Бетанкур

Сорокалетний Маничаров, тяжело пыхтя, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж, шумно задев коленом кресло, обитое голубым гризетом, опрокинул его на пол и, скользя по инкрустированному паркету, прошел вдоль трельяжа. Слуга в ливрее, держа в одной руке канделябр с шестью свечами, распахнул перед ним дверь в столовую, где за овальным столом, накрытым белой скатертью, сидел Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия Бетанкур-и-Молина.

— Августин, — подпрыгнув от восторга и радостно разведя руки в стороны, закричал Маничаров. — Я вас уже пятые сутки жду. Николай Петрович Румянцев справлялся о вас. Как вы? Как доехали?

На потолке пухлые купидоны, оседлавшие дельфинов, увидев такую трогательную встречу, затрубили в раковины и принялись весело кружить вдоль берегов озера, в центре которого возвышалась мраморная стела.

— С мелкими приключениями, — бодро встав из-за стола и дружески обняв хозяина, ответил Бетанкур.

— Что вы пьете? — удивился Маничаров. — Клюквенный морс? Какая гадость! Они вам даже пива не предложили? Шампанского! — повелительно крикнул он управляющему.

— Позвольте, но какое шампанское в столь ранний час? — смутился Бетанкур.

— Какой ранний? — удивился Манучаров. — У меня ещё вечер не кончился, да и вы, я вижу, после дороги не спали. Ты что стоишь? — накинулся он на Пиррона. — Не слышал, что я сказал. Шампанского!

Принесли шесть бутылок французского шампанского без этикеток, явно доставленных в Россию контрабандным путем через Англию или Голландию.

— Сегодня во дворце князя Юсупова кастраты из Флоренции великолепно пели арии на слова аббата Метастазио, — проговорил Маничаров. — А вы любите музыку?

— Люблю, — недолго подумав, ответил Бетанкур.

— А какую? — стал допытываться Пётр Макарович, отпивая из хрустального бокала первый глоток шампанского.

— Барочную. Плейеля, Гайдна…

— В России барочную музыку почитают за дурной вкус. — И неожиданно признался: — А мне вот нравится, как играют кобзари.

— Кто такие кобзари? — полюбопытствовал Бетанкур.

— Украинцы, они играют на кобзе — щипковом инструменте, очень красивом.

— Вроде балалайки?

— Нет, скорее гуслей. А когда приедет ваша жена с детьми? — заботливо поинтересовался Маничаров. — Если не ошибаюсь, у вас их трое?

— Четверо, — ответил Бетанкур. — Каролина, Аделина, Матильда и четырёхлетний Альфонсо. Ожидаю, что в Петербурге они будут в марте.

— Тем же маршрутом, что и вы?

— Думаю, да. На голландском корабле до Ревеля, а там в почтовой карете через Копорье в Петербург.

— Девка нужна? — совсем неожиданно для Бетанкура поинтересовался Маничаров.

— Зачем? — удивился испанец.

— Как зачем? — не понял Пётр Макарович. — Пока жена не приехала — нужду справить. Только вчера из Пензы мне трех совсем молоденьких и ещё не испорченных прислали. Сам ещё не пробовал. Уступаю.

— Слышал, скоро царь у вас собирается крепостное право отменить, — поинтересовался Бетанкур.

— Собирается, — согласился Манучаров. — Сперанский даже реформу готовит, но ничего у них не выйдет.

— Почему?

— Потому что первый крепостник в России — православная церковь, а своих крестьян и землю она никому не отдаст.

— Ну, так отберут, как сделали во Франции, — предостерег Бетанкур.

— Вот когда отберут, тогда и отберут, а пока свою собственность попы даже царю отдавать не намерены… Ну, пора и спать, — посмотрев на часы и сильно зевнув, сказал Пётр Макарович. — Сегодня вечером за ужином или за обедом потолкуем обо всем. А вы письмо от Бреге привезли?

— Должен был привезти, — осерчал Бетанкур, — но оно осталось в украденном саквояже.

ПЕТЕРБУРГ

Год назад Августин де Бетанкур уже приезжал в Петербург по приглашению князя Румянцева, чтобы познакомиться с городом и оценить свои перспективы. Первый визит в Россию испанский генерал назвал «tentar el vado»[2]. Внимательный читатель газеты «Санкт-Петербургские ведомости» 19 ноября 1807 года мог прочесть следующее: «Из Гродно, гишпанской службы генерал Петанкур, живет в трактире “Париж”».

Однако почему в трактире, а не в гостинице? Дело в том, что в начале XIX века приличных гостиниц, не говоря уже о роскошных, в Петербурге не было — ни одной! Все дома в городе были небольшие, деревянные и только в самом центре несколько каменных. Тротуаров тоже не было, ходили по дощатым настилам. Приезжавшие в столицу из других городов останавливались, по старинному русскому обычаю, у родных или знакомых. Трактир, где поселился Бетанкур, находился на Малой Морской улице, названной так потому, что на этом месте прежде находились морские слободы, населенные людьми «морского дела», то есть матросами и мастеровыми, приписанными к Адмиралтейству. Все три окна меблированных комнат на втором этаже, которые занимал Бетанкур, выходили на Исаакиевскую площадь, а точнее, на одноименный собор, заложенный архитектором Ринальди в царствование Екатерины II, но потом варварски перестроенный архитектором Бренной по приказу русского царя Павла I, ненавидевшего всё, что сделала его «любимая» мать. Первая мысль, что пришла в голову Августину де Бетанкуру, когда он увидел собор, — его переделать. Уж слишком уродлив он показался испанскому инженеру — во всем, что касалось архитектуры и городского строительства, у него был безупречный вкус. Ещё в бытность в Королевской школе Святого Исидора, где он изучал арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию, Бетанкур параллельно учился в школе изящных искусств Святого Фернандо; там его учителями были дон Висенте Дурана и знаменитый испанский живописец Себастьян Маэлья. Несмотря на то что Франсиско Гойя был на двенадцать лет старше Бетанкура, в школе изящных искусств у них сложились дружеские отношения — в дальнейшем они даже заседали вместе в Мадриде в совете Королевской академии художеств.

Уже в первый приезд в Петербург у Бетанкура состоялась встреча с Александром I, длившаяся более двух часов. Она проходила в Каменноостровском дворце. Александр (ему только что исполнилось тридцать лет) очаровал Бетанкура. Царь говорил на прекрасном французском, был приветлив до любезности и самое главное — всем своим видом показывал, что весьма ценит прежние заслуги Бетанкура.

Самым веским аргументом в пользу переезда испанца в Россию стало то, что здесь он получит колоссальные возможности для воплощения своих инженерных замыслов.

В 1807 году, после битвы под Прейсиш-Эйлау, мир оказался поделен надвое: Западная Европа отошла к Наполеону, Восточная Европа и Азия — к Александру I. Отправиться в Англию Бетанкур не мог: напомним, что несколько лет назад его выслали оттуда. Уплыть в Латинскую Америку — тоже: английская эскадра, крейсируя в Атлантике, разорвала пуповину, связывающую Испанию с колониями. Бетанкуру оставалась только Россия, а Александр I помог испанскому генералу сделать выбор, пообещав крупное вознаграждение.

Вот что писал Августин Бетанкур в письме старшему брату об этой встрече: «Я оставил семью в Париже и прибыл сюда, чтобы прозондировать почву, и был прекрасно встречен императором, который мне сделал через посредника очень выгодное предложение, если я поступлю к нему на службу».

В тот же день Бетанкур был приглашен на бал в Зимнем дворце, где танцевал и беседовал со вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, женой Павла I и матерью Александра. Русский царь хорошо понимал, что Бетанкур — знаковая фигура у себя на родине и присягал на верность испанскому королю, поэтому он не может быстро отказаться от своих обязанностей и сразу же переехать в Россию. Для улаживания дел необходимо время. И Александр I такое время Бетанкуру дал.

Ровно через двенадцать месяцев, в конце ноября 1808 года, Бетанкур снова прибыл в Петербург. Но теперь он остановился не в трактире, как раньше. Бетанкур имел при себе рекомендательное письмо своего друга Абрахама Луи Бреге к господину Маничарову, богатому армянину, с которым Бетанкур познакомился во Франции несколько месяцев назад.

2

Нащупывать брод (исп.).