Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 47 из 51

Караван

Грузия — вот она. За поворотом тропы. Там, возле границы, в нескольких всего часах, ждет меня тот, кому поручил это Старков. И душа его, еще не вознесшаяся, где-то здесь, над нами. Славка наблюдает, хорошо ли идут дела, здоров ли личный состав и проводится ли по вечерам разборка и смазка оружия. Он настоящий командир. А если у него не было души, то там, наверху, требования к нему другие. Те души, что погубил он, выполняя службу свою, будут на суде. Они сами посмотрят на себя со стороны и не смогут ничего приврать или приукрасить. Момент истины. Будь ты вайнах, будь ты славянин или так, серединка на половинку. Все по справедливости. Уж там-то все поймут и разберутся. Там, наверху, ведут свою беседу опера СМЕРШа и западенцы, сварившие в котле лейтенанта-милиционера. Там лесные литовские братья идут по бесконечному пляжу, а навстречу им — председатель сельсовета с ликом Баниониса. И мир. И благодать. Нет никакой преисподней. Есть вечный пляж, вечное небо, вечная тропа. И если нет души, то хоть что-то есть?

В расщелину эту мы поднимались часа три, хотя казалось: забей крючья, навесь веревки — и готово. Но стенка должна остаться девственной. На тропе будут профессиональные следопыты и убийцы. Вначале Звездочет продемонстрировал высокое искусство скалолазания, а потом уже я споро, в пять минут, поднялся по веревке. То есть опять мне помогли. В который раз за эту безумную экспедицию. Я этого не заслуживал.

— Будем оборудовать квартиру. Стелиться, раскладываться, кушать будем.

— Наблюдать.

— И наблюдать. Один хлопочет, другой наблюдает. Караван пройдет через шесть часов. Так сказали по волшебному ящику, — сказал Звездочет.

Рация у него классная. Со сканером. Японская.

Я заступил на пост наблюдения, а он разобрал рюкзаки, раскатал поролоновый коврик, расстелил спальники. Огня разжигать не пришлось. Снаряжение оказалось импортное, мешки с электроподогревом, консервы согревались посредством раздавливания выпуклости на донышке. Гуляш, фасоль, кофе.

— Где взял?

— Трофей, — скромно пояснил Звездочет, — этого дерьма много в моей многострадальной республике. Ты кушай.

— А ты?

— И я, пожалуй. Ты отдохни, а я посмотрю на дорогу. Не идет ли кто.

— А кто может быть?

— Всякое случается. Лихой человек, например. Как ты.

— Какой же я лихой?

— Валла — билла. Есть хабар, что ты самый лихой в моей печальной стороне. Если все журналисты такие, вы непобедимы.

Будто бы сам Старков сидел сейчас со мной и балагурил.

— Говно, а не гуляш, — решил я польстить Звездочету.

— Ты не подлизывайся. Американская пайка тебе милей жижиг-галнаша.

— Мне русская котлетка милей.

— Сказала свинья под дубом демократии. Зачем же тогда Борю нам посадили? И Мишу?

— Я, что ли, сажал?

— Ты. И шахтеры. И лично господин Яковлев. Должна быть одна газета, одна программа по телевизору и одно радио. А лучше вообще без этого. В кино ходить. На танцы.

— На планерах гонять.

— Во.

— А всех телеведущих развесить по фонарям.

— Во.

— И заживем тогда.

— Во.

— Без налоговых инспекторов, без выборов.

— Правильно. Выборов больше не надо. Лимит на выборы исчерпан.

— Но не на революции.

— Точно.

— Йес.

— Ура. Только кончай болтать. Караван идет.

— Так рано же?

— Он раньше идет. А мы его видим.

Щель в снежном напуске, который искусно соорудил Звездочет, давала видеть ровно то, что нужно, тропу на всем ее протяжении до поворота. Но только никакого каравана я не увидел. Шли по тропе трое. Один впереди, скрючившись и пошатываясь, и двое на дистанции, озираясь и тоже что-то разглядывая.

— Что это?

— Минеры. У первого миноискатель. Растяжки ищет, железо. Здесь и пластид может быть, и нормальная мина. Противопехотная. Собаку ведут.

— Я не заметил.

— Правильно. Она в белом балахоне. Впереди всех. Так. Молчи. Они работают. Звук здесь лихо гуляет. Молчи. А я смотреть буду. Только чтобы ничего не звякнуло. Убью. Первая пуля тебе, вторая себе.

Разведчики работали с тропой часа три. Потом они устроились под нами, как раз под расщелиной. Это мне показал знаками Звездочет. Собака подвывала и тявкала, задрав голову к небу. Она чуяла нас. Но ее хозяин счел это просто дурью.

А ровно в назначенное время появился караван, и Звездочет дал мне взглянуть на него.

Шли, согнувшись под огромными рюкзачищами, маленькие люди. Несли на носилках ящики под брезентом. Шли сопровождающие и отдыхающие, замыкающие шли. Всего где-то семьдесят человек входили в Чечню, неся с собой оружие, оружие и еще раз оружие. Еще медикаменты.

Прошел еще час. Звездочет снова позвал меня к смотровой щели. На тропе копошились двое.

— Что они делают? — Спросил я шепотом.

— Мины восстанавливают.

— Зачем?

— Затем, — буркнул он.

Снайперская винтовка у него была собрана давно и стояла в углу нашего временного укреппункта.

Он целился долго. То почти нажимал на спуск, то снова откладывал винт. Наконец выстрелил, а потом еще раз, еще и еще. Почти неслышно ушли пули вниз. Потом он разглядывал в бинокль содеянное, поставил винтовку.

— Пойду, однако. А ты смотри. Теперь без опаски. И если что — бей из автомата. В огне брода нет.

Второй раз в жизни я должен был прикрывать товарища стрельбой сверху. И не терять бдительности. В первый раз оплошал. Теперь было нельзя. Лимит на ошибки закончился.

Звездочет сверху был таким же маленьким, как и два тела, лежавшие на снегу. Вот он подошел к ним, сунул руку одному под горловину свитера, другому. Пульс проверял.

Мертвы.

Потом я навесил веревки, спустил рюкзаки, оружие, спустился сам.

— Страшно тебе, брат?

— Отчего это?

— Война для тебя заканчивается. Опять морока. Врать, суетиться, на хлеб зарабатывать.

— Пожалуй, страшно.

— А баба твоя как?

— Я же не знаю ее почти.

— В том-то и дело, что почти. Пошли, однако. Они только две мины поставили. Сейчас их сниму, и йес. В грузинский лес. Посмотри пока, что с документами у молодцов. Они, кстати, не чечены.

Я осторожно, чтобы не потревожить мертвых, расстегнул внутренние кармашки и достал документы.

Нечипайло и Кондратюк. Иван и Иван. Двух Иванов уложил Звездочет на тропе. Выпускников диверсионной школы. Вот корочки армейские. Зеленые. Паспортов нет — они у командира. Выдаст после того, как закончится контракт. Вместе с баксами. Там, на бесконечном пляже. Только для хохлов он весь в камушках. Это для литвинов белый прозрачный песок. А для русских — осока и крапива. А идти вдоль бесконечного оврага. На одном конце оврага — Владивосток. На другом — опять же Владивосток. А в овраге — ручей. Холодный, вкусный. А солнышко печет. И руки за спиной связаны. У кого альпинистским шнуром, у кого колючей проволокой.

Звездочет снова разобрал винтовку, завернул ее в тряпку, в свитер, уложил в рюкзак. На шею повесил КСУ, попрыгал, потряс рюкзаком.

— Ты тоже ствол повесь на шею. Теперь другие условия выживания.

Я выполнил приказание, и мы вышли.

Часа так через три к телам украинских хлопцев вернулись посланные начальником каравана люди. Осмотрев место происшествия, они доложили по рации о происшедшем, после минутного раздумья руководства получили приказ немедленно возвращаться. Караван обнаружен, и нужно спешить, так как на гребне он — легкая добыча русских. Все это выловил в эфире Звездочет и остался доволен. Мы располагались на ночлег. И только одинокий вертолет появился примерно через два часа, под самый закат, снизился, разглядел нас летчик, но ничего делать не стал. Два неизвестно каких человека — совершенно никчемная цель. Признаков активности не подают, сидят смирно. Караван рядом, за хребтом, и виден отчетливо. Невозможно единовременно спрятать такую уйму народа с грузом. А дальше дело начальства решать, как поступить с ним. Много есть разных способов и средств. Винтокрылая машина снизилась, зависла, и я прочел номер. Почему-то он мне показался знакомым. И если бы я отличался хорошей памятью на цифры, то опознал бы ту самую машину, которая появилась ненадолго перед тем, как наш борт был сбит тогда и мы со Славкой прервали свой стремительный полет над перевалами. Тот самый неопознанный борт. И значит, следовало ждать беды. Трудно мне давалось искусство постижения войны.