Страница 8 из 11
— Если ты не хочешь ехать домой — устраивайся на работу, ищи квартиру, больше ты не можешь жить здесь, у меня своя личная жизнь, ты мне мешаешь. Понятна такая арифметика?
— Понятна… — Фиса все выслушала, не поднимая глаз, не возражая и не споря, но и не признаваясь, что уже работает.
— Что ты можешь делать? Ты где-нибудь училась?
— В школе.
— А чем занималась после школы?
— Немного в магазине работала.
— Продавщицей, что ли? Чего же ты тогда ждешь? Продавцы всегда требуются, на дверях магазинов объявления наклеены. Устроишься на работу — ищи жилье. Это же элементарная арифметика…
Она молчала, потупив черные глаза.
А ночью Павел проснулся. Кто-то тихонько ворочался рядом с ним. Протянул руку — Фиска.
— Ты что это придумала? Марш на диван, соблазнительница…
— Я замерзла… — она прижалась к нему горячим телом, трепеща и вздрагивая.
— Ты заболела? — испугался Павел — даже сквозь ночную рубашку он почувствовал жар ее тела.
Протянул руку проверить и сразу ощутил гладкую горячую кожу — ее рубашка сбилась вверх. Провел рукой по бедру, она еще теснее прижалась к нему. Ну а дальше понятно, что случилось. Павел сам не понял, как это вышло, вроде бы она совершенно не привлекала его, а вот… не удержался… Он блаженно, расслабленно откинулся, а Фиска лихорадочно шептала:
— Ты самый лучший, Павлик, я люблю тебя… Какой ты красивый, я таких не видела еще… И умный… Мой муж — самый лучший мужчина!
После этих ее последних слов всю расслабленность у него как рукой сняло, вскочил, ушел на кухню. Да уж, умный… И как это он не стерпел? Чертова баба… Подловила. Вот сейчас он, пожалуй, выпил бы…
Когда Павел вернулся в комнату, Фиска уже лежала на диване. Павел молча лег на кровать. Утром он торопливо сбежал, боясь даже глянуть на нее. Вечер провел с Ленкой, думал остаться у нее на ночь, но они опять поссорились и пришлось вернуться домой. А ночью, вновь ощутив под рукой горячее тело Фисы, опять набросился на нее с поцелуями, и она отвечала ему с неистовой страстью, неожиданной в таком худеньком, узкокостном, хрупком, почти детском теле. И это стало повторяться с завидной регулярностью. По утрам он со стыдом вспоминал о бурной ночи, думал об этом, как о своем тайном пороке. Да, эта татарочка пробуждала в нем первобытный инстинкт, и все же он не любил ее.
Дима
Диме не хотелось разговаривать, он лежал, прикрыв глаза, а соседи по палате опять обсуждали свои болезни. Органическое поражение сердца, стеноз артерии, бляшки, тромбы, некроз сердечной мышцы, ее замена соединительной тканью… диагнозы, последствия… Короче, все то, что есть и у него и что сейчас стало его жизнью. Все эти медицинские термины достали… Сам уже мог бы консультировать больных… Как выражается их охранник — полный тухляк… Что такое не везет, и как с этим бороться…
Почему это досталось ему? Отец прожил до шестидесяти трех и был абсолютно здоров, не знал, как это — болит сердце, что такое головная боль. Если бы не несчастный случай прожил бы до восьмидесяти лет, как дед.
В палату заглянула женщина, лысый старик с соседней койки заметил ее и тут же пригласил:
— Заходьте, заходьте быстрее, а то скоро обход начнется, выгонят гостей. Дима, к тебе… Спишь, что ли?
— Не помешаю? — посетительница оглядела всех больных и прошла к Диминой кровати.
— А чего нам мешать? Мы только рады гостям, все веселей, хорошо, что не бросаете Дмитрия, а то он совсем скис.
— Ну, Петрович, что ты болтаешь? У меня все в порядке. Привет, Нина. Вы уж слишком меня балуете: вчера днем Аллочка прибегала, вечером Наталья Георгиевна заходила, просидела целый час, Петрович успел рассказать ей всю свою жизнь, теперь ты с утра пришла. Я смотрю, вся наша фирма практически переехала в больницу, дежурите около меня. А кто тогда работает? Мы еще не разорились?
— Нет, не разорились, но к тому идет. Ты же знаешь, Андрей слишком разговорчив, с каждым клиентом по часу болтает. Не хватает тебя, давай выздоравливай. И мы все скучаем… — она наклонила голову, чтобы скрыть навернувшиеся вдруг слезы. — Вот, я тут тебе принесла горяченького.
— Ну куда столько?
— А нехай носит, съедим, поможем тебе, — вмешался Петрович.
— Петрович, ты в каждую дырку затычка…
В палату заглянула медсестра:
— Обход, посетители освободите палату.
— Ну вот, что я говорил… — разочарованно протянул Петрович. — А вы там, в холле посидите полчасика, они быстро проходят, — ему было жаль отпускать посетительницу, в больнице мало развлечений.
— Нет-нет, ты, Нина, иди на работу, иногда они очень долго осматривают.
Женщина вышла, а Петрович неодобрительно посмотрел на Диму:
— Э-эх, что ты, Димка, такой нелюдимый? Такая хорошая баба, и не замужем, говоришь? Что же ты не женишься? Каждый день к тебе бегает. И готовит хорошо, вкусно. Я вижу, она к тебе неровно дышит.
— С чего ты взял? Просто сотрудница, столько лет рядом работаем, вместе дело начинали.
— Ну конечно, дело… Если у тебя другая есть, так и скажи. А мне понравилась эта Нинка, да и та молоденькая, Аллочка, шустрая такая, тоже ничего… Хоть на ней бы женился. Внимательная, в глазки тебе так и заглядывает. Что, тоже много лет рядом?
— Да нет, Аллочка всего второй год у нас работает.
— Ну что бы ни жениться на ней? Чего это бобылем жить? Потому и сердце у тебя болеть начало, мужикам нельзя по одному.
— Наоборот, Петрович, я не женюсь потому, что сердце больное.
За последний год он уже второй раз попал в больницу. Уж какая тут женитьба… И на работе постоянно аврал. Черт, столько дел, а он тут время теряет…
На этот раз Дима пролежал почти три недели, но подлечили его хорошо.
Нафиса
Наверно, она зря расстраивается, слыша, как Павел назначает свидания разным девушкам, этому надо радоваться: много — это лучше, чем одна, это все равно что никто. Ведь у него нет единственной, любимой, утешала себя Нафиса. Вот если бы он любил одну, тогда да… Тогда она была бы ему не нужна.
Павел не выгоняет ее, значит, она все же нравится ему. Один раз только или два велел уходить, но как-то так, несерьезно, необидно… Почему только он сам никогда не попытается обнять, поцеловать ее? Нафиса подумала, а может быть, мать права? А может быть, только и надо, что переспать с Павлом и тогда он окончательно влюбится в нее? И она решила сделать первый шаг сама.
Вся дрожа от волнения и страха, ночью встала со своего диванчика и осторожно легла рядом с Павлом. Попыталась прикрыться краешком одеяла — не получилось… Вытянулась, затаив дыхание, боясь коснуться его и желая этого… Замерла, не зная, что делать дальше — то ли сбежать, пока он не проснулся, то ли поворочаться, чтобы разбудить его?.. Она не успела решиться на что-то, а Павел повернулся к ней, словно только и ждал ее. И хотя сонно велел идти на диван, сам же, вопреки своим словам, сразу обнял, прижал к себе. Его руки стали бесстыдно ласкать, гладить ее тело. Она сначала хотела сбежать, испугалась того, что сейчас произойдет, а потом он так поцеловал ее, что она забыла обо всех своих сомнениях и страхах.
Маленькая Нафиса лежала придавленная тяжестью его руки и улыбалась в темноте от счастья — он ее любит… Ради этих минут можно было все вытерпеть. Какой же он хороший, и какое наслаждение доставляют его ласки… Да, для Павлика она готова сделать все, что угодно. И никогда не сможет полюбить другого.
Она все сделала правильно, он не выгнал ее из своей постели… Наверно, и сам уже полюбил ее, но не хотел в этом признаваться. Гордый. Мужчины не любят проигрывать, ему стыдно было оттого, что так долго сопротивлялся чувствам, выпроваживал ее из квартиры. Она все угадала, именно этого ему не хватало, теперь он будет только ее… Фиске хотелось так много сказать ему, но она не находила нужных слов…
— Павлик, ты самый лучший! — прошептала она.
И сразу почувствовала, что ему не понравились ее слова. Что его обидело? Павел вскочил и вышел из комнаты, а Нафиса почувствовала себя нашкодившим котенком. Быстренько шмыгнула на свое место, все еще надеясь, что он вернется и скажет: «Что это ты сбежала? Теперь твое место рядом со мной…» Но он лег и заснул.