Страница 5 из 53
Станко скривил губы.
— Милай тоже их видел. — Он искоса посмотрел на Бору. — Мы тут сидим тихо. Таков приказ. — Помолчав, он медленно добавил: — Мы их пропустили.
Это разумелось само собой. Бора вежливо согласился:
— Вы правильно сделали, Станко. Вот и мы тоже. Их было четырнадцать… а Никола тощ, как жердь, знаешь ли… — Он неуверенно пожал плечами, в лад общей мысли, невысказанной мысли, понятой и принятой. — Я сказал себе: до другого раза. Не всегда же мы будем выжидать, сказал я.
— Четырнадцать? — переспросил Станко. — Милай сказал — двенадцать…
— Да, двенадцать…
— А, черт, знаешь ли, мне все равно, сколько их было. Еще же не время! — Блестящим от жира кулаком Бора сдвинул на затылок заячью шапку. Его растрепанные, прилипшие ко лбу волосы отливали влажной чернотой, точно вороньи перья. — Нам не все равно, сколько их?
И Бора внезапно успокоился. Он обводил их взглядом, лукавым, притворно простецким — человек-гора, топящий их одного за другим в своем благодушии, подмигивая, ухмыляясь, разжигая их смех. Том ждал, когда очередь дойдет до него, а смех уже подбирался к его горлу. Хорошая минута, думал он. Слишком уж хорошая…
И все-таки он был застигнут врасплох.
Голова Боры перестала поворачиваться, его подбородок дернулся — немножко, совсем немножко, но и этого было достаточно. Они все обернулись.
Из-за вершины к ним донеслись крики.
Том увидел, как из леса в дальнем конце поляны выехала кучка всадников. Он дернул ремень своей винтовки, но Бора схватил его за локоть. Первый всадник махнул рукой и пустил лошадь рысью. Бора сказал негромко:
— Эх, Никола, значит, новости не из хороших.
Он поднял могучий кулак и опустил его на плечо Тома.
Больше никто ничего не сказал. Они молча глядели на подъезжающих всадников. На Марко, мчащегося рысью, и на капитана, и на двух бойцов позади — на маленькие фигурки, предвещающие беду, которые стремительно приближались к ним, силуэтами вырисовываясь на бледном небе Сриема в мартовское утро на середине их жизни. Они ждали в молчании.
Марко был уже совсем близко. Вокруг него взлетала ледяная пыль. Холодный солнечный свет падал на щуплого, пригнувшегося к седлу человека. Они увидели знакомый желтый шарф, длинную серую выгоревшую куртку, автомат с деревянным прикладом, торчащий над его плечом и сбоку. Они окликнули его, расступаясь, чтобы он мог въехать в середину их круга. Они протягивали руки к поводьям его коня, который теперь пошел шагом, и жаркое дыхание усталого скакуна смешалось с их дыханием. Марко перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю. И тут они закричали, здороваясь с ним.
Марко притопывал и бил ладонью о ладонь, радуясь встрече с ними. Несколько секунд все что-то громко говорили. Они собрались все вместе, а Марко расхаживал между ними — маленький и тощий, с нескладной головой и землистым от болезни лицом. И вот уже он обрушил на них залп слов, пронизанных бешеной энергией, которая каким-то образом умещалась в его тщедушном теле.
Они слушали, хотя это было ненужно. Все было ясно с той минуты, когда они его увидели.
Оставляя скверные новости напоследок, Том выбрался за их круг.
— Том! — крикнул Корнуэлл.
И он схватил поводья, давая время Корнуэллу спешиться, давая время им обоим приладиться друг к другу. На это всегда требовалось время.
Он сказал Корнуэллу с глупым смущением, быстро на него поглядев и сразу отведя глаза:
— Я вас тут не ждал.
— Да, я знаю, — сказал Корнуэлл. — Но начинаются неприятности, и большие. Совсем скоро. Уже завтра, насколько я понял, — Он весело улыбнулся. — Мы решили, что лучше будет вытащить вас из Язака, если вы еще оттуда не уехали.
Том спросил:
— Значит, вы добрались до Андраши?
Корнуэлл хлопал себя ладонями по груди.
— Да, я до него добрался. Вернее, до них. Их двое. Его дочь…
— Дочь? Значит, набирается целая компания?
— И это тоже… Трудностей будет много.
Они наконец посмотрели друг на друга прямо и открыто. Корнуэлл весело улыбнулся:
— Ну, рад вас видеть, Том.
Он улыбнулся в ответ, уже почти без неловкости.
— Тяжело было… на том берегу?
— Нелегко. — Но Корнуэлл думал о другом. — Ну как, получили, Том? Эту… как вы ее называете? Длину волны?
Корнуэлл старался не показать, насколько это для него важно. Том взглянул на него с одобрением и кивнул.
— Нет, правда, получили?
— От связного с гор десять дней назад. И у меня есть для вас радиограммы.
— Вы не шутите? Передатчик правда работает? Вы установили связь?
— Конечно, работает.
Корнуэлл, сдерживаясь, пробормотал!
— Чудесно, правда?
Нельзя не испытывать симпатии к человеку, который так умеет обуздывать свои честолюбивые устремления.
Марко окликнул их, размахивая куском свинины. Они поговорят потом. А пока радость и теплота были еще слишком сильны в них. Марко звал их к костру и дружески улыбался. Они присоединились к кольцу у костра и ели нежную жареную свинину, а кругом все говорили хором, перебивая друг друга. Нельзя не относиться с симпатией к людям, которые с такой свободой высказывают все, что у них на душе. И ведь они имеют право радоваться. Разве они не доказали вновь, что их родная земля принадлежит им? Что она свободна? И к черту то, что начнется завтра.
Марко подошел к нему и стиснул в объятиях так, что он чуть не подавился свининой.
— Что я тебе говорил, Бора? Не кормишь ты Николу. Посмотри, он у тебя совсем отощал. Как же это ты, Бора?
— Да просто он от роду худой, — заспорил Бора, морща крючковатый нос и подмигивая. — Бедный англичанин, худой как щепка. Они там у себя совсем ничего не едят.
— Да неужели? — закричал Марко. — Ты мне вот что скажи, Бора, ты умеешь думать о чем-нибудь, кроме еды?
— Ты бы посмотрел, Марко, каким я раньше был! В нашем краю прежде было все что угодно. Еда, Марко. И какая еда! И вино. Вот спроси Станко.
— Э-эй, Бора, ты же был самый тощий человек на всей Плаве Горе…
— Самый жирный? Не был я жирным. Я был сильным. Не то что теперь, когда я беден и слаб.
— У тебя партизанская хворь, Бора, — захохотал Марко. — Не можешь спать, не можешь есть, не можешь ходить, не можешь… ладно уж, не стану говорить него! — Он схватил Тома за лацкан мундира. — Молодому человеку такие слова слушать не годится! — Он пнул ногой в угли, и над ними заклубился дым. — Ну а эта свинья? Откуда она у вас? Разве вы не знаете, что имущество местного населения трогать запрещается?
— Это свинья усташей. Фашистская свинья, — пробурчал Станко, оправдываясь. — Она не из наших.
— А! — крикнул Марко. — Не верю я этому!
— Ей-богу, Марко, вот спроси у Милована. Эй, Милован, расскажи Марко, как ты добыл эту свинью.
— Я ходил вниз и забрал ее, Станко. Ты же знаешь. В Емельяновом Дворе. Вчера. Прямо у них под носом.
— Ого-го-го! — загремел Марко. — Нет, вы послушайте его! Он взял в плен свинью. Фашистскую свинью! Матерь божья, чем мы не вояки? — Марко снова захохотал, просто потому, что все они тут были товарищами. И они захохотали вместе с ним. Он обошел костер, расталкивая их — невысокий человек, в чьем щуплом, больном теле кипела и рвалась наружу неуемная энергия, — и ухватил Милована за куртку. — Поклянись мне! Поклянись!
— Клянусь тебе, Марко. Она была заперта у них в сарае. Мне рассказал староста в Сушаце.
— Ну да! Староста рассказал тебе про свинью, чтобы ты выручил ее для их деревни, верно? Ведь верно? А ты забрал свинью и притащил ее прямо сюда, верно?
— Марко, нам нечего было есть. Марко оттолкнул его.
— Бандиты. Если вы еще раз такое сделаете, я вас расстреляю. — Но радость минуты пересилила: лукаво скосившись на Корнуэлла, который стоял чуть в стороне и не ел, он снова весело закричал: — Но это хорошая свинья, капитан, ведь верно? А принципы — это еще не все, ведь так? Можете вы выиграть войну одними принципами? Нет, дорогой капитан, этого вы никак не можете, даже вы! То есть если у вас нет для этого танковой армии. Но и тогда… — Он стремительно нагнулся к костру, отрезал внушительный кусок от окорока и поднес его Корнуэллу на кончике ножа. — Вот, капитан! Ешьте и грейтесь, пока можете. Весна наступает, но не она одна.