Страница 30 из 39
— Со временем Германия такой и будет. Я в этом убежден, — сказал Курбатов.
— Я хочу бороться с фашизмом, господин русский генерал! — горячо воскликнул Альфред.
— Я вам верю. И на прощанье хочу напомнить слова Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»
Альфред с благодарностью смотрел на русского генерала. И когда тот встал, давая этим понять, что разговор окончен, Мейер вскочил, отдал честь и с высоко поднятой головой пошел за конвоиром.
Курбатов взглянул на Черникова.
— Мы с вами видели двух разных немцев, две Германии, слепую и прозревшую!
Черников хотел что-то сказать, но в эту минуту в блиндаж спустился штабной офицер.
— Разрешите доложить! Срочная шифровка из штаба фронта.
— Ну-ка, давайте, — Комкор поправил пенсне, прочел телеграмму. — Командующий фронтом генерал армии Рокоссовский приказал упредить противника огнем. В два часа двадцать минут мы начнем мощную артиллерийскую контрподготовку. Она будет продолжаться час двадцать минут, — торжественно произнес Курбатов. Он помолчал и добавил: — Лука Фомич, поднимите войска по сигналу боевой тревоги!
Перед самым началом артиллерийского нападения Курбатов вышел из блиндажа. В сыром воздухе тускло блестели редкие звезды. Ни единого звука не доносили порывы ветра. На высотах под Курском войска бесшумно приготовились к бою.
Павел Филиппович взглянул на зеленоватые стрелки часов. «Через тридцать секунд по всем проводам и радиостанциям зазвучит условное слово: «Гроза!» Он прислушался. Тяжелый гул быстро приближался к линии фронта. «Это наши самолеты. Летите, соколы, летите». И в эту секунду он услышал звонкую команду артиллеристов:
— Гроза, огонь!
Курбатов почувствовал, как за спиной вздрогнул воздух и под ногами заходила земля. Вдоль фронта взметнулось пламя, и, словно полоса зари, прорезало мрак. Над полями и перелесками прокатился грохот. Черную гряду облаков и порохового дыма пробили раскаленные стрелы гвардейских минометов — «катюш». Курбатов постоял, окинул взглядом охваченные огнем высотки, пошел в блиндаж.
Навстречу поспешил Черников.
— В эфире бьют тревогу гитлеровские радиостанции: «Огонь русских огромной силы!», «Бешеный огонь!», «Шквальный огонь!», «216-й штурмовой дивизион потерял 12 орудий», «Склад с боеприпасами взлетел на воздух», — Черников усмехнулся. — Гитлеровцы вопят: «Вступили русские «катюши»! Торопитесь с прикрытием! Немедленно!!!»
— Приятные радиовопли, Лука Фомич!
— Громить, так громить!
Великая битва под Курском началась.
15
Курбатов находился на корпусном наблюдательном пункте. Северный ветер продувал овраги, рассеивал на высотках дымку тумана. Дождь покапал и перестал. Хмурое утро постепенно светлело.
Атака гитлеровцев запоздала. Только в половине шестого после тридцатиминутной артиллерийской подготовки загудели юнкерсы, и четыреста танков волнами покатились к железнодорожной станции Малоархангельск и к деревне Подсоборовка. В то же время под Красной Слободой и Кривцовом появилось двести фашистских танков. На деревеньку Панская повела атаку эсэсовская мотодивизия и 656-й полк самоходных орудий «фердинанд».
Пятьдесят минут на правом фланге грохотала артиллерийская канонада. От бомбежки вздрагивала земля и в блиндаже поскрипывало бревенчатое перекрытие. Павел Филиппович сдул песок с карты и, обозначая черными ромбиками танковые колонны врага, с тревогой подумал: «Удар в стык наших соединений».
Комкор надел наушники. «Днепр» вызывал «Волгу». «Вега» переходила на прием. Ругались гитлеровцы, требовали огневой поддержки. Кто-то почтительно спрашивал: «Господин барон, где мы получим пополнение?» Последовал ответ: «В Курске, 12 июля». «И так уверенно! Нет, шалишь, господин барон, шалишь…» Курбатов поправил наушники, прислушался. Но рация гитлеровцев прекратила работу. Словно над самым ухом, комкор услыхал знакомый голос командующего воздушной армии: «Вернитесь, соколы, сделайте еще заход!» И громкое: «Іване, скажена ти душа, де ти? Я обшукав і небо й землю». Комкор усмехнулся. Неожиданно в наушники ворвалось тревожное: «Березка, что с тобой? Спикируй, сорви пламя!»
«Подрубили березку под корень… — Павел Филиппович нахмурил брови, снял наушники и протянул: — Н-да-а…»
Пронзительный свист приближался к земле. «Сбит!» Комкор подошел к наблюдательным приборам.
Истребитель врезался в землю.
«Так и мой… где-то в Норвегии… Нет, жив! Беда, попадет гитлеровцам в зубы!.. — комкор следил за парашютом. — Выручай, ветер, выручай!»
Не теряя высоты, парашютист скользил над вражескими позициями. Какая-то невидимая сила, словно гигантский поплавок, потянула парашют к земле. «Упадет к немцам… Вызвать огонь могу, а вот ветер…» Но сильные восходящие потоки воздуха подхватили белый шелк, понесли его все выше и выше.
Сбитый летчик подтягивал стропы, управлял парашютом. Пролетая над своей территорией, он уже боролся с ветром. Когда же в лощине к парашюту подбежали солдаты и навалились на купол, комкор повеселел.
Завыли, зазвенели моторы. Курбатов снова услыхал неистовый свист. Два самолета с крестами и свастикой упали в овраг. Павел Филиппович не успел раскрыть коробку папирос, как на нейтральной полосе разбился третий фоккер.
В окопах зашевелилась, привстала пехота. Полетели пилотки. Як-победитель, покачивая плоскостями, прошел на бреющем.
— Хорошее начало! — Павел Филиппович взглянул на часы. — Странно… На правом фланге давно уже гремит, а у нас тихо… Но это перед грозой.
Со свистом, с шипеньем пролетели над блиндажом комкора вражеские снаряды и мины. В ответ ударили наши орудия. «Сыграли» гвардейские минометы. И ожил, засверкал огнями, задымился весь передний край.
На всех ярусах вдоль линии фронта загремела воздушная битва. Самолеты набирали высоту, пикировали, проносились над землей и уходили в глубину неба. Под плоскостями вспыхивали ярко-оранжевые звезды. Они разгорались с яростной силой. Пламя охватывало самолет, и он с воем входил в штопор, тянул к земле черную полосу дыма.
Под прикрытием истребителей двести пикировщиков появилось над грядой укрепленных высоток. Забухали зенитки. Юнкерсы входили в крутое пике. Раскаты бомбежки пронеслись по высоткам. Густой дым окутал землю. В блиндажах и землянках стало темно, как ночью.
Горели юнкерсы. Врезались в холмы тяжелые хейнкели. Асы Геринга покидали дымящиеся кабины мессершмиттов, хватались за вытяжное кольцо парашюта.
Вспыхивал краснозвездный «ястребок» и, объятый пламенем, падал в хлеба. А подоспевшие яки еще стремительней атаковали фашистских пикировщиков.
Ветер прогнал черно-бурые дымы за гребень высотки. Павел Филиппович увидел вдали танки, они двигались и, казалось, выдували из длинных соломинок-пушек багровые пузыри. Пузыри лопались, и по ветру летели дымки.
«Вот и Ольховатское направление…» — подумал комкор. Танки выползли из рощ, из лощин. «Волновая атака». Курбатов вызвал авиацию и поговорил по телефону с артиллерийскими командирами.
Танки приближались. Впереди двигались «тигры» с десантами автоматчиков. Павел Филиппович узнал тяжелые танки по длинноствольным пушкам. К «тиграм» старались прижаться бронетранспортеры с пехотой. На флангах ползли зелено-коричневые неуклюжие самоходные орудия — «фердинанды».
В трехстах метрах от первой волны катилась вторая — средние танки, а за ними быстрым шагом шли штурмовые пехотные батальоны.
И снова интервал в триста-четыреста метров и третья волна — средние, легкие танки и густые колонны пехоты.
Курбатов следил за боевыми порядками бронированной армады. Заостренным карандашом делал пометки в блокноте. Он разгадал тактику гитлеровцев. Авиация расчищала дорогу танкам. Первая волна «тигров» и «пантер» должна была подавить батареи прямой наводки, прорвать передний край. Вторая и третья — развить успех.
Отбомбились «ильюшины» и «петляковы». И артиллерия всех калибров, «катюши», минометные батареи открыли ураганный огонь. Курбатов приказал выдвинуть из глубины обороны зенитные орудия. С запасных позиций зенитки ударили по танкам.