Курская дуга

— Из штаба фронта поступила чрезвычайной важности информация.

Комкор остановился.

— Слушаю.

— К месту боя Манштейн подтянул крупные резервы. В сумерках его главные силы — пехотные штурмовые батальоны и ударные танковые части — заняли исходные рубежи для атаки. Но наша разведка не дремала. Все это стало известно генералу армии Ватутину. Артиллеристы и минометчики Воронежского фронта открыли огонь.

— Превосходно! — воскликнул Курбатов. — Теперь враг не сможет планомерно атаковать позиции войск генералов Чистякова и Шумилова.

— Ночные бомбардировщики сейчас наносят удары по тылам и аэродромам противника. Но это еще не все новости. На Воронежском фронте взяты пленные. Работникам штаба удалось выяснить начало вражеской атаки.

— Удалось?!

— Тайна раскрыта. Генеральное наступление гитлеровцев начнется в пять часов утра пятого июля.

Руки Павла Филипповича потянулись к настольному календарю. Черников сказал:

— Восход — четыре пятьдесят четыре. Заход — двадцать один одиннадцать. Продолжительность дня — шестнадцать часов семнадцать минут.

— Какую погоду на завтра предсказывает метеорологическая станция?

— Утром — облачность, резкий ветер. Солнце проглянет только в полдень.

— Значит, в пять часов утра пятого июля? — с расстановкой произнес Курбатов.

— Гитлер приказал: «Любой ценой окружить и уничтожить русские войска под Курском. Пленных не брать! По трупам к победе!»

— Каннибал!.. — Курбатов медленно прошелся по блиндажу. — Перед генеральным наступлением, Лука Фомич, противник начнет артиллерийскую подготовку. Но в какое время? Сколько она будет продолжаться: час, два? Все это требует проверки. — Комкор услышал зуммер, подошел к аппарату.

— Что? Взят пленный? Так почему же?.. Уже ведут? — Павел Филиппович закурил и еще более оживился. — Вот и наши смельчаки отличились.

Изучая противника, Курбатов внимательно перечитывал письма гитлеровских солдат, добытые разведчиками. Он часто сам опрашивал пленных. Когда-то в молодости он батрачил у немецких колонистов на Хортице. После окончания гражданской войны, уже будучи комбригом и слушателем военной академии, Павел Филиппович хорошо овладел немецким языком.

Укладывая папиросы в портсигар, Курбатов думал о том, как получить от пленного необходимые сведения.

Разведчики Синенко и Корениха ввели в блиндаж гитлеровского ефрейтора. Тот, увидев русских генералов, щелкнул каблуками и застыл, строго соблюдая положение «смирно».

Комкор окинул взглядом пленного. Перед ним стоял молодой немец без шапки и пояса. На груди у него висел железный крест.

— Где вы захватили пленного? — обращаясь к Синенко, спросил Курбатов.

— На нейтральной полосе, там гитлеровцы разминировали минное поле.

— Кто из разведчиков отличился?

— Корениха и Брагонин, товарищ генерал.

— Парторг сдержал свое слово, — заметил Черников.

— Вчера прямо из дзота взяли, сегодня новенького доставили. Действуем продуманно, вроде как справляемся, — отозвался довольный Корениха.

Комкор сел и жестом указал пленному на табурет.

В блиндаже наступила тишина. Павел Филиппович заметил, что пленный насторожился, его глаза беспокойно забегали. Курбатов предложил ему папиросу. Тот взял, принялся нервно курить.

— Сапер? — спросил Курбатов по-немецки.

— Да, господин генерал.

— Шестой пехотной дивизии, — как бы между прочим заметил Курбатов, — разминировал проходы для танков.

— Да, — подтвердил пленный.

— Сегодня вашим солдатам зачитан приказ Гитлера о наступлении. Вы должны все знать, — продолжал Курбатов. — Скажите мне, на какое время назначена атака?

На лбу гитлеровца выступили крупные капли пота. Собираясь с мыслями, он оттягивал ответ.

— Вы, очевидно, плохой ефрейтор и не знаете приказа своего командования, — иронически произнес Курбатов. — Русскому генералу приходится напомнить его: наступать в пять ноль-ноль пятого июля.

Гитлеровский ефрейтор был ошеломлен.

— Может быть, вы забыли, в какое время начнется артиллерийская подготовка? — с тем же оттенком иронии спросил комкор.

— Нет, я помню — она назначена на два тридцать. Это хорошо знает и господин русский генерал.

«Да, теперь знает и господин русский генерал», — подумал про себя Курбатов. Он задал еще несколько вопросов и, выслушав ответы, приказал конвоирам отвести пленного в разведотдел.

— Пошли, фриц, Гитлеру капут, — усмехнулся Корениха. Но пленный молчал. — Ишь ты, какой, больно тебе с «фюрером» расставаться, — уже сердито добавил разведчик.

Павел Филиппович встал и с облегчением вздохнул. То, на что была направлена воля тысяч людей, работа штабов и разведок, только что до странного просто свершилось в этом блиндаже.

— Вы, Лука Фомич, немецкий язык знаете не хуже меня. Все слышали и поняли?

— Да, надо предупредить штаб фронта. Давайте составим текст шифровки. — Черников сел за стол, быстро набросал телеграмму. Он вызвал по телефону начальника связи и приказал ему немедленно отправить донесение. Потом начштаба передал трубку Курбатову. — Вас просит комдив-два.

— Слушаю. Добровольно сдался? Интересно… Жду.

Немецкого солдата Альфреда Мейера генерал Курбатов встретил приветливо и, беседуя с ним, угостил чаем.

Мейер принес новые важные сведения. Рядом с 6-й пехотной дивизией гитлеровцев появилась 9-я танковая, а в ближнем тылу сосредоточились батальоны 12-й танковой и 10-й моторизованной. Мейер подтвердил все, что было известно Курбатову о замыслах гитлеровского командования.

Белокурый немец волновался. Сам не замечая того, он мял пальцами хлебный шарик. Все, что его мучило, о чем он долго думал на Восточном фронте, вдруг прорвалось, вылилось наружу.

— Четыре года тому назад я готовился занять место сельского учителя. — Мейер грустно улыбнулся. — Но война помешала мне. Десятого мая сорокового года в пять часов тридцать минут я перешел люксембургскую границу. Наш корпус легко преодолел на своем пути бельгийские укрепления, форсировал реку Маас и под Седаном прорвал линию Мажино. Затем стремительно через Сен-Катен вышел на нижнюю Сомму, а потом на побережье Ла-Манша захватил морские крепости Булонь и Кале. — Альфред вздохнул, помешал ложечкой чай. — Надо сказать правду: я никогда не разделял взглядов коммунистов и не читал их литературы. На Западном фронте у меня были друзья все партейгеноссе[2]. В то время я думал: «Германия превыше всего и да здравствует наш фюрер!» После успеха на Западе мне не хотелось думать о том, что война может затянуться и охватить Восток. Но офицеры уже говорили нам: «Солдаты! За семнадцать дней мы прошли шестьсот километров и раздавили Францию. Будем готовиться к новым победам!» Вскоре Гитлер приказал перевести наш корпус в Польшу, придвинуть его к русской границе. И тут я понял, что не скоро увижу Марту, свою невесту, и родителей. — Лицо Альфреда раскраснелось, глаза блестели от гнева. — Как только наши войска перешли русскую границу, командир роты ознакомил солдат с инструкцией главного командования. Она отменяла обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим германской армии, повинным в убийстве и грабеже мирного населения. В России я увидел замученных, расстрелянных, задушенных, повешенных, сожженных детей, женщин и стариков. Однажды я нашел русскую листовку, прочитал ее и задумался. Она поколебала мою веру в «блицкриг». А тут начались затяжные бои у Мценска, русские танкисты опустошили наши пехотные роты. Наступила зима, а с ней усилились страдания и муки наших солдат. У нас не было теплой одежды, мы мерзли в окопах. От мороза пальцы на руках и ногах покрывались волдырями. Солдаты между собой говорили: «Одному только богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем». В ту зиму на родине умерли мои родители. Не дождавшись меня, Марта вышла замуж. Война отняла у меня все… Ранней весной нашу дивизию отвели в тыл. В Бобруйске, в Орле я беседовал с местными жителями, интересовался образом жизни в Советской стране. Я убедился в том, что судьбу германского народа нельзя строить на идее господства, а только лишь на основе дружбы с другими народами. Сегодня я сделал решительный шаг. Я навсегда порвал с фашистской армией и не раскаиваюсь в этом! Я пришел предупредить русские войска об опасности. Пусть Гитлер потерпит поражение. Я хочу видеть Германию свободной, без «фюреров», без пушечных королей.

2

Так называли себя члены фашистской «национал-социалистской» партии.