Век

— Купил его в прошлом году, — объявил Моррис, открывая дверцу автомобиля для Барбары, — он только дважды ломался. Неплохо. Но мне придется его продать.

— Почему?

— Уезжаю на следующей неделе в Калифорнию.

Он захлопнул дверцу, подошел к капоту и стал крутить заводную ручку. После четырех энергичных поворотов мотор ожил, пару раз стрельнул, но потом ровно и довольно заурчал. Моррис запрыгнул на водительское сиденье, и они тронулись.

— Куда ехать? — спросил он.

— Сначала налево, потом прямо. Вы едете в Калифорнию снимать кино?

— Правильно, за это спасибо вашему папе. Он вложил свои пятнадцать тысяч долларов в мою компанию, а я просил только пять! Ему так понравилась моя последняя картина... Может, вы видели ее? «Салат без приправы»?

— Нет, я не очень часто хожу в кино.

— Как это возможно? Вы не любите кино?

— Я предпочитаю книги.

— Книги? — фыркнул Моррис. — Книги — это для шмуков.

— Простите, не поняла.

— Шмуки. Это слово идиш, означающее... — он попытался подыскать английское слово, направляя машину за угол, — ... ну, шмуки. Дураки, только это не совсем обычное значение. Английский — паршивый язык. Может, я еду слишком быстро? Все говорят, что я езжу, как Барни Олдфилд.

— Нет, нет! — солгала Барбара.

Она придерживала одной рукой шляпу, а другой держалась за дверцу. Машина с ревом мчалась по дороге.

— Может быть, я подниму верх? А то пыль попадет вам в глаза?

— Нет, мне на самом деле хорошо.

— Ну ладно. У вас есть молодой человек?

— Нет. Я не интересуюсь молодыми людьми.

— Почему?

— О, я не знаю.

— Просто вы еще не встретили того, кто вам нужен. Когда встретите, влюбитесь до беспамятства. Я знаю ваш тип.

— Я не уверена, что я «тип», мистер Дэвид.

— Каждый человек — это тип. По крайней мере каждая женщина. Вы учитесь в школе?

— Да, в Вассаре.

— Что такое Вассар?

На ее лице промелькнуло удивление:

— Это женский колледж.

— Мне кажется, колледжи не нужны женщинам. Они начнут думать, что они такие же, как мужчины, и тогда весь мир превратится черт знает во что.

— Думаю, что это одна из самых возмутительных вещей, которые я когда-либо слышала! — вспыхнула Барбара. — Женщины на самом деле такие же, как и мужчины, и даже лучше их!

— Тогда почему же миром правят мужчины?

— Ну и посмотрите, во что они превратили мир. Ужасная война в Европе, в которой погибли уже тысячи людей, и почему? Потому что кайзер — мужчина, тупоголовый забияка. Если бы миром правили женщины, в нем не было бы войн.

Моррис усмехнулся:

— У вас есть характер. Это приятно.

Она слегка покраснела:

— Извините меня. Я не хотела кричать.

— Кричите на здоровье! Это полезно, это выводит из организма яды, как гной из прыща. Понимаете, что я хочу сказать?

— Боюсь, что да. О, вот подъездная дорога к дому.

Она указала на импозантные кирпичные оштукатуренные ворота, их столбы были увенчаны каменными вазами, в которых буйно цвела герань. Моррис въехал в ворота и направил автомобиль к дому.

— Ваш папа назвал это деревенским домом. Для меня он выглядит как дворец. Я люблю богатых людей. Когда-нибудь я тоже стану богатым и у меня будет такой же дворец, и все мне будут завидовать. А что в этом особенного?

Она прикусила губу:

— Нет, ничего.

— Вы смеетесь надо мной? Почему? Потому что я плохо говорю?

— О нет. Просто... ну, вы такой резкий.

— Потому что я говорю правду? Какой смысл быть богатым, если этим нельзя пользоваться? Послушайте, я был бедняком и могу сказать вам, что хорошего в этом мало. Посмотрите на океан! Какой он красивый!

— Это пролив Лонг-айленд.

— А, так это море.

Моррис остановил машину перед домом, спрыгнул на землю и поспешил открыть для нее дверцу.

— Вы приехали к отцу по делу? — спросила она, выйдя из автомобиля.

— Да, он должен подписать некоторые бумаги.

— Что ж, было очень приятно познакомиться с вами, мистер Дэвид.

— Вы уходите? Вы что, не живете здесь?

Барбара засмеялась:

— Нет, живу. Я иду сейчас во двор рядом с домом. Там есть гамак, а я хочу почитать новую книгу. Вы можете смеяться над книгами, мистер Дэвид, но ведь по ним ставятся фильмы, значит, все они не могут быть плохими, не правда ли?

— Фильмы лучше.

— Почитайте какие-нибудь книги, может быть, вы измените свое мнение... До свидания!

Она протянула руку. Он пожал ее. Барбара пошла за угол дома. Моррис поглядел вслед, потом бросился за ней.

— Эй! — завопил он.

Барбара остановилась и обернулась. Моррис подбежал к ней и снял свои очки.

— В чем дело?

— Э-э-э... — Мысли метались у него в голове. Он взглянул на книгу в ее руках. — Если вы решите, что из этой книги получится хороший фильм, дайте мне знать. Договорились?

— Хорошо.

— Видите ли, я сам пишу сценарии, но, возможно, в том, что вы говорите, есть смысл. Наверное, я должен читать книги, только на меня они нагоняют тоску. Так, может, вы будете читать их для меня? Вы можете читать их и для вашего отца. Он ведь мой партнер. — Он улыбнулся. — Вам нравится моя идея?

Она пристально на него посмотрела:

— Да, я думаю, она мне нравится.

ГЛАВА 24

Элен Фицсиммонс сидела в чайной комнате отеля «Таумс-сквер», пила какао и разглядывала людей, многих из которых она знала, потому что так или иначе они были связаны с театром. Эту двадцатишестилетнюю дочь полисмена из Йонкерса[54] притягивал к себе Бродвей, хотя до сих пор он отразил все ее попытки сделать сценическую карьеру. Элен жила в театральном общежитии на Сорок третьей Западной улице в одной комнате с другой такой же честолюбивой молодой актрисой. Она брала уроки у миссис Колфакс Чини, стареющей английской трагической актрисы, которая проповедовала мягкие интонации и «класс, всегда класс», стараясь превратить своих учениц, как правило принадлежавших к средним слоям, в театральных герцогинь. Во всем этом было что-то нелепое, но Элен нравилось то волнение, первозданная мощная энергия, которую излучал театр, исторгая из своего чрева ежегодно десятки пьес, ревю, мюзиклов, оперетт и спектаклей. Она была убеждена, что в один прекрасный день счастье улыбнется ей. «Возможно, уже улыбнулось», — подумала она, допивая свое какао.

Элен заметила эту женщину, когда та вошла в чайную комнату, и подумала, что она понравилась бы миссис Колфакс Чини. Высокая, тонкая как тростинка, в элегантном костюме, который удачно дополнялся шляпкой без полей, она, казалось, своими движениями говорила: «Класс, высокий класс». Увидев Элен, женщина подошла к ее столику и села напротив.

— Извините, что опоздала, — сказала Люсиль Декстер, снимая перчатки. — Есть какой-нибудь прогресс?

— Боюсь, что нет.

Люсиль изумилась:

— Но ведь прошел уже месяц. И ничего не случилось?

— Ничего! Ваш муж — идеальный джентльмен.

— Но вы поощряли его?

— Ну, я пыталась быть тактичной. Однако, думаю, он знает, что нравится мне. Он действительно мне нравится. Ваш муж — очень пристойный человек, миссис Декстер. Мне кажется, вы должны взглянуть на все это предприятие по-другому.

— Буду вам признательна, если вы будете делать то, за что вам платят, — отрезала Люсиль. — Чай, пожалуйста. С лимоном, — добавила она, обращаясь к подошедшему официанту. Когда тот удалился, она продолжила менее враждебным тоном: — Я понимаю, что Виктор может быть неотразим. Я и сама любила его, прежде чем произошли определенные события. Но, как я сказала в прошлом месяце в Сандс-пойнте, за этой приятной внешностью кроется очень умный и чрезвычайно эгоцентричный человек. С меня достаточно. Я должна была развестись с ним много лет назад, когда у него была любовница, но я тогда не была готова к разводу. Сейчас я готова. К несчастью для меня, Виктор, насколько мне известно, верен мне, а как вы знаете, в Нью-Йорке единственное основание для развода — это супружеская неверность.