Каменные скрижали

— А где тот ковер?

— Был купец и обменял, я сам выбрал.

— Но кто тебя просил?

— Сааб не сказал ни слова о том, что рыжий ковер ему нравится.

— Найдешь купца и скажешь, чтобы он мне его оставил, — рассерженно проворчал Тереи, словно распорядились его собственностью, — я хочу, чтобы этот ковер вернулся сюда.

— А если он уже нашел покупателя?

— Я был первым. — Тереи выбирал ложечкой косточки. Лицо повара прояснилось, словно его коснулся луч солнца.

Перейра уже подсчитывал чаевые, которые ему удастся получить от торговца.

— Сааб хочет желтый ковер навсегда? — удостоверился он, почесывая согнутым пальцем над ухом, волосы сухо потрескивали. — Ковер будет стоить дорого, он настоящий кашмирский.

— Если твой купец надеется содрать с меня большие деньги, пусть лучше вообще его не приносит… Не хочу видеть ни торговца, ни ковров. А вы, вместо того, чтобы заниматься бизнесом, занялись бы лучше кухней.

Резкий запах подгоревшего теста доносился из приоткрытой двери.

Перейра помчался рысью, шлепая своими стоптанными, никогда не чищенными туфлями, сшитыми в форме лодки, мальчишки такие выстругивают из сосновой коры. Повар тут же вернулся, перебрасывая из руки в руку черный, спекшийся комок.

— Печенье сгорело, — заявил он, словно сообщая о великом достижении.

В столовой было душно, несмотря на вентилятор, который разгонял под потолком воздух. Шум кондиционера напоминал отзвуки моря в раковине.

При мысли о тяжести невидимого солнца, которое, как только он переступит порог, навалится ему на плечи, будет давить на темя, Тереи неожиданно охватила слабость.

Раджа встретил его с искренней радостью, пододвинул высокий бокал с виски, в котором кусочки льда поблескивали, как топазы. Какой-то худой мужчина в безупречно выглаженных брюках, видя их приятельские отношения, уступил Иштвану место. Кожаное кресло вздохнуло, как человек, принимая новое бремя.

Сухощавого индийца представили советнику, но его фамилию Иштван не расслышал. Худоба не позволяла определить возраст мужчины, однако ему было, похоже, уже за сорок, потому что высоко подстриженные виски начали серебриться.

— Кто это? — вполголоса спросил Тереи.

— Еще один из тех, — кто старается получить кредит. Не такой уж он важный человек, чтобы ты должен был запоминать его имя, — махнул рукой раджа. — Я не спрашиваю, зачем ему деньги, важно, чтобы он их вовремя возвращал и платил процент. А что он с ними будет делать…

Раджа вел беседу так словно худой индиец для них не существовал. Однако тот, не смущаясь, стоял в услужливой позе, готовый в любой момент включиться в разговор.

Раджа начал рассказывать о том, какие прекрасные почести ему воздавали в Джайпуре, о сотнях слонов, которые вышли их встретить. В свои владения они въехали на слоне, украшенном золотистой попоной. Купцы приносили подарки, хотя юридическая зависимость от княжеского рода уже несколько лет как перестала действовать, но они сами поддерживали традицию, чтобы подчеркнуть свои близкие отношения с правителями Раджастана.

Иштван воспользовался первой же возможностью, чтобы сбежать от раджи и присоединиться к Виджайяведе, доктору Капуру и высокому, сгорбленному мужчине в белой, очень мятой рубашке, стянутой тесемкой под шеей, и в дхоти, конец которого, как танцовщица юбку, он держал в пальцах, обмахивая им обнаженные икры.

— Война не страшна, когда ты уже стар, — постучал в грудь Виджайяведа. — Мы говорим о событиях в Тибете, там снова небольшой бунт лам, они убили нескольких китайских советников, — объяснил Тереи фабрикант. — Даже если бы за далай-ламу вступились американцы…

— Вы говорите о том, что не испытали на собственной шкуре, — возмутился венгр. — Я-то знаю, что такое война. Нужно иметь много терпения и достаточно ума, чтобы остановить высокомерного, верящего в свою технику противника. Нужно всеми силами сохранять мир.

— Вы повторяете как заклинание; мир, мир, — обрушился на него Капур, — ибо этого требует коммунистическая тактика. Вы пугаете мир атомной опасностью, а сами разжигаете локальные войны, они тут же становятся справедливыми, поскольку ведутся за свободу…

— Война не так уж и плоха, — упорствовал Виджайяведа, — она принесла Индии свободу, вытеснила иностранный капитал. И причем не такой уж большой ценой.

— Небольшой? Вели не считать те несколько миллионов, что умерли с голода. Несмотря на засуху, англичане с вашей помощью перевозили рис на африканский фронт. Тихая смерть индийцев тоже является вкладом в эту войну, — сказал высокий мужчина в дхоти.

— Нас и так достаточно останется, — ответил Виджайяведа. — Лучше, если бы война началась в Европе, у нас сразу дело пошло бы вперед: заказы для фабрик, обороты, прогресс техники. Война не страшна, главное сохранить нейтралитет.

— Да, но кто это может гарантировать, — развел руками высокий индиец, случайно приподняв при этом край дхоти, обнажилось его сухое бедро.

— Политика Ганди, Неру, — сказал Капур. — Пока Партия Конгресса — партия бывших узников, преследовавшихся и боровшихся за свободу, будет у власти…

— Вы хорошо знаете, что весь Конгресс похож на Joint family [12], семейное содружество; вы были честными, пока сидели в тюрьмах, а как дорвались до власти, так сразу же изменились. Не спорю, Неру, Прасад, Радхакришнан — это благородные люди, идейные вожди… А остальные? Они за их спиной обделывают свои делишки, пьют кровь народа, как слепни, сидящие на спине у вола, А денежки идут в общую кассу, они отваливают Конгрессу на пропаганду, на полицию, которая является чокидаром их афер. Joint family. Для внешнего мира одни лица, другие — для своих, — он горячился, вздымая парусом дхоти. — А когда попадутся, сразу начинают вспоминать свои былые заслуги, часто и в самом деле истинные, поскольку раньше эти люди не представляли, какие опасности их ждут. К тому же они норовят на чужом горбу в рай въехать и кудахчат: Ганди, Ганди, думая, что это заклинание успокоит возмущенное общественное мнение… Пора уже, чтобы мы по-настоящему участвовали в управлении этой страной. Социализм…

— Точно такое же заклинание, — пожал плечами Виджайяведа. — Из девятнадцатого века, устаревшая экономическая теория, которую возвысили до уровня философии.

— Профессор Дасс, как вы уже успели убедиться, уже заразился от вас, мечтает о революции, — шепнул доктор Капур, — а она этим гуманистам, которые ее расхваливают, первым свернет шею.

— Вам никогда не захватить власть в Индии, — бил кулаком по раскрытой ладони Виджайяведа. — Вы раз навсегда скомпрометированы… Когда мы во время войны объявляли бойкоты, торговались за свободу с англичанами, чтобы напрасно не проливать нашу кровь, коммунисты призывали рабочих лояльно работать на англичан, осуждали забастовки и демонстрации, А почему? Откуда вдруг такая лояльность? А потому что Москва была в опасности, а вы ее слушаетесь. Какое дело вам до интересов этого народа? Чандра Босе был лучше.

— Не Москва, а человечество было в смертельной опасности, поэтому мы шли на уступки, — возмутился профессор. — Враги наших врагов были естественными союзниками. Конечно, до поры до времени. А если бы Чандра Босе повезло, мы оказались бы под японской оккупацией, спросите в Сингапуре, что это было за удовольствие. Изгонять англичан при помощи японцев все равно, что черта поменять на дьявола, это сумасшествие!

— И что же с ним, в конце концов, произошло? — спросил Иштван, вспомнив фрагмент старой кинохроники и толпу зрителей, обычно не склонных к демонстративному проявлению чувств, но вставших в темном зале, чтобы почтить память этого человека.

— Он погиб под конец войны, — сказал Виджайяведа.

— Когда не удался поход для покорения Индии, — насмешливо скривился профессор Дасс, — хозяева вызвали его в Токио, чтобы он объяснил, почему у нас не произошло восстание. Но уже в пути оказалось, что приговор был вынесен. Его раскачали за руки и ноги и выбросили с самолета.

12

Joint family (англ.) — общая семья.