Страница 105 из 120
Когда чтение письма было закончено, чиновники невольно переглянулись друг с другом и в ужасе забормотали: «Как они посмели?!» Лицо императора стало грустным, он долго вздыхал и наконец обратился к придворным:
— Страна эта намерена поднять войска и идти на Когурё. Что же нам следует предпринять, чтобы дать отпор?
Придворные в ряду гражданских и в ряду военных чинов стояли как истуканы, никто из них не осмеливался ответить. Тогда Хэ Чжичжан обратился к императору:
— Император *Тай-цзун трижды ходил войной на Когурё. Невесть сколько народу погибло тогда, победы не одержали, а государственная казна опустела. Хорошо еще, что *Гай Сувэнь умер, а его сын Наньшэн, поссорившись из-за власти со своим младшим братом, стал нашим проводником; и хотя тогда император *Гао-цзун послал миллион отважных солдат во главе с прославленными генералами Ли Цзи и Се Жэньгуем, победить удалось лишь после сотни мелких и крупных сражений. Теперь, когда наше государство уже давно находится в состоянии мира, когда, можно сказать, нет ни генералов, ни солдат, трудно поручиться за безусловную победу, если копья и щиты снова придут в действие. Война повлечет за собой лишения и бедствия, которым неизвестно когда настанет конец. Хотелось бы, чтобы ваше величество приняло это во внимание.
— Если так, то какой же ответ послать им? — спросил император.
— Попробуйте, ваше императорское величество, спросить Ли Бо, — посоветовал Хэ Чжичжан, — он, безусловно, сумеет ответить как надо.
Император подозвал к себе Ли Бо и обратился к нему с тем же вопросом.
— Почтительно докладываю императору, — произнес Ли Бо, — пусть это дело не тревожит вас. Прикажите послам завтра прийти во дворец. Я при них же напишу ответ на их языке. В этом ответе я так унижу и устыжу иноземцев, что их кэду будет вынужден смиренно покориться.
— А кто это такой —«кэду»? — спросил император.
— У бохайцев принято называть своего князя кэду, — ответил Ли Бо, — все равно как уйгуры называют своего князя *кэхань, *туфани — цзаньпу, *лу чжао — чжао, а *хэлины — симо. Каждый — по-своему.
Обрадованный столь обстоятельным ответом, император в тот же день произвел Ли Бо в члены Придворной Академии. Во Дворце золотых колокольчиков в честь Ли Бо был устроен пир. Мелодии *гун и шан сменяли друг друга, цитры и гусли звучали в гармонии; наложницы императора подносили вино, красавицы служанки передавали кубки.
— Пейте вволю, не церемоньтесь, — сказал император, обращаясь к Ли Бо.
Ли Бо пил, не стесняясь, и, незаметно охмелев, совсем ослабел. Тогда император приказал евнухам проводить Ли Бо в соседний зал и уложить его спать.
На следующий день в пятую *стражу император вышел в зал аудиенции. *Плеть тишины ударила три раза, гражданские и военные чины выстроились по обе стороны трона.
Ли Бо еще не успел протрезвиться, а евнухи уже торопили его на аудиенцию. После того как была закончена церемония приветствия, Сюань-цзун подозвал к себе Ли Бо. Заметив, что лицо поэта все еще носит следы опьянения и глаза полусонные, он приказал одному из придворных слуг распорядиться, чтобы в императорской кухне приготовили кислый рыбный суп, отрезвляющий от вина. Вскоре придворный слуга на золотом подносе принес чашку рыбного супа. Из чашки шел пар. Тогда император царственной своей рукой, взял *палочки из слоновой кости, помешивая ими, долго студил суп, а потом сам поднес его Ли Бо. Ли Бо опустился перед императором на колени, выпил суп и сразу же почувствовал себя бодро и легко. Видя, до чего дошел император в своей благосклонности к Ли Бо, чиновники удивлялись и радовались. Их удивляло, что император нарушил правила этикета, а радовало то, что он нашел нужного человека. Только Ян Гочжун и Гао Лиши были мрачны, и на их лицах отражалось недовольство.
Император приказал ввести послов. Те вошли, совершили обряд приветствия императора. Ли Бо, в своем фиолетовом платье, в шапке из тонкого шелка, взял послание бохайского князя и легкой походкой, словно небожитель, плывущий на облаках, отошел в сторону, стал возле колонны и начал читать. Прочел он все письмо громко, без запинки, не ошибаясь ни в одном знаке.
Послы были ошеломлены.
— Ничтожное государство ваше вышло из рамок приличия, — обратился Ли Бо к послам, закончив чтение. — Но великодушие нашего мудрого императора широко, как небо, и он соизволил не обратить на это внимания. Вам будет дан ответ. Извольте его смиренно выслушать!
Послы, трепеща от страха, опустились на колени перед ступенями престола. Император распорядился поставить рядом с троном небольшой столик для письма, украшенный драгоценными металлами и редкими камнями, принести тушечницу из *хотанской яшмы, *кисть из чжуншаньской кроличьей шерсти с ручкой из слоновой кости, палочку ароматной туши, пятицветную бумагу, разрисованную золотыми цветами. Когда все это было приготовлено, император пригласил Ли Бо приблизиться к трону, занять место на парчовом табурете и набросать ответное послание.
— У вашего слуги запачканы сапоги, и он не смеет осквернить сиденье вблизи вас, — доложил Ли Бо. — Прошу вас оказать величайшую милость и разрешить мне снять сапоги и подвязать чулки, лишь тогда я осмелюсь занять приготовленное мне место.
Император, вняв просьбе Ли Бо, приказал младшему евнуху снять с Ли Бо сапоги.
— Ваш слуга еще хотел бы сказать слово, — снова обратился Ли Бо к императору, — но я решусь говорить лишь в том случае, если ваше величество заранее простит мне мою дерзость.
— Говорите, почтеннейший, я не стану вас винить, — пообещал император.
— Когда в свое время я вошел в *Весенние дворцовые ворота, чтобы держать экзамен, наставник императора Ян отверг мое сочинение, а президент Военной палаты Гао прогнал меня прочь. Теперь, когда я вижу, как эти два человека возглавляют придворных вашего величества, мне очень не по себе. Прошу вас приказать Ян Гочжуну держать для меня тушечницу и растирать тушь, а Гао Лиши снять с меня сапоги и подвязать чулки. Только тогда слуга вашего величества воспрянет духом, уверенно поднимет кисть, набросает ответ, достойный нашего императора, и сможет оправдать доверие моего владыки.
Император, нуждаясь в Ли Бо, не решился ему перечить и потому был вынужден приказать Ян Гочжуну держать тушечницу, а Гао Лиши снять с поэта сапоги. Оба сановника отлично понимали, что Ли Бо, пользуясь временным расположением императора, решил таким образом отомстить им за оскорбление, нанесенное ему на экзаменах. Но делать было нечего — ослушаться императорского приказа они не смели: оставалось только, как говорится, гневаться, но молчать. Вот уж поистине:
Ли Бо, радостный и торжествующий, наспех подтянул чулки, вступил на коврик и сел на парчовый табурет. Ян Гочжун густо растер тушь и стал подле Ли Бо, как слуга, держа в руке тушечницу. Вы скажете, положения их так неравны: как же могло получиться, что ученый Ли сидел, а наставник императора Ян, стоя, прислуживал ему? А это потому, что устами Ли Бо должен был сейчас говорить сам император, и император одаривал поэта исключительной милостью. И раз император приказал наставнику Яну растирать тушь, не разрешая ему сесть, то ему ничего другого не оставалось, как стоя прислуживать поэту.
Самодовольно погладив бороду, Ли Бо взял кисть из кроличьей шерсти и безостановочно стал водить ею по пятицветной бумаге. Мгновение — и письмо, устрашившее варваров, было готово. Знаки были написаны ровно, один к одному, и без малейшей ошибки. С почтением положил Ли Бо письмо на стол перед императором. Тот взглянул на письмо и изумился: все оно было написано на языке варваров, и ни одного знака он прочесть не мог. Он передал письмо придворным. Те тоже были поражены. Тогда император приказал Ли Бо прочесть письмо вслух.