Казаки

— Доброе сердце у тебя, Иван, — сказал патриарх, — что ты не о себе, а о своем товарище просишь. Хорошо. Мы жалуем тебя, Ивана Калитина, в поместье тою вотчиною, что подарил нам в святую церковь сей Чоглоков, а Лево-нтию Скворцову будет тот двор его на Москве, что он дарит нам же разом с вотчиною.

Калитин упал к ногам патриарха, потом, приподняв... шись и стоя на коленях, поцеловал его руку. Патриарх благословил его и продолжал:

— Архиепископу Лазарю Б-арановичу написать от нашего имени отческое и братствеиное внушение, чтоб он в своей епархии не позволял так поступать и не разрешал совершать браки в те дни, в которые пост уставлен по правилам святой восточной. кафолической церкви. От сего немало зла возникает, как тому пример и ныне видим. Лицемеры предлоги вымышляют: венчанье и брак не в брак считают и блудные дела от того починаются. Изложив сие все преосвященному Лазарю, увещевать его, чтоб он обычаев латинских не держался, хотя таковые и укоренились в тамошних людях через долговременное пребывание под иноверным господством; ему, яко пастырю доброму, а не наемнику, надлежит бдеть о словесных овцах своих и охранять их от влезания к ним душегубительного латинского волка . .Жену оную Анну отправить к ее первому единозаконному мужу в супружеское сожитие; за. вступление же незаконное в брак при живом муже никакого церковного наказания ей не чинить, поиеже то сталось по конечной неволе.

— О священнике пахринском, что .венчал незаконно Анну, что укажешь, всечестный господине святый владыко? — произнес Калитин. — Позвать бы его, да на патриаршем дворе подержать в железах с месяц.

— Нет, мало! — сказал патриарх. — Хоть и господин той вотчины повелел ему, но он должен был помнить, что у него есть свой господин, архипастырь. Продержать его в железах в нашем погребе на хлебе на воде да на квасе не месяц, а четыре месяца. Да и то пусть себе вменит в милость, что не велим его расстричь за такое богопротивное дело, снисходя к тому точию, что сие содеял он по малодушию и боязни. Жене же той, возвращая ее к мужу, выдать от нашего смирения Христаву милостыню на дорогу пятьдесят рублев.

Пришедши из- покоев патриарших в Приказ, Калитин говорил Скворцову:

. — Слава Тебе, Господи! Сталось все так, как лучше и

хотеть не могли. Святейший пожаловал мне пахринскую вотчину Чоглоковскую. Я и не просил его, а он сам без моего челобитья меня пожаловал! А я тогда говорю ему: много доволен, о себе не прошу, а вот если б милость была твоя, честнейший владыка, пожаловать бы изволил, как Бог тебя наставит, моего товарища Левонтия Скворцова, — а он на это: вот, говорит, хвалю за то, что просишь не о себе, а о другом. Даю е.му, Скворцову, говорит, тот двор московский, что Чоглоков отдал. Вот. Левонтий Савич, у тебя теперь свой дворик будет, свое гнездышко.

Скворцов, с выражениями радости, целовал Калитина и благодарил его, но втайне он не был доволен тем, что Ка-литии как будто забыл вовсе, что обещал было ему треть вотчины Чоглоковской, если ему она достанется. Но заявлять об этом товарищу Скворцов не посмел: он был, что называется, человек смирный и потрухивал перед Калити-ным.

— А все-таки досадно! — сказал Калитин: — Ларион Иванов подпаловинил знатно животы бездельника, а нам только последушки остались!

XVII

Ганна, в продолжение производства дела в Патриаршем Приказе, жила во дворе Калитина с прочею челядью в дворовой избе и исполняла свои обязанности: ходила за двумя коровами, доила их, ставила молоко на устой, подкладыва-ла коровам корм, выметала хлевок, в котором они стояли; близ нее постоянно ходила девочка лет пятнадцати, которую госпожа готовила быть коровницею. Калитина удивилась, когда Ганна, по малороссийскому обычаю, принялась было доить коров, подпуская к ним телят, что в Москве не было в обычае. Ганна объясняла хозяйке, что через это телята лучше будут расти и набираться силы и будет из них крупный рабочий скот. Калитина до тех пор думала, что можно заботиться разве только о телушках, а не о быках, и пришла в изумление, когда услыхала, что в черкасской земле пашут землю быками. Ганна получала от хозяйки-и другие поручения, исполняла все с радением, как умела, и Калитина была ей очень довольна.

Так прошли летние месяцы 1677 года. Во второй половине сентября этого года, воротившись по обычаю из Приказа домой, Калитин сообщил жене приятную для них обоих новость. Святейший патриарх изволил пожаловать их вотчиною из домовых патриарших вотчин, тою самою, что владел бездельник, обидевший жонку-хохлачку, поме^ щенную в их дворе, а самую жонку велел отправить на ее родину к первому мужу.

Позвали Ганну.

— Доброго тебе здоровья, молодушка! — сказал ей Ка-литии. — Дело твое, слава Богу, покончилось. Святейший патриарх указал считать упраздненным навеки твой насильный брак с чоглоковским холопом и отпустить тебя к твоему первому мужу, да еще святейший патриарх пожаловал, изволил приказать выдать тебе от него, святейшего, милостыни на дорогу пятьдесят рублев. Завтра позовут тебя в Приказ и там прочтут приговор. .

Ганна бросилась целовать руки Калитину и Калитиной, благодарила за хлеб за соль и просила прощения, если, быть может, не умела чем-нибудь угодить им во время сво-: его прожития. Калитина похвалила ее за усердие и желала ей благополучия.

— А ехать тебе одной с подводчиком будет, может быть, и скучно, и непригоже, — сказал Калитин. — Ты б сходила на Малороссийский двор и узнала бы там, не едет ли кто из ваших земляков в вашу сторону. И ты б с ними съехала.

• Ганна воспользовалась таким советом, но стала расспрашивать не о Малороссийском дворе, а о том, где теперь живет Дорошенко: она считала долгом поблагодарить его за то, что он первый принял в ней участие и помогал ей в ее крайности. Она узнала, что Дорошенко с Греческого двора переведен в свой собственный двор, пожалованный ему от царя.

Нашла она Дорошенка в его новоселье и была допущена к нему. Петра принял ее ласково, как старую знакомую, расспросил, как окончилось ее дело, и сказал:

— Тоби як раз можно и:Ихать с нашимы людьмы, що до мене прииздылы от брата Андрия и незабаром уизд.Ять назад у Сосныцю. Тильки я тоби, молодыце, новыну скажу, меже не дуже приймовну: а вжеж правды не сховаеш нигДе. Чоловик твий Малявка, що сотныковав у Сосныци, оженывся з другою, з Бутримавою дочкою- дивкою. Оттакий недобрый, не хотив пидождать тебе!

Ганна сначала побледнела и минуты две-три стояла как вкопанная, потом разразилась горьким плачем.

Дорошенко сказал.

— Жаль тебе, молодыце, далеби дуже жаль! Одначе, Господь заплатыть твому невирныку. Котузи по заслузи. Уже Молявка не сотнык тепер. Ясневельможный змистыв ёго и пожаловав сотньщьство братови моему Андриеви. А Молявка живе у тестя свого Бутрыма и, кажуть, усе не ладыть з своею жинкою.

. — Вин проты мене ни в чим не вынен, — сказала Ган

на сквозь слезы. — Як то було ёму чекаты мене, колы никто не знав, где я родилась, а до того, може, и напысано було и ёму було читано, що я повинчана з иншим у Мос-ковщини. Запевне так було. Бог з ным! Мабуть, така мени доля от Бога судылася! .

— А вжеж так, правда, молодыце! — сказал Дорошенко. — Бог чоловика сотворыв, Бог з чоловиком и чыныть так, як волыть. На мене поглянь, молодыце: що я був колысь и що став! Був я гетман, воладив Украиною, з царя-ми-королями водывся як з ривнею, а тепер — на чужий еторони в поныженьню, в неволи... Да ще, поздаров Боже велыкого государя мылосердого: дае мини бидному прыхи-лок и хлиба кус, а там на Украини вся моя худоба зниве-чылась и самый мий Чыгирын запевне не устоить и пропаде. А у тебе, молодыце, е батька й маты?

— Е, — отвечала Ганна: — або лепше скажу: булы, а тепер чи жыви — не знаю! - '

— До их и:Идь! — сказал Дорошенко. — Вже таки у свого роду легше тоби жыты буде! Боже тебе благослови. На, тоби, молодьще, од мене на дорогу!

- Дорошенко подарил ей несколько рублей. Ганна поцеловала ему руку.

Прослушавши в Приказе указ о себе и получивши пожалованные ей от патриарха пятьдесят рублей, Ганна простилась с Калитиными; хозяйка подарила ей узел с бельем, летником и двумя поневами: то был ей знак хозяйской бла..:. годарности за непродолжительную, но исправную службу и милостыня на бедность от семьи Калитиных. Не ждль было им дать эту милостыню! они через Анну получили несравненно больше выгод, чем насколько теперь давали Анне.