Белый Доминиканец

Когда я изгоняю этих призраков из моего сознания, они становятся бессознательными частичками наэлектризованной жизни вокруг меня, которая исходит от предметов в комнате: что-то призрачно трещит в шкафу; тетрадь, лежащая на краю стола шелестит; доски потрескивают, как будто по ним кто-то ступает; ножницы падают со стола и вонзаются одним концом в пол, как бы подражая танцовщице, которая стоит на носочках.

В волнении я хожу туда-сюда: «Это наследие мертвых» — чувствую я. Зажигаю лампу, потому что наступает ночь, и темнота делает мой мозг слишком чувствительным. Призраки как летучие мыши: «свет должен спугнуть их; не следует позволять им больше тревожить мое сознание!». Я заставил желания умерших замолчать, но беспокойство призрачного наследия будоражит мои нервы.

Я шарю в шкафу, чтобы отвлечься: мне в руки попадает игрушка, которую мне однажды подарил отец на Рождество: коробка со стеклянной крышкой и стеклянным дном; фигурки из дерева акации: два крохотных человечка, мужчина и женщина, и вместе с ними змея. Когда кусочком кожи трешь по стеклу, они электризуются, переплетаются, разъезжаются в разные стороны, прыгают, липнут, то кверху, то книзу, а змея радуется и выделывает разные удивительные «па».

«Эти там внутри тоже полагают, что они живут, — думаю я про себя, —  и, однако, это всего лишь некая всемогущая сила заставляет их двигаться!». Но почему-то мне не приходит в голову, что этот пример применим и ко мне: жажда действий внезапно одолевает меня, и я почему-то доверяюсь ей. Стремление умерших жить является мне под другой маской.

«Дела, дела, дела должны быть совершены!» — чувствую я; «да это так! Но не те, которые тщеславно хотели осуществить предки» — так я пытаюсь убедить себя, — «нет, я должен совершить нечто неизмеримо большее!». Как будто семена дремали во мне, а теперь прорастают зерно за зерном: «Ты должен выйти в жизнь, ты должен осуществить деяния во имя человечества, частью которого ты являешься! Стань мечом в общей борьбе против головы Медузы!». Нестерпимая духота воцаряется в комнате; я отворяю окно: небо стало похожим на свинцовую крышу, на непроницаемый черный туман. Вдали на горизонте вспыхивают зарницы. Слава богу, приближается гроза. Уже несколько месяцев не было ни капли дождя, луга высохли и днем, когда я смотрю на лес, он колеблется в дрожащих испарениях умирающей от жажды земли.

Я подхожу к столу и собираюсь писать. Что? Кому? Я этого не знаю. Может быть, капеллану о том, что я думаю уехать, чтобы посмотреть мир? Я затачиваю перо, сажусь, и тут меня одолевает усталость; я опускаю голову на руки и засыпаю.

Поверхность стола усиливает в резонансе удары моего пульса. Потом это превращается в удары молотков, и я воображаю, что стучу топором в металлическую дверь, ведущую в подвал. Когда она падает с ржавых петель, я вижу идущего ко мне старика, и в этот самый момент просыпаюсь.

Действительно ли я проснулся? Предо мной в моей комнате стоит все тот же старик, живой и смотрит на меня старческими потухшими глазами.

То, что я все еще держу в руках перо, подсказывает мне, что я не сплю и нахожусь в здравом уме.

«Я, кажется, уже где-то видел этого странного незнакомца», — рассуждаю я про себя, — «но почему в это время года на нем меховая шапка?».

— Я постучал три раза в дверь, никто не ответил, и я вошел, — говорит старик.

— Кто Вы? Как Вас зовут? — спрашиваю я, ошеломленный.

— Я пришел по поручению Ордена.

Некоторое время я нахожусь в сомнении, не призрак ли это стоит передо мной? Старческое лицо с трясущейся своеобразной формы бородкой так не вяжется с мускулистыми руками труженика! Если бы то, что я вижу, было бы картиной, я бы сказал, что она откуда-то срисована. Что-то странное есть в пропорциях этого человека! И большой палец правой руки покалечен! Это мне тоже представляется знакомым.

Незаметно я прикасаюсь к рукаву этого человека, чтобы убедиться, что я не жертва галлюцинации, и сопровождаю это движение жестом: «Пожалуйста, присаживайтесь!». Старик не замечает этого и продолжает стоять.

— Мы получили известие, что твой отец умер. Он был одним из нас. По закону Ордена тебе как его родному сыну предстоит продолжить его дело. Я спрашиваю тебя: воспользуешься ли ты этим правом?

— Для меня было бы большим счастьем принадлежать к тому же самому братству, к которому когда-то принадлежал мой отец, но я не знаю, какие цели преследует Орден и какова его задача? Могу ли я узнать подробности?

Потухший взгляд старика блуждает по моему лицу:

— Разве отец никогда с тобой об этом не говорил?

— Нет. Только намеками. Хотя из того, что в час перед смертью он надел орденские одежды, я могу заключить, что он принадлежал к какому-то тайному обществу. Вот все, что я знаю.

— Тогда я расскажу тебе… С незапамятных времен на земле существует круг людей, который управляет судьбами человечества. Без него давно начался бы хаос. Все великие народные вожди были слепыми инструментами в наших руках, поскольку они не были посвящены в члены нашего общества. Наша задача состоит в том, чтобы уничтожить различие между бедностью и богатством, между господином и рабом, знающим и незнающим, господствующим и угнетенным, и из той долины скорби, которую называют землей, создать райскую страну, в которой слово «страдание» будет неизвестным. Бремя, под которым стонет человечество, — это персональный крест каждого из людей. Мировая душа раскололась на отдельные существа, отсюда и возник такой беспорядок. Из множественности создать единое — в этом и состоит наше желание.

Благороднейшие души состоят на нашей службе, и время жатвы уже не за горами. Каждый должен быть сам себе жрецом. Толпа созрела, чтобы сбросить ярмо духовенства. Красота — единственный Бог, которому человечество будет отныне молиться. Однако она нуждается в деятельных людях, которые укажут ей путь к вершинам. Поэтому мы направили в мир мыслительный поток отцов Ордена, который пожаром зажжет мозги людей, чтобы испепелить великое безумие учения об индивидуализме. Это будет война всех за всех! Из пустыни создать сад — это и есть задача, которую мы перед собой поставили! Разве ты не чувствуешь, что все в тебе стремится к действию? Почему ты сидишь здесь и грезишь? Вставай, спасай своих братьев!

Дикое воодушевление охватывает меня. — Что я должен делать? — спрашиваю я. — Приказывайте, что я должен делать! Я готов отдать жизнь за человечество, если это необходимо. Какие условия поставит передо мной Орден, для того чтобы я мог принадлежать к нему?

— Слепая покорность! Отбросить все свои желания! Всегда трудиться для общества и никогда для самого себя! Это путь из пустыни множественности в благословенную страну Единства.

— А как я узнаю, что я должен делать? — спрашиваю я, охваченный внезапным сомнением. — Если я должен стать вождем, то чему я буду учить?

— Кто учит, тот учится. Не спрашивай меня о том, что я прикажу тебе делать! Тому, кому Господь дает службу, тому он дает и понимание. Иди и говори! Мысли вольются в тебя, об этом не беспокойся! Готов ли ты принять клятву покорности?

— Я готов.

— Тогда клади левую руку на землю и повторяй за мной то, что я тебе скажу!

Как оглушенный хочу я повиноваться и даже наклоняюсь вниз, но внезапно меня охватывает еще большее недоверие. Я медлю, смотрю… Воспоминания пронзают меня: лицо старика, который стоит здесь, я видел выгравированным на рукояти меча из красного железа, называемого «красным камнем», а искалеченный палец принадлежит руке бродяги, который однажды замертво упал на Рыночной площади, когда увидел меня.

Я холодею от ужаса, но я знаю теперь, что я должен делать. Я вскакиваю и кричу старику:

— Дай мне знак! — и протягиваю ему правую руку для «рукопожатия», которому научил меня мой отец.

Но теперь передо мной стоит не живой человек: это просто набор каких-то членов, которые болтаются на туловище, как у колесованного преступника! Надо всем этим парит голова, отделенная от шеи полоской воздуха толщиной в палец; еще движутся губы вслед уходящему дыханию… Отвратительная груда мяса и костей.