Клон

— Лезь, пожалуй.

Я стал подниматься. Всего в башне было три этажа, балкончик, который он осторожно обследовал, и навес на крыше. Стояла башня на деревянных опорах, была остроконечной и снабжена желобом.

— Знаешь, как по-чеченски крыша вот эта?

— Нет.

— Беда.

— Заставляет задуматься.

Аул отсюда как на ладони. Здесь жила, наверное, одна большая семья. По-нашему это был бы хутор. Теперь мне предстояло, оставаясь на верхнем этаже башни, прикрывать Старкова и при необходимости подавить огнем возможный очаг сопротивления. Все это он мне втолковал и стал спускаться вниз. Только я еще не верил, что война нашла меня и скоро я буду стрелять и стрелять будут в меня.

Я присел за бойницей, положил автомат аккуратно перед собой и приник к биноклю. Всего в ауле оказалось три дома, но вместе с дворовыми постройками получался немаленький жилмассив. При каждом сарай, конюшня, стойло, сапетка. Все, как и говорил Славка. Во дворах деревья. Если бы нас здесь ждали, шансов бы не было никаких. Но в ауле не было никого, за это, по словам Старкова, головой ручались наверху. Оставалось избежать мин и растяжек и проверить еще раз все самим.

На работу у Старкова ушло три часа. Результат — четыре растяжки. Кто-то очень не хотел экскурсий в этот милый уголок.

Наконец он вернулся.

— Слезай, простудишься.

Я послушно и весело покинул свой пост.

— У меня аппетит волчий.

— Так за чем же дело стало, — поспешил ответить я, поскольку жрать хотелось невыносимо.

— Дело за малым. Надо тылы обезопасить.

Он разложил свои трофеи. Гранаты, маленькую мину величиной с пачку сигарет, чушку побольше…

— МОН-50. Чтобы незваный гость не помешал нашему чаепитию.

Было здесь место, куда не мог не положить руку незваный гость, было и другое, куда он не мог не поставить ногу при подъеме. Старков работал минут двадцать.

— Посмотри, только осторожно, видишь что-нибудь?

Я пополз к краю площадки, стараясь найти «подарки» Старкова, но не смог этого сделать.

— Бросовый ты человек. Хотя и я не промах. Пойдем помалу. Вещи забирай все. И иди за мной след в след.

— Сколько можно повторять?

— Сколько нужно.

В доме было четыре комнаты. Одна большая, в ней очаг. В потолок вделана цепь, на ней — котел. У самого пола — четырехугольный лаз со ставней. Потолок подпирался столбом со вбитыми в него крюками. Дом из бревен, скрепленных скобами. В комнатах поменьше — нары вдоль стен с остатками войлока. Второй очаг и труба, не плетеная, как следовало ожидать, а жестяная, широкая, как в химлаборатории. Древняя сковорода без ручек, кувшин, долбленая деревянная миска, пара чашек из дорогого сервиза, жестяная миска, свежие комплекты белья. Керосинка, бутыль с керосином, коробок спичек, соль в баночке, полмешка кукурузной муки и эмалированное ведро с водой на два пальца на дне. Свежей.

Дом не казался брошенным. Двери из обеих половин выходили во двор. Там нашлась поленница из аккуратно разобранных на доски зеленых ящиков, сложенная по-русски. За водой ходили вместе. Ручей оказался недалеко.

— Это что, Старков? — Я показал на колесо с желобом и ползунком.

— Это мельница. Вот это мельничный камень. Хоть туристов сюда вози на вертолете. Местечко на стыке эпох. В одной сарайке — аккумуляторы. В подполе третьего крайнего дома — стволы. Выстрелы к гранатометам, патроны.

— Что будем с этим делать?

— А ничего. У нас своя работа. Чаю сейчас выпьем, тушенки разогреем. И будем ждать вертушку.

Трапезу прервал зуммер в чемоданчике связи. Старков отошел с ним в сторону и долго говорил с информатором. Вернулся озабоченным, посмотрел на часы, доел тушенку, чай допил.

— Что-то не так, командир?

— Слушай приказ. Поднимайся на башню и работай по второму варианту. Все понял?

— Все. Только…

— Ты останешься на башне один.

— А ты?

— А я пойду вниз. Там моя работа.

— А моя?

Падая, я ничего не успел подумать. Да и причины своего падения просто не осознал. Старков ударил меня в челюсть аккуратно, несильно и так, чтобы я, падая, затылок свой не раскроил о камень. Большой мастер.

— Еще слово — и ударю по-настоящему. Сделаю инвалидом. Все понял?

— А зачем тебе инвалид в пути?

— А для тебя путь на этом закончится. Ты что, правда решил, что я из альтруизма тебя вывожу?

— Ничего я не решил. А из чего?

— Скажу потом. Попозже. Сейчас встать. Чехи идут.

Я встал.

Я должен был быть наблюдателем. Не более того. Наблюдателем и сообщником. Старков спустился вниз и восстановил девственную картину аула, какой она была до нашего появления. Поставил назад все растяжки, включая ту, которая охраняла башню. Но до этого мы оборудовали ему схрон на дальнем конце аула, у ручья. Если бы кто-то стоял рядом с его норой, то только шестым или девятым чувством смог бы понять, что под его ногами человек. Под поленницей вырыли ячейку в полроста. Дальше пошел камень. Землю вынесли так, чтобы ни молекулы не осталось вокруг, сверху настил, прикрытый дерном, филигранно пригнанным, чтобы, если дрова разобрать, ничего не заметить. Дрова здесь — предмет роскоши и гордости. Ими дорожат. Поэтому палить летом все не станут. Если только не будет большого праздника. Но нет рядом баранов для трапезы.

Старков видел меня на башне отчетливо. У него бинокль. И сколько пальцев на моей руке видел. Сколько пальцев, столько и чеченов. Мне оптику использовать нельзя. Блик дает. Стало быть, надо не оплошать. Всех увидеть вовремя и сосчитать правильно. Наблюдение вести сквозь щель в кладке. Не высовываться. Бандитов нужно впустить в аул, а дальше — как карта ляжет. Если же устроить «брестскую крепость» и сбить их на подъеме, нам все равно конец. Эти уйдут, но появятся другие, или русский вертолет, командир которого выполнит приказ, искренне считая, что упаковывает чехов. А уйти отсюда и некуда. До Тбилиси далеко, до СПб — еще дальше.

У меня автомат, два рожка, гранаты. Старков долго экзаменовал меня, перед тем как улечься на позицию, обижая и глумясь, пока еще раз не убедился, что я усвоил простейшие навыки обращения с оружием. Башня им сейчас ни к чему. Запрут снова вход на тропу растяжками и будут отдыхать. Но, если кто-то решит подняться наверх, опять плохо. От меня требуется оттянуть максимально огневой контакт. С тем чтобы по максимуму группа втянулась в аул. И тогда уже Старков из своей долговременной огневой точки ведет огонь из всех видов оружия. Смотря по обстоятельствам. Я же просто должен держаться, пока он или они не откроют крышку на смотровую площадку, и стрелять, не раздумывая. До этого я только на военных сборах расстрелял полрожка. Гранату бросал деревянную. В окопчик контрольный. Когда нас бронетранспортером обкатывали.

…Плавный ход моих размышлений наконец оказался прерван. На выходе из расщелины показались чечены.

Первым шел, наверное, разведчик. Он протопал метров сто по тропе, и только тогда показался второй. Он присел на корточки, положил автомат на колени. Оба в камуфляже, бородатые, с вещмешками, в ремнях. Шли молча. Наконец первый начал подъем, второй поднялся, занял место внизу, а в зоне моей видимости показался третий. Теперь он присел, прикрывая спины авангарду.

Я повернулся и показал во внутреннюю бойницу Старкову три пальца. Пока три. Потом снова вернулся к наблюдению. А страшно мне стало тогда, когда тот, первый, показался на площадке, голова его черная возникла, он снял растяжки и вошел в аул, сказав что-то по рации. И это был не чеченский язык. Значит, араб. А может, сволочь из талибов. Я-то почем знаю, что я, лингвист?

Потом на тропе начали появляться остальные. И их было шесть. Я жду еще минуты три, и Старков видит пять пальцев на правой руке и один на левой. А потом еще два. Восемь. Потом снова смотреть и ждать, не появится ли девятый. Замыкающий. Но нет его. Или задержался где-то. Но вот все уже наверху, и тот, что поднимался первым, запирает вход. Растяжки на месте. Я еще раз даю восемь пальцев и меняю сектор наблюдения. Есть другая щель, внутрь аула. Говор этот арабский веселеет, чеченцев все же двое обнаруживается: я узнаю несколько слов.