В мире исканий(изд.1949)

Витовский остановился и внимательно посмотрел на свою спутницу. Они уже находились перед входом в парадное.

— Героические поступки, говорите? Да, вы правы. Было времечко… замечательное времечко… Теперь дру­гие готовы на подвиг… скромный подвиг… А я…

— О ком вы говорите?

— Да мало ли у нас людей, готовых на трудовые подвиги! Разве их всех перечислишь! Я же, видно, старею…

— Бросьте, Владимир Александрович! — продолжала Конева. — Далеко вам еще до старости! Что вы! Задору у вас — хоть отбавляй… Вот послушайте, что я вам скажу. Вот видите этот журнал. В нем существует за­метка о том, что за границей приступили к строительству машины, подобной вашей. Ну, может быть, не совсем такой, это вы уж сами разберетесь. Но, понимаете, обид­но! Неужели им удастся осуществить раньше, чем нам?

Витовский нахмурился, взял в руки тонкую тетрадь с золотистой обложкой и принялся ее перелистывать. Капли дождя падали на лоснящуюся бумагу.

Они распрощались, и Витовский медленно стал подыматься по лестнице.

Вот наконец рабочий кабинет. Широкий письмен­ный стол, заваленный книгами и чертежами. Удобное кожаное кресло. На стенах висят всё те же картины и фотографии. Одна из них изображает момент окончания сборки путеукладчика “Вперед”.

Витовский подходит к сильно увеличенной фотографии и начинает ее пристально рассматривать.

Он видит себя в окружении нескольких ближайших помощников. Внизу находится четкая, выведенная каллиграфическим почерком надпись: “Владимиру Александровичу Витовскому — на добрую память о нас и о славном дне окончания работы”.

Дальше следуют подписи.

“О славном дне…” — проносится в голове Витовского. — О дне, который принес мне славу… А сегодняшний день? Да только ли сегодняшний?..”

Витовский садится в кресло. Неотвязные, мучительные мысли владеют им.

Да, то был день, принесший ему славу. Но сколько тяжелых дней напряженного труда предшествовало ему! Сколько было неудач, взлетов, падений… Как цеплялся он за малейшую возможность улучшить свою машину, ускорить ее окончание… А что же получилось теперь?

— Какой позор!.. — тихо, почти беззвучно шепчет Витовский.

Он вспоминает, как трудно раньше было ему отстаивать каждый свой шаг. Скольким проверкам в разных комиссиях подвергалось каждое его новое предложение! А в последние годы? Ведь верили каждому его слову.

Блуждающий взгляд Витовского останавливается на другой фотографии, вставленной в массивную дубовую рамку: он и маститый иностранный ученый, стоящий рядом.

Отчетливо проносятся в памяти все подробности посещения гостем научно-исследовательского института. Витовский вспомнил, как он волновался перед приездом, как изысканно вежлив был с ним этот сладко улыбающийся дряхлый старик, сколько лестных слов сказалось инженеру, удивительно остроумных комплиментов пришлось выслушать ему в присутствии многочисленных сотрудников института.

Гость обворожил Витовского.

— Вы необычайно талантливый инженер! О-о!.. Даже более чем талантливый, — говорил старик. — Очень жаль, что я не вправе задавать вам вопросы шире. Я понимаю что это может нарушить секрут вашей фирмы… Будем говорить о мелочах…

“Очень корректный и скромный…” думал Витовский. А жажда похвастаться достижениями, еще более удивить заграничного гостя томила инженера, и он с трудом сдерживал это желание.

Витовский смотрит в окно, туманное от мелких брызг дождя. Ему вспоминается вечер, когда он увидел больного Баянова, идущего в открытом поле.

Только теперь, на совещании, для него стало ясно, что все это значило. Баянов и Петров отправились в сильную грозу, чтобы отыскать место, в которое ударила молния. Они хотели проверить действие молнии на влажную почву.

Теперь у Витовского это не вызывало никакого сомнения. А потом прогулка Баянова в поле ночью…

Витовский отчетливо представляет, как идет, преодолевая боль, хромающий человек… Идет, чтобы найти то место, возле которого он чуть было не погиб… Наверное, он торопился проверить, не размывает ли вода твердый покров, образовавшийся после удара молнии. Витовский все это отчетливо понимает, как никто. Ведь вопросом цементации почвы с помощью электрического пламени он интересовался когда-то сам. Интересовался, но бросил, не довел до самых простых опытов.

“Даже производил какие-то расчеты…” думает Витовский.

Он быстро отодвигает массивное кресло, открывает ящик письменного стола и начинает в нем лихорадочно рыться.

Ну да, так и есть! Вот эти пожелтевшие листы бумаги. Они испещрены цифрами и мелкими заметками на полях.

Усевшись за стол, он внимательно начинает про­сматривать рукопись.

— Машина получится у них… — тихо, почти беззвуч­но шепчет Витовский.

Старые, его же собственные расчеты говорили об этом.

“Даже зимой такая машина будет работать, — про­носится в голове инженера. — Мощный поток электриче­ских искр, почти всесжигающее пламя вольтовой дуги будет разогревать промерзшую землю и плавить снеж­ный покров. Почему же я не применил сам этот прин­цип на практике? Надо было бы проверить и его, а не возиться беспрерывно с электролитическим…”

Витовский откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и погрузился в еще более глубокое раздумье.

“Слишком благодушно и слишком спокойно ты стал относиться к своей работе, — отвечал какой-то внутрен­ний голос. — Нельзя работать без горения, нельзя… Вот. человек с высокой температурой отправляется в поле. Больной, он находит еще силы пойти, чтобы посмотреть старую, выброшенную машину. Ему хочется как можно скорее получить материал для будущих своих творческих размышлений. А ты?.. Откладывал испытание из-за каких-то пустяков! Откладывал неоднократно лишь потому, что в чем-то чуточку сомневался. Ты боялся, что новое неудачное испытание может наложить лишнюю маленькую тень на твою прежнюю славу… А надо было не бояться, экспериментировать как можно шире и больше… Нельзя, дорогой Владимир Александрович, оберегая свою славу, бояться неудач и срывов… Вон за границей стараются нас обо­гнать…”

Рука Витовского тянется к тонкому журналу с золо­тистой обложкой. Медленно перелистываются глянцевые меловые страницы. Наконец инженер углубляется в чте­ние.

Неожиданно глаза Витовского наливаются кровью. Лицо становится сине-багровым. Тяжело и порывисто дышит Витовский.

— Украли… — глухо произносит он. — Мелочи?.. Вот оно что… Негодяи!.. Мерзавцы!..

Тонкий журнал, напечатанный на чудесной мело­вой бумаге, со свистом рассекая воздух, летит через комнату. Он попадает в фотографию, обрамленную дубовой рамкой, и она, сорвавшись с гвоздя, валится на пол. Слышится приглушенный треск разбитого стекла.

— Мерзавцы!.. — продолжает бормотать инженер, весь трясущийся от злобы. — Так вот зачем тебе нужны были мелочи!.. Негодяй!..

Страшная картина совершенного им преступления, неожиданного и бессознательного, раскрылась перед ним с предельной ясностью.

Его статья, перепечатанная в толстом заграничном журнале, конечно, не выдавала никакой производствен­ной тайны. Но вот информация, только что прочитанная им в тонком журнале, говорила о многом. Пустяковые мелочи, которыми так интересовался заграничный гость, после соответствующих сопоставлений и сравнений с его статьей меняли все дело… И он, инженер Витов­ский, выбалтывал эти мелочи, конечно сами по себе ничего не значащие, выбалтывал исключительно из-за желания похвастаться, показаться еще более талантли­вым…

В комнате закружились в диком вихре обрывки глянцевой бумаги: инженер рвал на мелкие клочья оба заграничных журнала, заключавших в себе его “за­граничную” славу. Он вкладывал в это занятие огромное физическое усилие.

— Что я наделал!.. — задыхаясь, хрипел инженер, растаптывая каблуком груду бумаги, образовавшуюся на полу. — Вот она, слава… Теперь я понимаю, зачем напечатали… Понимаю!..

“Мерзавцы… мерзавцы… мерзавцы!..” продолжал твердить инженер, когда его, трясущегося в нервном ознобе, укладывали на диван.

Врач объяснил болезнь глубоким нервным потрясе­нием и потребовал, чтобы инженер находился в постели.