Весна

Тыниссон, с черным шелковым платком на шее и напомаженными волосами, одетый во все новое, сегодня тоже казался совсем не таким, как обычно; в его улыбке сквозила жизнерадостность. На Кийре была новомодная куртка, застегнутая до самой шеи, и ослепительно белый воротничок. У Тоотса, кроме нового костюма и сапог, были и «золотые» часы на такой же «золотой» цепочке – пятьдесят шестой пробы, как он объяснил окружающим. Это был его рождественский подарок. Отец, говорил он, хотел их вручить ему только вечером, но Тоотс так пристал к старику, что тот наконец сказал: «Ну бери, ты ведь все равно покою не дашь». И Тоотс сразу же взял их.

После репетиции Тоотс стал бегать со своими часами от одного ругому, без конца повторяя то же самое:

– Купи, Тоомингас. Купи Сымер. Купи, Визак. Чистое золото, гляди, веркает, сатана. И проба на них есть, видишь, пятьдесят шестая.

– Сколько ты за них хочешь? – спросил кто-то из ребят.

И обладатель часов тут же гордо ответил:

– Меньше чем за сотню не отдам.

Визак долго рассматривал блестящую металлическую вещичку и затем заявил, что это самоварное золото. Слова его привели Тоотса в такую ярость, что он, несмотря на все свое праздничное настроение, стал отчаянно браниться.

– Сам ты самоварное золото, Визак! Погляди лучше, какие на тебе штаны – они же из старых кистеровых штанов переделаны. Вон еще и дыра на них.

Он так долго дразнил Визака, что тот, устав искать дыру у себя на штанах, в конце концов разревелся. Но так как сам он дыры не обнаружил, то пошел к ребятам, стал к ним задом и, нагнувшись, начал слезно молить, чтобы те посмотрели, действительно ли у него дыра в штанах. А Тоотс между тем важно расхаживал в толпе, сияя ничуть не меньше своих «золотых» часов с цепочкой.

Остальные ребята тоже принесли уже с собой всякие елочные вещицы. У Тоомингаса была стеклянная палочка, в которой играли все цвета радуги; у Либлика конфеты с хлопушками – только начнешь снимать с конфеты обертку, сразу раздается страшный треск; у Лесты – жестяной жучок с проволочными ножками и пружинкой; заведешь – и жучок поползет так быстро, словно сам черт за ним гонится; а Тийт принес серебряных кубоки золотых ниток, которые обещал развесить на елке, чтобы она сверкала так, будто вся сплошь покрыта золотом и серебром.

Многие, конечно, ничего не говорили о своих подарках и не показывали их, но у каждого по лицу было видно: у него тоже припасена какая-то игрушка, которой он втайне радуется.

Арно подошел к Тыниссону – тот как раз вытащил из кармана кусок булки с мясом, сел на скамью и собрался закусить.

– Ну, а ты что на елку повесишь? – спросил Арно.

– Что я повешу… Ничего не повешу, у нас елку и не устраивают, – ответил Тыниссон, с большим аппетитом приступая к еде.

– Да ну?

– А зачем она? Свечей сожжешь кучу, а толку никакого. Уж лучше принести в комнату соломы, тогда можно на ней вверх ногами становиться или драться жгутами из соломы.

«Ишь ты какой, – подумал Арно, – для него елка – пустяк какой-то. А что это вообще за рождество, если елки не делать».

Затем он, чуть подумав, пригласил Тыниссона в первый день праздника прийти к ним вечером на елку; Тээле тоже придет, сказал он, и тогда… Ну, словом, пусть приходит, там уж видно будет… Тыниссон задумался, причем жевать стал гораздо медленнее, и наконец сказал:

– Что же, можно и прийти.

– Приходи, приходи, – повторил Арно.

Когда в классной стало совсем шумно, в дверях появился учитель Лаур.

– Ну, ребята, ребята! – произнес он. – Смотрите, чтоб у вас тут потолок не рухнул от шума.

Мальчики, стоявшие поближе к дверям, поздоровались с ним, а Тоотс при этом широко распахнул полы своего пиджака, чтобы его «золотые» как-нибудь не ускользнули от внимания учителя. Лаур, конечно, заметил эту роскошную вещь, но не сказал ни слова. Он вошел в классную и стал спрашивать ребят, как они проводят праздники.

– Хорошо, хорошо! – ответили ему хором.

– Ну вот и отлично, – отозвался Лаур и обвел взглядом веселую толп нес были налицо, все решительно. И у всех в глазах можно было прочесть одно и то же: «Рождество! Что может быть лучше!»

– И с песнями у вас тоже хорошо получается, – сказал Лаур. – Я был у себя в комнате и слушал, как вы поете, – все шло прекрасно. И все-таки сильно выделяется, – он обернулся к Тоотсу, – конечно, твой бас. Он гудит, точно из бочки. И не пой ты, пожалуйста, когда другие уже кончили, кончай вместе со всеми; получается некрасиво, если какой-нибудь один голос вырывается из общего хора, да еще продолжает звучать, когда остальные уже молчат. Как ты считаешь? Тоотс думал, что учитель говорит о его часах; он схватился за цепочку и тихонько ею звякнул. Когда же выяснилось, что речь идет совсем не о часах, а о его великолепном басе, он потрогал рукой свой кадык, словно желая сказать: «Да, в этой глотке и вправду кое-что есть!»

Лаур медленно направился к окну, где стояли Тали и Тыниссон. Ребята тесно окружили его и, болтая, двигались вместе с ним, так что ему, чтобы пройти к окну, надо было легонько прокладывать себе путь в толпе.

Он расспрашивал мальчиков, кто чем занимается во время рождественских каникул, и они отвечали: кто помогал сено возить, кто печь топил в бане, кто катался на салазках и т. д. Только двое или трое сказали, что они, кроме всего прочего, готовили уроки.

– Ну да, да, – ответил на это Лаур, – каникулы, конечно, для того и существуют, чтобы отдохнуть от учения, оттого я вам ничего и не задал на дом. И все-таки хоть минут на пятнадцать или на полчасика в день каждый из вас мог бы заглянуть в книжку, не то забудете все, чему учились. Имейте в виду: повторение – мать учения.

Рыжеволосый Кийр, щеголявший белым воротничком, тут же заметил, что четверти или получаса мало и что следовало бы каждый день заниматься по часу или по два.

На это учитель возразил, что, если есть охота, можно учиться хоть и весь день, никому это не запрещается; он же хотел лишь сказать, что и понемножку заниматься тоже очень полезно.

– Ну, а вы, Тали и Тыниссон, как поживаете?

– Хорошо, – ответил Тыниссон.

– А ты, Тали?

– Тоже хорошо.

– Правда?

– Правда!

– Ну вот, значит, всем живется неплохо. Это чудесно. А ты чем дома занимался?

– Читал.

– Что же ты читал?

– Сказки про Старого беса, краснея, ответил Арно. В толпе ребят послышался приглушенный смех, потом раздался голос Тоотса:

– Э, да все эти сказки про Старого беса не стоят того, чтобы… Ты бы, Тали, лучше почитал…

– О краснокожих, о краснокожих, – раздались насмешливые возгласы.

– Тише, тише, ребята! – произнес Лаур укоризненно. – Что тут смешного? А ты, Тали, приходи ко мне, я тебе дам книжку получше, чем сказки про Старого беса. Кто еще хочет получить книжку?

Он пошел в свою комнату, за ним ватагой потянулись мальчишки – тем хотелось получить книги. Учитель был в явном затруднении. Книг у него было, правда, много, но большей частью на иностранных языках и для таких ребят, как эти, слишком трудные. Он сделал что мог, старшим дал русские книги, малышам – эстонские. Как бы там пи было, каждый получил книжку.

В это время пришел кистер и погнал ребят в церковь; тут он их расставилпо голосам на хорах, возле органа. Так он велел им стоять, пика не начнется пение.

Было еще рано и церковь была наполовину пуста. Стали зажигать печи. Но елку, возвышавшуюся перед алтарем, еще не зажигали. Арно но мог устоять против искушения: он выбрался из толпы ребят и поднялся на колокольню; Либле был уже там и, выглядывая из узкого окошка башни, точно рак из норки, смотрел вниз, на людей, идущих в церковь.

– Здравствуй, бог на помощь, – сказал ему Арно, взобравшись наверх.

– Доброго здоровья, спосибо, – с комической готовносью отозвался Либле, оборачиваясь.

– Ну что, скоро в колокол ударишь?

– Скоро, скоро, да. А ты как сюда забрался? Кистер не видел, что ты ушел?

– Наверно, не видел. Тебе, думаю, здесь скучно одному… Вот и пришел посмотреть, что ты тут делаешь…