Казаки

Выговский вошел в Полтаву: половина города была тогда же разорена и сожжена. Полтава, — по замечанию летописца , — удаленная от войны в продолжение сорока девяти лет, со всем окрестным краем находилась в цветущем состоянии, а после посещения Выговским не скоро оправилась. Татары рассеялись по окрестностям, жгли селения, умерщвляли людей, насиловали женщин. Так продолжалось четыре дня, пока, наконец, Войско не взволновалось: козаки стали укорять Выговского за позволение Орде разорять отечество. Кикин припоминал ему данную клятву. Тогда Выговский сказал, что охотники могут остановить своеволие крымцев. Хотя татар было много, но так как они разбились на отряды или загоны, то козаки отбирали у них и пленников, и награбленную добычу; и татары, оказавшие Выговскому помощь, возвратились ни с чем. Вы-'

говский не боялся раздражить их, потому что всегда мог перед ханом сложить вину на своевольных козаков. Пробыв несколько дней в Полтаве, гетман вновь организовал Полтавский полк и назначил' над ним полковником Филона Горкушу.

В то же время Гуляницкий усмирил волнение в Лубнах. Хотя лубенский полковник Швец держал сторону Выговского, но простые казаки и пороолитые пристали к Пушкарю, и Швец поневоле должен был исполнить общую волю. Когда Гуляницкий подошел к Лубнам, жители заперлись, — Швец убежал. Город был взят приступом. Народ в беспамятстве бежал, спасаясь от враждебной партии; множество потонуло в Суле. Миргородского наказного полковника Довгаля сами миргородцы, опасаясь участи Лубен, схватили и арестовали; выбрали другого — Козла, и объявили себя за Выговского. Оттуда Гуляницкий пошел к Га-дячу и также взял его. Мятежная голота бросала свои рогатины и дубины и просила пощады, втайне оплакивая своего защитника. Некоторые еще собирались в отряды и напрасно искали счастия. Так сотник Полтавского полка Михайло Зеленский и какой-то Дзюк > собрали полторы тысячи гультаев, преимущественно из работников на винокурнях, и напали на Глухов. Они объявляли, что у них есть царский указ, который повелевает им убить сотника, войта и знатных людей в Глухаве и ограбить их достояние. Они показывали какую-то писанную бумагу, завернутую в лубок. Глуховцы им не поверили и вступили с ними в бой. Сто пятьдесят человек пало в битве. Зеленский с четырьмя товарищами попался в плен и был расстрелян. Дзюк с остальными убежал в Великороссию, но был схвачен в Пу-тивле.

VIII

Гетман хотел отпустить Скуратова, но посланник, исполняя наказ, оставался при нем и объявил, что будет сопровождать его назад в Чигирин. Это не понравилось Выговскому. Когда обоз двинулся назад и дошел до местечка Манжелика, явился к гетману козак-белоцерковец с письмом от белоцерковского полковника: полковник извещал его, что в его город приехал из Москвы воевода, и за ним вслед будут наезжать по городам воеводы, как прежде было сказано. Между тем гетман хотя и дал согласие на воевод боярину Хитрово, но, разумеется, притворно; он тогда должен был согласиться: дело шло о том, быть ли ему самому избранным или нет. Поэтому-то он отложил это дело до приезда своего в Москву. Теперь, победив своего главного неприятеля, Выговский решился не удерживать более затаенного нерасположения к москалям и заговорил с послом язвительно и резко:

«Видишь ли, твоя милость: приехали воеводы — приехали опять заводить бунты. Белоцерковский полковник пишет, что Бутурлин из Киева известил его: воевода в Белую Церковь назначен, а я еще в Киеве говорил: пиши, пиши,. Андрей Васильевич, да сам берегись».

«Не за дело, пан гетман, сердитуешь, — заметил ему Скуратов, — ты сам писал к великому государю, чтоб в государевых черкасских городах были воеводы!»

«Нет, — сказал гетман, — я этого никогда не просил; я писал к великому государю, чтоб мне прислали тысячу человек драгунов, да тысячу человек солдат — усмирить бунтовщиков, да на Москве смеются над моими письмами. Павел Тетеря и Федор все мне рассказали. Посланцев моих задерживают в Москве, а Ковалевский говорил, что ему сказывал Артамон Матвеев, будто великий государь не хочет, чтоб я был гетманом. Вам, видно, надобно гетмана по вашей воле, — такого гетмана, чтоб взять его за хохол, да и водить, как угодно!»

— «Если, — возразил Скуратов, — тебе нужны были ратные царские люди, отчего же ты не взял их у окольни-чаго и воеводы князя Григория Григорьевича Ромоданов-ского? Да и с окольничим Богданом Матвеевичем Хитрово были ратные люди: ты мог взять у него. Неправду говорят тебе твои посланцы, будто их задерживают: сами они мешкают по своим делам, да отговариваются, — хотят себя чем-нибудь оправдать. Поезжай, пан гетман, в Москву: сам увидишь к себе царскую милость. Ковалевский лгал тебе, что ему Артамон говорил, — Ковалевский хотел тебе прислужиться. Артамон не станет таких речей говорить. Если б великий государь не хот-ел тебя иметь гетманом, так не послал бы к тебе и грамот на подтверждение гетманства; великому государю известно, что ты вернее многих в Запорожском Войске».

«Мы, — говорил Выговский, — воевод не просили у государя; я не знаю о воеводах».

— «Как же, пан гетман, — возразил Скуратов, '— ты не ведаешь, когда со мною , же доставлена тебе великого государя грамота и в этой грамоте извещали тебя, что скоро отпущены будут воеводы и ратные люди? Сказано было, чтоб ты написал во все государевы города и велел принимать воевод и ратных людей честно, и давать им дворы и всякое споможенье. Ты взял эту грамоту, прочел ее и ни слова мне тогда не говорил про воевод. Воеводы и ратные люди едут сюда для вашего же обереганья и защиты!»

«Я никогда, — говорил Выговский с возрастающею досадою, — не просил, чтоб в Белую Церковь присылали воевОду. Я не писал об этом,к государю. Воевода как приехал, так пусть и едет. Я не велю- ему ничего давать. Если уж пришлось приезжать сюда воеводам государевым, так они ко мне, к гетману, должны были приехать, а потом уже разъехаться по малороссийским городам, куда я сам их назначу; а как же они, минуя меня, гетмана, по городам едут? Это все для одной смуты. Не надобны нам воеводы и царские ратные люди! Вон, в Киеве не первый год государевы люди с нашими людьми киями бьются, а как пришлось управляться с самовольниками, так я и без государевых воевод и ратных людей управился. А государевы люди где были? С Пушкарем! Как был бой с мятежниками, так наши немцы взяли у них московский барабан!»

«Да я же сам, — возражал Скуратов, — был с тобою вместе на бою против Пушкаря под Полтавою и не видал государевых людей, а только козакав там видал. Хоть бы одного убитого москаля из наших украинных городов ты мне тогда показал! А что сказываешь, паи гетман, про барабан, так это вовсе и не барабан, а бубен: такие у нас бывают у медведников. А хоть бы и в самом деле настоящий барабан был, так что ж тут такое? Малороссияне ездят в царствующий град Москву и в разные города, приезжают и покупают, что им надобно. Заказу на то никогда нет. Людей же царских не было с Пушкарем ни одного человека».

<<А зачем же украинные воеводы, —' говорит Выговский, — моих изменников и своевольников у себя укрывают? и теперь их довольно в Змиеве и в Колонтаеве: воеводы их держат и не выдают мне. Наши бездельники наделают здесь дурна, да и бегут в московские города, а там их укрывают! А от нас требуют, чтоб мы государевых злодеев отдавали! Теперь я объявляю вам: не стану отдавать ваших злодеев, что к нам прибегают из московских городов; воевод к себе не пущу в города. Как государевы воеводы с нами поступают, так и мы с ними будем поступать. Государь только тешит меня, а его воеводы бунты против меня поджигают; в Москве ничего не допросишься. Теперь я вижу, что под польским королем нам хорошо было: к нему доступ прямой, и говорить можно все, о чем нужно, и решение сейчас скажут».

«Ты, гетман, говоришь, при королях польских вам было хорошо: только вспоминаючи об этом следовало бы вам плакать. Тогда все благочестивые христиане были у ляхов в порабощении и терпели всякие насилия и принуждения к латинской вере, и между вами униатство множилось. А как вы стали в подданстве у великого государя, так теперь и благочестивая вера множится на хвалу милостивому Богу и вам на бессмертную славу, и милостию царскою вы от приятелей оборонены; надобно вам милость царскую к себе знать, и не говорить "таких высоких речей. Негоже говорить, что тебе воеводы ненадобны и не станешь вьщавать царских изменников: это ты чинишься царскому указу непослушен».