Белый Доминиканец

Густав Майринк

Белый Доминиканец

ВСТУПЛЕНИЕ

Что означает фраза: «Господин Х или господин Y написал роман»? Это очень просто: «Следуя собственной фантазии, он описал никогда не существовавших людей, наделил их фиктивными переживаниями и поступками и связал между собой их судьбы». Приблизительно так или почти так гласит расхожее мнение.

Всякий уверен, что он знает, что такое фантазия, но мало кто догадывается, какую чудесную силу таит в себе это человеческое свойство.

И что можно сказать, когда, например, рука, кажущаяся таким покорным инструментом мозга, вдруг напрочь отказывается выводить имя главного героя романа и вместо него упорно пишет другое?

Не следует ли в этом случае остановиться и спросить себя, я ли это творю на самом деле или воображение — это не более чем магический аппарат, подобной тому, что в технике называют антенной?

Случается, что ночью, во сне, люди встают и дописывают то, что не успели закончить в течение дня, утомленные дневными заботами. Иногда именно ночью находится наилучшее решение проблемы, в состоянии бодрствования казавшейся неразрешимой.

Чаще всего, это объясняют тем, что здесь на помощь приходит дремлющее обычно подсознание. Случись подобное в монастыре, сказали бы: «Богородица помогла».

Кто знает, может быть, подсознание и Богородица — это одно и то же?

Нет, конечно же, Богородица — это не только подсознание, но подсознание со своей стороны — это действительно то, что порождает Бога.

В предлагаемом читателю романе роль главного героя играет некий Христофор Таубеншлаг.

Пока что мне не удалось выяснить, существовал ли он на самом деле, но я твердо убежден, что он не является только плодом моего воображения. Я должен заявить об этом сразу, не боясь того, что многие упрекнут меня в стремлении казаться оригинальным.

Нет необходимости подробно описывать, как создавалась эта книга: достаточно лишь нескольких слов.

Пусть меня извинят, за те несколько слов, которые я собираюсь сказать о себе самом, так как, к сожалению, мне не удастся этого избежать.

Сюжет романа в своих основных чертах сложился у меня в голове задолго до того, как я начал его записывать. И только позднее, перечитывая написанное, я внезапно заметил, что в текст, совершенно помимо моей воли, вкралось имя Таубеншлаг. Кроме того фразы, которые я намеревался нанести на бумагу, под моим пером сами собой менялись, и получалось нечто совсем иное, нежели то, что я хотел сказать. Так началась война между мной и невидимым Христофором Таубеншлагом, в которой он в конце концов одержал победу.

Я хотел описать один маленький городок, который живет в моей памяти, но получилась совсем иная картина — картина, которая сегодня стоит перед моими глазами еще отчетливее, чем пережитое мною в действительности.

В конце концов, мне ничего не оставалось делать, как подчиниться влиянию того, кто называл себя Христофор Таубеншлаг, отдаться его воле, одолжить ему, так сказать, для письма мою руку и вычеркнуть из книги все, что является плодом моих собственных замыслов.

Предположим, что этот Христофор Таубеншлаг — некая невидимая сущность, способная каким-то таинственным образом влиять на людей, находящихся в полном сознании, и подчинять их своей воле. Однако возникает вопрос, почему для описания истории своей жизни и пути своей духовной эволюции, он решил использовать именно меня?

Быть может, из тщеславия? Или чтобы из этого все же получился роман? Пусть каждый ответит на это сам. Мое же собственное мнение я оставлю при себе. Быть может, мой случай не является исключением, и этот Христофор Таубеншлаг завтра завладеет еще чьей-то рукой… Что кажется сегодня необычным, завтра может стать повседневным. Возможно, мы приближаемся к очень древнему, но в то же время вечному знанию:

Все то, что происходит в мире —

Веление вечного закона

И нет тщеславней заблуждения,

Чем мнить себя творцом событий…

Быть может, фигура Христофора Таубеншлага — это только вестник, только символ, только скрывающая себя под личиной человеческого существа маска бесформенной силы?

Для тех, кто слишком высоко ценит разум, утверждение, что человек — это всего лишь марионетка, конечно, покажется отвратительной.

Когда однажды, в процессе работы над текстом, меня охватило подобное ощущение, в голову пришла мысль: может, Христофор Таубеншлаг — это некое отдельное от меня «Я»? Или мимолетный, задуманный и созданный моим воображением фантастический образ обрел самостоятельное существование, и эта невидимая галлюцинация стала настолько реальной, что вступила со мной в диалог?

Тут невидимка, словно читая мои мысли, прервал ход повествования, и воспользовавшись моей рукой, написал, как бы между прочим, такой странный ответ:

«Вы (то, что он обратился ко мне на „Вы“, а не на „ты“, прозвучало как насмешка) — Вы, может быть, как и все (...)». С тех пор я часто и подолгу размышлял над смыслом этой удивительной фразы, стремясь найти в ней ключ к загадке, которую представляет для меня существование Христофора Таубеншлага.

Однажды в процессе размышления мне показалось, что свет почти пролился на эту тайну, но тут меня сбил с толку другой «оклик»:

«Каждый человек — это „Таубеншлаг“, „голубятня“, но не каждый „Христофор“, „носитель Христа“. Большинство христиан только мнят себя носителями Христа. У настоящего же христианина белые голуби влетают и вылетают, как в голубятне».

С тех пор я расстался с надеждой напасть на след этой тайны и бросил даже думать об этом. В конце концов, я и сам, по древней теории о том, что человек воплощается на земле не один раз, мог быть этим самым Христофором Таубеншлагом в одной их прошлых жизней.

Больше всего мне нравилась мысль: это нечто, водившее моей рукой, есть вечная, свободная, покоящаяся в себе самой и свободная от всякого образа и всякой формы сила… Но однажды утром, когда я проснулся после тяжелого сна без сновидений, сквозь полуприкрытые веки как живой образ этой ночи я увидел фигуру старого, седого, безбородого человека, очень высокого, но по-юношески стройного, и меня охватило чувство, которое не покидало меня весь день: «Должно быть, это и был сам Христофор Таубеншлаг». Подчас мне приходила в голову странная мысль: он живет вне времени и пространства и надзирает над наследием нашей жизни, когда смерть простирает к нам свою руку.

Но к чему все эти соображения — они совершенно не касаются посторонних!

А теперь я представлю послания Христофора Таубеншлага в том порядке, в котором я их получил (иногда в отрывочной форме), ничего не добавляя от себя и ни о чем не умалчивая.

I. Первое размышление Христофора Таубеншлага

С тех пор, как я себя помню, люди в городе называли меня Таубеншлаг.

Когда я маленьким мальчиком с длинной палкой, на конце которой горел фитиль, в сумерках бегал от дома к дому и зажигал фонари, передо мной вдоль улицы маршировали дети, хлопали в ладоши в такт и пели:

«Таубеншлаг, Таубеншлаг, тра-ра-ра, Таубеншлаг, Голубятня, голубятня, тра-ра-ра, голубятня!». Я не сердился на них за это, хотя никогда им и не подпевал. Позже взрослые подхватили это имя и обращались ко мне именно так, когда чего-то от меня хотели.

Совсем иная судьба постигла имя «Христофор». Оно было в записке, прикрепленной мне на шею в то самое утро, когда меня, грудным ребенком, без пеленок, нашли у дверей церкви Пресвятой Богородицы.

Записку, видимо, написала моя мать перед тем, как меня там оставить.

Это единственное, что мне от нее досталось. Поэтому издавна имя Христофор я переживал как нечто священное. Оно вошло в мою плоть и кровь, и я пронес его через всю мою жизнь как символ Крещения, выданный в царстве Вечности, как свидетельство, которое невозможно похитить. Это имя постоянно растет и растет, как семя из мрака, пока не станет таким, каким оно было в предвечном мире. пока оно не сплавится со мной и не введет меня в мир нетленного. Как написано в Священном Писании: «Посеяно быть тленным, а воскреснет нетленным».