Казаки

<<Я, — сказал Выговский, — рад служить верйо царскому величеству, а воеводы и ратные люди мне не надобны: — от них только бунты начнутся».

Тогдашний тон речи гетмана был до крайности странен, после того как Лесницкий в Москве именем гетмана и всего Войска просил присылки воевод. Лесницкий сам предлагал сделать перепись в козацком Войске; теперь старшины были этим очень недовольны.

«Не надобно, не надобно воевод! — кричал Богун: . — жен и детей наших приехали переписывать! Да и ты, стольник, едешь к нам в Чигирин, кажется, воеводою: ну, смотри, нездорово будет!»

Оскорбленный посол просил Выговского унять Богуна. «Перестань! — сказал последнему гетман: — это не теперешняя речь!»

Скуратов попробовал-было напомнить гетману, что он обещался ехать в Москву, и теперь, кажется, пришла пора, когда бунты усмирены. Гетман отвечал: «Нельзя мне ехать к великому государю ударить ему челом: бунтов в Войске новых опасаюсь».

17-го июня прибыл Скуратов с гетманом в Чигирин, и видел каждый день возрастающую к себе холодность и даже презрение. Пред его глазами приезжал крымский посол подвигать Выговского воевать вместе области Ракочия, и Выговский отправил к хану посольство; вслед затем приехал польский гонец Стрелковский и известил, что скоро приедет знакомый козакам посол Ян Беневский. Скуратов четыре раза посылал к гетману просить свидания, но гетман не допускал его к себе и приказал ему сказать, что ему -нечего делать в Чигирине. Гетман вежливее обращался с

Опухтиным, потому что последний хотя в сущности и приехал наблюдать за ним, но, по крайней мере, имел благовидный предмет своего приезда — насчет выбора людей в порубежную комиссию. По прибытии в Чигирин, Выговский позвал его 26 июля к себе и говорил:

Полтавский полковник Мартын Пушкарь да Запорожский атаман Барабаш учинили-было в Войске Запорожском междоусобие, бунт и убийства. Но Бог не потерпел этого и смирил их такою же казнью, какую они чинили другом: одни убиты, а другие с Барабашем ушли; их много; мне известно, что они убежали в украинные города его царского величества; пусть великий государь меня пожалует: кажет самовольцев, какие объявятся, прислать в Войско, да также прислать сюда и пушкаревых посланцев — Искру с товарищами. Пусть также великий государь покажет мне милость: из малороссийских городов козаки и мещане убегают в украинные города его царского величества, -а иные селятся вновь на государевой земле, да оттуда приходят в малороссийские города и производят здесь бунты и междоусобия; с Мартыном Пушкарем было много таких; наделавши здесь зла, они убегают в украинные города и слободы, а наши города и, села становятся пусты. Пусть государь велит об этом учинить свой указ, чтоб кого-нибудь на границу прислать, и я для того же приеду на границу, где указано будет. В том пусть великий государь на меня не прогневается, что ты с Никифором Волковым задержаны так долго в Чигирине; нельзя было скоро сделать выбора на комиссии, и потому нельзя было тебя отпустить, а Никифора Волкова нельзя было отпустить гонцом к государю оттого, что кошевой атаман Барабаш со своевольниками убили бы его на дороге вместе с моими провожатыми. Теперь же мы выбрали на комиссию Павла Тетерю и бывшего киевского полковника Антона Жданевича.

Опухтин представил, что носятся слухи, будто поляки хотят выбрать в короли Леопольда венгерского и чешского, и это поведет к войне с царем; поэтому великий государь велит гетману быть наготове с войском и сообразить, на какие польские города удобнее будет наступать войною. На это гетман уверял, что в Польше выбора короля не будет, что это ему вполне известно, а что касается до войны, то он об этом рассуждал с старшиною и все приговорили, что, в случае войны, следует идти прямо на Варшаву.

<<По указу великого государя, — сказал, между прочим, Опухтин, — велено тебе татар отпустить, а я слышал здесь, в Чигирине, что крымский хан вышел и ты хочешь с ним идти войною на венгерского короля и для этого прислан к тебе Мустафа-ага ... Турский султан, — сказал Выговский, — велел крымскому хану послать ко мне послов, чтоб я дал людей своих на венгерского короля Ракочу, а если не дам, то, управившись с Ракочею, пойдут войною на малороссийские города, так я, подумавши, дал им вольных людей; кто захочет идти, тот пусть идет, а сам я без указу его царского величества не пойду и войска не пошлю невог лею: -стану на границе, чтоб татары не учинили какого-нибудь дурна черкасским городам».

«Великий государь, — возразил Опухтин, — велит Войску Запорожскому быть готовым на польского короля, на службу его величества и ожидать указа, а на венгерского короля идти людям не давать воли; угроз турского султана и крымского хана бояться нечего. За помощью Божиею Войско Запорожское под державою великого государя, и он, великий государь, его царское величество, вас от тех неприятелей оборонит».

:?то замечание не понравилось гетману; Выговский ничего не отвечал на него, и потом сказал: ты можешь взять лист и ехать из Чигирина. 23 июня он был отпущен. На прощанье Выговский изъявил сожаление, что не получил благословения от патриарха; а гонец заметил ему, что он обещал быть в Москве — видеть царские очи, и когда приедет, тогда получит благословение от патриарха.

Между тем, прибыл в Киев новый воевода, боярин Василий Борисович Шереметев с 1159 человек драгунов и с 413 стрельцов. Бутурлин. простился с Украиною, где его полюбили: он умел как-то ладить с народом, и хотя и при нем ратные люди часто спорили и дрались с туземцами, но он не потакал им. Боярин Шереметев приехал в Украину с понятиями своенародного превосходства силы — с высокомерием. Число недоброжелателей увеличилось...

«Василий Борисович, — говорил Выговский одному игумену, который передавал его слова боярину Ртищеву, — не только сажает мещан всяких в тюрьму, но обижает козаков и духовных: пахваляется отбирать церковные имущества, и, вдобавок, меня знать не хочет, ни во что почитает и сам гетманом именуется».

Подозрительный, он начал видеть измену; не нравился ему и Великой России вольный дух украинцев; стал он поступать с ними, как привычен был в Великой России; выставлял свою власть, говорил, что он старше гетмана.

Еще он и осмотреться хорошенько не успел, а уже вызвал всеобщее недоброжелательство. '

У гетмана возникла ссора и с Ромодановским. Уже после поражения Пушкаря Ромодановский вступил в Украину и расположился в Прилуцком полку; Барабаш находился у него; с ним были некоторые другие подвижники пушкаре-вой партии: Довгаль, Семен писарь (он находился под видом арестванного, а в самом деле на воле). Выговский почел эти поступки за противодействие себе. Выговский жаловался, что Ромодановский, пришедши в Украину, не ссылается с ним, с главою страны. Ромодановский, почитая себя старше гетмана, обвинял Выговского, что гетман к нему не являлся. Гетман говорил, что Ромодановский похваляется схватить его и притащить к себе: «нельзя жить иначе, как окружив себя татарами, .— говорил гетман. Выговский писал к царю и жаловался, что к нему от царя не присылают ответа. «Победив Пушкаря, — говорил он, — я сейчас' же написал с дьяком- Василием Петровичем Кики-ным, а мне ничего не сказали; или жалобы мои не доходят, или что-то другое тут делается — не знаю и не приберу ума: по указу ли царскому делают мне обиды Шереметев и Ромодановский или нет». По просьбе Выговского о выводе войск Ромоданавскому велено было выступить, — он оставил часть войска в городах; у ратных людей с жителями начались ссоры и драки; гетман потворствовал народному нерасположению, как только случалось этому чувству прорываться против москалей. Когда миргородский полковник Козел известил его, что в Гадяче стали великорусские ратные люди, Выговский позволил ему выгонять их силою и биться с ними, как с неприятелями. По обычаю, пограничные воеводы отправляли своих людей в Украину проведывать вестей; прежде такие молодцы ездили безопасно, а теперь их стали ловить и сажать в тюрьмы. Украинские молодцы Северской Земли шайками стали набегать на пограничные великорусские села Севского уезда, грабить и жечь...