю очередь на решение этих людей отбыть в Африку повлиял и тот факт, что Того совсем недавно была германской колонией. Здесь люди слышали родной язык, видели привычный уклад жизни, а трудолюбия было им не занимать.

Однако самой верной приметой, что дела в Ломе пошли на лад, стало появление в русской колонии сынов Израиля. Если ранее это были единичные ссыльные революционеры, то приезд из красавицы Одессы клана Фимы Липовича перевернул все с ног на голову. В один момент в Ломе появились портные, доктора, жестянщики, торговцы, перекупщики, фотографы и даже поэты. И с этого момента город зажил нормальной цивилизованной жизнью.

Конечно, нашлись люди, которые стали шептать губернатору, что за старым Фимой наверняка водятся серьезные грешки, иначе он бы не заявился из Одессы в Африку, но Фрунзе был глух к ним. Проповедуя терпимость друг к другу, Михаил Васильевич был рад каждому, кто мог сделать жизнь колонии лучше.

Стоял месяц март, который дарил населению столицы незабываемую экзотику. К этому времени к побережью, из африканских глубин приходил неудержимый самум. Зародившись у отрогов Атласских гор, пройдя через бескрайние просторы пышущей зноем Сахары, перескочив через величественный Нигер и горы Атакора, вихрь пустыни достигал вод Атлантики.

Вместе с собой он гнал огромное количество мелкого песка из самой огромной пустыни мира. Тридцать три дня было побережье во власти северных ветров, но в отличие от своего аравийского собрата, самум не нес людям смерть и разрушения. Поднятый могучим дыханием ветра песок, долетал до побережья мелкодисперсной взвесью, которая нисколько не вредила ни дыханию людей, ни их посевам. Наоборот, розовый туман, окутавший побережье, создавал необычайно завораживающий вид чего-то внеземного и вдохновлял местных поэтов на сложение высоких виршей.

Самым красивым моментом, было окончание самума. По непонятному капризу природы, за несколько дней до завершения этого природного явления, розовый цвет дымки менялся на золотистый оттенок, что придавало ему особенную прелесть. Именно на этот момент и был назначен губернаторский бал.

Одетый во фрак, Фрунзе вместе с супругой торжественно встречал гостей на пороге зала приемов своей обновленной резиденции. Массивные парадные двери с легкостью распахивались перед вновь прибывшим гостем, поражая его огромным пространством зала, паркетным полом, большим числом настенных зеркал и массивной люстрой под потолком.

Вместе с губернатором, парад гостей принимал комбриг Котовский. Фрунзе уже несколько раз писал на своего боевого помощника представления на звание генерал-майора, но Москва под различными предлогами заворачивала эти представления. Максимум на что был согласен Генштаб это звание полковника, но это никак не устраивало Михаила Васильевича. В конце концов, стороны сошлись на компромиссном варианте. Перед самым балом, пришло известие о присвоении Григорию Ивановичу звания бригадира колониальных войск.

На бал Котовский пришел в белом парадном мундире, при всех своих наградах с одной звездой на генеральских погонах. Все приличия и правила ношения русского мундира были полностью соблюдены. Ещё с петровских времен бригадир было переходным званием между полковником и генералом. Павел I убрал его, но, несмотря на это, на эполетах и погонах генералов всегда было резервное место для возвращения опального звания, ибо генерал-майор всегда имел две звезды.

Стоит ли говорить, что этим вечером Григорий Иванович был в центре внимания. С ним хотели станцевать все присутствующие на балу женщины и чокнуться бокалом присутствующие мужчины. Одним словом Котовский был нарасхват и господин бригадир успешно со всем справлялся. Легко танцуя мазурку и вальс с приглашенными на торжество дамами, и непринужденно поднимая бокалы с шампанским, Котовский отдыхал и телом и душой, от всех тех проблем, что остались по ту сторону парадных дверей. Однако покой ему только снился. Все с кем говорил и общался Григорий Иванович, нет, нет, да и напоминали бригадиру об их существовании.

— Мон женераль, как вы неотразимы в этой форме! Говорят, что вы покидаете Африку. Если это правда, я не перенесу разлуки с вами, мое сердце будет разбито навсегда! — непринужденно шептала первая красавица Котона Зизи, во время танца с Котовским.

— Ну, что вы, мадмуазель! Как я могу причинить вред такой очаровательной даме как вы? У меня и в мыслях ничего подобного не было! Это наверняка происки мсье Лагуста, чья ревность по отношению к вам всем известна, — весело заверял кавалерист свою партнершу, думая при этом, кто из трех служащих канцелярии губернатора работает на французов. Неделю назад для выявления крота, Котовский запустил дезу и результат не замедлил долго ждать. Где как не на балу, в танце с красивой партнершей у мужчины можно вытянуть, то, что он обычно скрывает.

— Вы стали генералом Грегори. Теперь вам, несомненно, добавят в подчинение больше войск! Ведь не может же генерал командовать одной только конной бригадой. Это ведь слишком расточительно для казны содержать генерала без войска, — выпытывала у бригадира дочь британского губернатора золотоволосая мисс Паркер, шаловливо опершись рукой на его статное плечо.

— Ах, милая Дорис! Я всего лишь простой солдат, который только и умеет, что хорошо выполняет приказы свыше. Если мне пришлют солдат, не скрою, я буду только рад этому. Однако если их не пришлют, я не буду долго грустить, — доверительным тоном отвечал Котовский коварной обольстительнице.

— Экселенц, это правда, что вы собираетесь создать отряды самообороны для охраны немецких хозяйств на севере колонии от нового вторжения черных арабов? Я отдыхала на ферме у дяди Фрица, и там об этом только и говорят, — интересовалась Катарина фон Бек, пытливо заглядывая в глаза блистательному партнеру.

— Уверяю тебя девочка, что все это пустое. Зачем господам бауэрам тратиться на патроны и винтовки, когда есть моя бригада? Пусть дядя расскажет тебе, как мы лихо гнали черных арабов, посмевших переступить нашу границу, — молвил кавалерист, крепко держа девушку за талию.