Страница 10 из 22
Вокруг туманно, но светло,
А день грядущий так печален.
Вот вновь – разбитое село
И груды тлеющих развалин.
Изрытый взрывами овраг,
На дне речушка небольшая,
Здесь проходил разбитый враг,
Дома гуцульские сжигая,
Мосты разрушил на реке,
Предал огню мучные склады,
Но мы идем, и вдалеке
Несется грохот канонады.
1915
В апреле
В апреле сумерки тревожны и чутки
Над бледными, цветущими садами,
Летят с ветвей на плечи лепестки,
Шуршит трава чуть слышно под ногами.
С вокзала ль долетит рассеянный свисток,
Пройдет ли человек, собака ли залает,
Малейший шум, малейший ветерок
Меня томит, волнует и пугает.
И к морю я иду. Но моря нет. Залив,
Безветрием зеркальным обесцвечен,
Застыл, под берегом купальни отразив,
И звезды ночь зажгла на синеве, как свечи.
А дома – чай и добровольный плен.
Сонет, написанный в тетрадке накануне.
Певучий Блок. Непонятый Верлен.
Влюбленный Фет. И одинокий Бунин.
1916
«Плыл месяц в небе темном и высоком…»
Плыл месяц в небе темном и высоком.
В густой траве спал некий Человек.
Дрожали звезды в темных водах рек.
Полночный ветерок струился душным током
И ласково касался смуглых век.
И был рассвет. Над розовым востоком
Белело облако, под ним алел Казбек,
И солнце яркое, пылая красным оком,
Нарисовало царственный мираж:
Сфинкс, пирамиды, пальмы и шалаш.
Встал Человек! Пошел. Состарился. За пашни
Скатилось солнце, бросив в облака
Мираж лиловой Эйфелевой башни
И Лондона мосты издалека.
1916
Гость из Калуги
За пасмурным окном холодный и лиловый
Вечерний свет. А в комнатах огонь,
Покой, уют. Озябший гость в столовой
Пьет чай и трет ладонью о ладонь.
– Да-с, знаете, и то сказать – на юге
И осень поздняя не больно весела.
– Не весела. А что у вас в Калуге?
Чай, вьюга все дороги замела?
Чай, снег давно? – Нет-с, снегу нет покуда,
Морозец легонький, да это пустяки.
На лужах лед – прозрачней изумруда,
И облака легки и высоки.
Еще кой-где кочанится капуста,
Хотя побит морозом огород.
В полях – простор. В садах светло и пусто.
Весь день гуляет с песнями народ.
…Все слушают внимательно. И длинно
Рассказывает гость, что под окном
В Калуге у него как жар горит рябина
Последним, холодеющим огнем.
Покой. Уют. Озябший гость в столовой
Свои ладони греет о стакан.
И хочется туда, где в поле дым лиловый,
А под окном рябина, как огонь.
1916
«Вверху молчали лунные сады…»
Вверху молчали лунные сады,
Прибой у скал считал песок, как четки.
Всю эту ночь у дремлющей воды
Я просидел на киле старой лодки.
И ныло от тоски все существо мое,
Тоска была тяже́лей черной глыбы.
И если бы Вы поняли ее,
То разлюбить, я знаю, не смогли бы.
1916
Ночной бой
В цепи кричат ура. Далеко вправо бой.
Еловый лес пылает как солома.
Ночная тишь нарушена пальбой,
Похожей на далекий рокот грома.
Ночной пожар зловещий отблеск льет,
И в шуме боя, четкий и печальный,
Стучит как швейная машинка пулемет
И строчит саван погребальный.
1916
Утро
Ночь прошла тревожно и тоскливо,
Слева где-то за холмом гремело,
А наутро луг, и лес, и нива —
Все в росе курилось и блестело.
Бой умолк. А мокрые березы,
Наклоняясь длинными ветвями,
У дороги проливали слезы
Над простыми серыми крестами.
1916
Письмо
Зимой по утренней заре
Я шел с твоим письмом в кармане.
По грудь в морозном серебре
Еловый лес стоял в тумане.
Всходило солнце. За бугром
Порозовело небо, стало
Глубоким, чистым, а кругом
Все очарованно молчало.
Я вынимал письмо. С тоской
Смотрел на милый ломкий почерк
И видел лоб холодный твой
И детских губ упрямый очерк.
Твой голос весело звенел
Из каждой строчки светлым звоном,
А край небес как жар горел
За лесом, вьюгой заметенным.
Я шел в каком-то полусне,
В густых сугробах вязли ноги,
И было странно видеть мне
Обозы, кухни на дороге,
Патру́ли, пушки, лошадей,
Пни, телефонный шнур на елях,
Землянки, возле них людей
В папахах серых и шинелях.
Мне было странно, что война,
Что каждый миг – возможность смерти,
Когда на свете – ты одна
И милый почерк на конверте.
В лесу, среди простых крестов,
Пехота мерно шла рядами,
На острых кончиках штыков
Мигало солнце огоньками.
Над лесом плыл кадильный дым.
В лесу стоял смолистый запах,
И снег был хрупко-голубым
У старых елей в синих лапах.
1916
У орудия
Таится мрак среди забытых пашен.
Последний снег белеет по бугру.
Край неба алым заревом окрашен —
Горит костел, мерцая на ветру.
Безлюдье. Тишь. Лишь сонные патру́ли
Разбудят ночь отрывистой пальбой,
Да вдруг в ответ две-три шальные пули
Со свистом пролетят над головой.
Зеленой, яркой звездочкой ракета
Взлетит и лунным светом обольет
Блиндаж, землянку, контуры лафета,
Колеса, щит. Потухнет – упадет.
Стою и думаю о ласковом, о милом,
Покинутом на теплых берегах.
Такая тишь, что кровь, струясь по жилам,
Звенит, поет, как музыка в ушах.
Звенит – поет… И слышится так живо:
Звенят сверчки. Ночь. Звезды. Я один.
Росою налита, благоухает нива,
Прозрачный пар встает со дна лощин.
Я счастлив оттого, что путь идет полями,
Что я любим, что в небе Млечный Путь,
Что нежно пахнут вашими духами
Моя рука, и волосы, и грудь…
1916
В пути
Снега. Леса. Разрушенные села.
Ветряк на склоне снежного бугра.
Вот рыбья кость разбитого костела,
Вот церковка в лесу, как просфора.
Звенит, звенит нескладным полым звоном
Упрямый колокольчик. Сонный звон