Страница 24 из 78
Вскоре, в газетах стали появляться статьи, натравливающие грузин на армян. В них говорилось, что в Ахалцихе армяне требовали автономии, а в 1938 году армяне претендовали на Тифлис по этническому большинству. Что совершенная неправда! И тут началась война с Абхазией…
Все негрузинское население Тбилиси тут же было лишено элементарных гражданских прав. Например, я не имел права приватизировать квартиру, и — в 74 года! — был вынужден бежать из родного города — на этот раз не от коммунистического, а от националистического произвола и беззакония. Когда я пошел к властям, мне хамски было заявлено, что армянам в Тбилиси ничего не принадлежит. Мне буквально было заявлено: «Все наследники уже умерли, а вы что-то задержались на этом свете».
Поневоле — за сущие гроши — я продал свою квартиру грузину, поскольку в то время лицам других национальностей покупать в Грузии собственность было запрещено.
Так я оказался беженцем в США.
Глава 6
НЭПМАН ИЛИ БРАТ СТАЛИНА
В своих воспоминаниях Хрущев пишет, что во время застолий у Сталина обычно присутствовал некий «духанщик», который, по его мнению, совершенно не вписывался в круг политических деятелей, приближенных к вождю.
Этот духанщик был мой отчим — Александр Яковлевич Эгнаташвили.
Мне было 9 лет, когда в канун Пасхи открылась дверь и в нашу квартиру вошел белый барашек с красным бантом на шее. Как оказалось, это была своеобразная визитная карточка нашего нового соседа.
Александр Яковлевич был высокий, мощный сероглазый красавец лет сорока с волнистыми, уже редеющими волосами, зачесанными назад. Наш сосед мне очень нравился. Я полагаю, что моя 37-летняя мать сразу оценила разницу между безнадежно больным раздражительным мужем и Александром Яковлевичем, который стал явно оказывать ей всевозможные знаки внимания. Впрочем, ее можно было понять: муж — при смерти, нет никакой специальности, чужая сторона (она так и не научилась без явных ошибок говорить по-русски), трое детей 14, 11 и 9 лет, имущество конфисковано. Мой отец был очень удручен сложившимися жизненными обстоятельствами.
Александр же Яковлевич представлял собой образец уверенности, одевался по моде — коверкотовый костюм, брюки бутылочкой, лакированные туфли, крепдешиновые сорочки, и расточал аромат дорогого одеколона.
Отцом моего отчима был крепкий горийский хозяин — «кулак» Яков Эгнаташвили, который был еще крупнее своего сына.
В молодости Яков Эгнаташвили считался одним из сильнейших национальных борцов и вошел в этом качестве вместе с двумя своими братьями в историю физической культуры Грузии.
В ту пору Александр Яковлевич был хозяином четырех ресторанов и винного склада в Тифлисе. Два ресторана располагались по разным сторонам Солдатского базара — одного из самых людных мест города, который занимал обширное пространство, — на этом месте сейчас разбит чахлый скверик, стоит здание «Грузэнерго» и расположен крытый колхозный рынок.
Ресторан возле «биржи» занимал первый этаж углового здания в конце Пушкинской улицы, там сейчас обнаружили остатки старой стены, когда-то защищавшей город. Доверенным лицом, на которое было оформлено это заведение, был здоровый парень Гриша. Он стоял за прилавком и продавал водку в разлив. Весь прилавок был заставлен мисками со всевозможной едой — жареной печенкой, мясом, рыбой, соленьями, редиской, хлебом. Снедь была предназначена для закуски, а вся эта система в шутку называлась «пьянино». Рюмка водки с закусками стоила 5 копеек. Кухню и зал обслуживало всего пять человек.
Биржей называлось место, где предлагал свои услуги мастеровой люд — плотники, штукатуры, сантехники, стекольщики, электрики, услуги которых всегда необходимы городским обывателям (удивительно, прошло семьдесят пять лет, а биржа эта и по сей день находится на том же самом углу). Мастеровые, прежде чем приняться за работу, для разминки по утрам опрокидывали стаканчик виноградной водки «чачи». Впрочем, во всякое время дня на бирже было достаточно посетителей.
По другую сторону базара, в подвале был ресторан «Золотой якорь». Здесь насыщалась и кутила солидная публика, поэтому меню было рассчитано на более требовательный вкус. Доверенным лицом здесь был другой Гриша, менее крупный, но более пузатый, лысый человек с головой в форме яйца.
Как-то раз утром Гриша завтракал яичницей с помидорами. В это время появился Александр Яковлевич и поинтересовался, внесена ли в меню яичница. Такого блюда не оказалось. Тогда хозяин опрокинул сковороду на голову едока и сказал: «Раз это вкусно — это должно быть в меню. Все, что ты впредь будешь здесь кушать, должно быть в меню!»
Тут же, на Графской улице, был склад, где работали двое: Коля стоял у прилавка, а Грикул следил за вином, время от времени переливая его, так как крестьянские вина при длительном хранении дают осадок. (Впоследствии их обоих мой отчим вызвал в Москву, где Грикул продолжал следить за вином, которое подавалось на стол Сталину, а Коля стал шофером и водил служебный «Кадиллак» моего отчима.)
Еще один ресторан «Дарьял» был за городом на Коджорской дороге. В нем хозяйничал типичный кинто в традиционной одежде. Звали его Степко — низенький, худощавый человек с длинным свисающим носом, опущенными книзу усами, с неизменно серьезным выражением лица. Его специфические шутки делали рекламу ресторану. Кроме того, Степко развлекал гостей во время кутежей игрой на шарманке.
Главной «шуткой» была такая: Степко, как говорится, «весь вырос в сук», то есть обладал необыкновенной величины членом. Иной раз, когда тамада хотел подшутить над новичком, он просил Степко подать почетному гостю «фирменное блюдо». Степко клал свой возбужденный член на блюдо, обкладывая его зеленью, и подносил новичку: «Пожалуйте!» Гость оборачивался, чтобы положить себе на тарелку порцию поданного кушанья… Потом возмущенно поднимал взор на Степко, встречал совершенно серьезный взгляд, терялся и смотрел на тамаду. Только тут раздавался взрыв сдерживаемого хохота всей честной компании.
Эта «фирменная шутка» была весьма популярна в кругах городских кутил, автор ее получил приставку к своему имени и назывался «хер Степко». Прозвище это было известно буквально всем в городе, хотя самого Степко, человека невидного и весьма скромного, знали лишь завсегдатаи ресторана «Дарьял».
Ходил слух, что Степко однажды получил производственную травму — какой-то юморист ткнул в «фирменное блюдо» вилкой.
Александр Яковлевич частенько кутил с друзьями в «Дарьяле». Его возвращению домой предшествовали разносившиеся с горы звуки шарманки, которыми Степко провожал фаэтон, увозящий хозяина.
Наконец был еще ресторан на паях «Эльдорадо», более известный под названием «Над Курой». Располагался он напротив памятника Воронцову на площади, носящей его имя. Ресторан этот пользовался дурной славой среди интеллигентных обывателей, вокруг него шастали проститутки, в ресторане же были отдельные номера, куда их приводили.
Таков был размах Александра Яковлевича.
Особо следует подчеркнуть, что во всей этой ресторанной индустрии не было ни одного счетного работника. Все строилось на взаимном доверии. Уже несколько позже, когда Александр Яковлевич стал фактическим мужем моей мамы, он иной раз, придя домой в легком подпитии (пьяным я его никогда не видел), посылал меня собирать выручку. Для того нужно было на Эриванской площади нанять извозчика Алекси и объехать все рестораны, где мне, 10-летнему пацану, вручали завернутые в газету свертки денег, которые я клал за пазуху.
Еще до того как мой отец скончался, Александр Яковлевич сделался незаменимым помощником матери. Он отправлял нас на дачу в Манглиси. Организация этого дела была непростой. Надо было заранее договориться с молоканским кучером. Часов в пять приезжал крытый фургон, запряженный четверней. Заранее все вещи паковались в огромные ковровые мешки «мафраши». Нужно было забрать с собой все вплоть до керосинки. Расстояние в шестьдесят верст преодолевалось с двумя остановками для отдыха лошадей, поскольку дорога шла преимущественно на подъем. На первом привале в «Белом духане» нас встречал Александр Яковлевич с роскошным завтраком.