ВИА «Орден Единорога»

ГЛАВА 30

Забудь запахи травы, металла, костра, реки, и чем там еще пахнут прекрасные сказки. Реальность воняет щами из квашенной в бетонных резервуарах магазинской капусты, компотом из гнилых сухофруктов и хлоркой в туалете. Ни каким супер-пупер освежителям воздуха не победить великого аромата общественного детского учреждения, так чудесно родственного запахам тюрем и зон. Да, великий и ужасный неведомый шеф, вы чудовищно просчитались с запахом. Он бессмертен, как чай, приготовляемый в алюминиевых трехведерных кастрюлях — потрясающий приторный напиток, не так давно с боями покинувший поезда дальнего следования, но оставивший за собой школы, больницы, детсады и эти самые не столь на Урале отдаленные места.

Ваш Питомник идеальных солдат, так мило Вами обустроенный, наевродизайнерный, опрысканный из баллончиков с надписями «Персик»и «Морской бриз»потихоньку растаскивается вашими вышколенными «сотрудниками». «Папа»! У Вас «крысятничают»! А Вы как думали?! Тащат, как из простого бюджетного учреждения. А что делать? У народа, обкраденного государством, в крови — тащить. А тащить у сирот сам Бог…

Кочуют за железный занавес, примотанные скотчем к ляжкам между ног флаконы с импортными сансредствами, и на их месте воцаряется хлорка, спешат в необъятных бюстгальтерах на свободу сосиски и яблоки, и вот уже он, запах кислой капусты и каши, который раз появившись, не выветрится. Приедь сюда, наш великий и ужасный, чем-то родным повеет на тебя в этих стенах, может, ты даже отловишь на тщательно выбритой щеке непрошеную слезу… вспомнил? Да, это, она , мать твоя родная, зона дорогая…

Неужели все было только сном? Все так резко и неожиданно кончилось, оборвалось… Рэн… А этот запах, он говорит: покопайся-ка в снулых мозгах, девочка, и ты вспомнишь полиэтиленовый пакет и штуку клея «Момент». Просто прекрасный глюк. А реальность — вот она: какой-то придурок, в расчетливости ему, правда, старому пердуну, не откажешь, выдумал создать свою армию, послушную до самозабвения, умелую, дисциплинированную, готовую на все. Все правильно! Как до него никто не додумался?! Нас никто не жалеет, мы никого не жалеем. За нас некому вступиться, взбунтуемся — никто не будет искать трупы глупых бунтарей. Сбежим — поймать легко, а поверить нам — кто поверит? Мы — идеальные солдаты. Господи, миленький, спаси нас! Кроме тебя никому до нас дела нету.

…В Шансонтильи… вода была мокрая, и из пореза текла кровь, и синяки болели, только все равно это была сказка потому, что верилось. Верилось в Санди Сандонато, что если что, он прискачет на достопочтенном Друпикусе и сделает все, как надо. Верилось в гитару. В дружбу верилось. Ха-ха-ха. Представляю, здесь верить в дружбу! Ха-ха-ха! Верилось, когда Рэн говорил про маленькие стеклянные пуговки… говорил, так, будто любил, жалел, восхищался, будто она — одна такая единственная, Беатриче, а не номер… так я вам его и запомнила.

Этот в углу опять скулит. Что с ним сделают, если кто-нибудь донесет? Маленький торчок. Как же это они просчитались, взяли токсикомана? Впрочем, здесь мало кто не пробовал.

Битька перевернулась на другой бок: вот-вот — знакомый до позывов к рвоте скрип пружин. Битьке неудержимо захотелось застонать, заскулить дуэтом со страдающим от ломок десятилетним торчком . Все мышцы, все кости стянуло в тугой винт от желания вырваться прочь, вернуться в теплый летний Шансонтильский вечер, откуда ее так жестоко вырвала неведомая сила. Битька в беззвучном плаче скривила рот. Сейчас соскочить с кровати, выбежать из постылого бетонного мешка и повиснуть тряпкой на колючей проволоке. Ослепительный фейерверк и — конец постылому этому существованию…

Только ведь, все равно ведь они есть. Рэн, Санди, Шез… А если они есть, забиться в угол, спрятаться, перетерпеть, прикинуться ветошью и не отсвечивать. Ждать, вдруг случится чудо, и за ней приедут… Поэтому пусть ноет проклятая малявка, никто не решится встать с койки после отбоя, каждый за себя… Только радио «Шалтай-болтай»за всех.

Панцирная сетка ехидно крякнула, Битька обреченно поежилась, спуская ноги на холодный пол.

— Не хнычь. Я расскажу тебе сказку. Очень хорошую сказку, которая была на самом деле.

…Первый раз — прощается, второй раз — запрещается, а на третий раз — выбивается глаз. «Далеко-далеко, за морем лежит золотая страна. Детей там не мучают в школе, и все старики — богачи…»— затянула неожиданно тоненьким и слабым голоском Битька. Обитые железом стены карцера сминали голос, и, кажется, старались дотянуть свои лапы и до худенького Битькиного горла. А что она хотела?.. На розах растут сигареты, на пальмах растет шоколад… И те, кто там снова родился, обратно попасть не хотят…Кстати, о школе. Эти сказали, что здесь у них уроков не будет, только всякая боевая подготовка. Все обрадовались. Вот уж идиоты. Впрочем, она — самая главная идиотка, сколько говорила себе — не высовываться. Нет, торчка пожалела.

Хотя, если не принимать в расчет опасность такими темпами очень скоро в расход отправиться (а ходят слухи из второго корпуса уже один тапки склеил, упал на шлак, а там — кулак; вякнул что-то невпопад или койку неаккуратно заправил. Браток ему и влимонил разок. И все. Инаф.), то есть в ее сегодняшнем положении и плюсы. Хоть чудесную дискотечку пропустит.

Битьку передернуло. «Ширево и порево — это очень здорево!». Пиво, экстази и презервативы на входе. Отрывайтесь, детки. Только гигиенично, не забыв одеть изделия. Впрочем, презики — это, по слухам же — перестраховка. Говорят, в ужинный компот начальство такой штуки плеснуло, какую санэпидстанция по помойкам разливает, чтобы кошки не беременели. Недаром весь туалет оказался ублеван прямо от входа. Впрочем, там и без отравы тошно было. …Там синее-синее море, а вечером звезды горят… Нет, еще раз ей не пропрятаться, не отвертеться… Ну ничего… — Битька ласково потерла бок высокого ботинка, за голенищем которого обнадеживал припрятанный корешок от алюминиевой ложки. Кинжал, естественно, в первые же минуты отобрали братки, но и заточенный алюминий подойдет, если в глаз или в горло. Или себе вены перепилить.

А что? Если, что случись, на фиг она Рэну такая нужна будет. У них там не то, что здесь. Да если бы только Санди, например, увидел, как этот с..а Рубель цапнул ее за кофточку на груди, он бы ему руки по локоть одним ударом. Но все же ей бы не хотелось , чтобы хоть Санди, хоть Рэн — хоть кто из группы это увидел. На все это только Шезу и можно смотреть. Только вряд ли бы и ему это понравилось: о свободе нравов говорить можно сколько угодно, пока тебе в рот ничего не сунули.

…Пионеры юные, головы чугунные. Или они алюминиевые? Нет, они гипсовые, выкрашенные сверху краской наподобие бронзовки, только серой. Каждый раз, когда они, одинаково бритые, одинаково одетые с одинаковым «левой-левой»в голове маршируют мимо, дружным топаньем тяжелых ботинок сминая последние мысли, утрамбовывая, разравнивая ритмичным встряхиванием последние извилины, Эти, как бы металлические, провожают их закрашенными глазами.

Как это вчера Саня Кириешка, пардон, номер…, да нет уж — Саня Кириешка рассуждал по поводу школы? А на фиг нам школа? Главное, мы закачаем мускулы как супер спецназ, а потом нам в мозгах сделают дырку и зафинтилят туда микрочипы. И всю нужную информацию нам опять же «закачают». Это он в газетке как-то, на гражданке еще читал. И, вообще, скоро все будет в микрочипах: хочешь — кино, хочешь — секс, хочешь — тебе из башки самого Шварца всю его память перекачают и ты — Шварц. А хочешь — даже семью себе закачаешь. Например: Брюс Уиллис — папка, а Синди Кроуфорд — мамка. Тут кто-то заржал: мол, на фиг — Кроуфорд в мамки, не трахаться же с ней. И все заспорили: кого в мамки лучше и в отцы: кто-то сказал, что хотел бы Гундареву в мамки, кто-то какую-то толстую негритянку из сериала, а Людка Фря вдруг заявила, что больше всего хотела бы мамкой какую-то тетку из соседнего подъезда, у которой свои близнецы и скотч-терьер, а еще лучше, свою собственную мамку, но чтобы та не пила, и по-настоящему, а не из железки в голове. А если у кого-то не стоит по малолетству, то пусть они, конечно, всякие гандоны электронные в бошки и суют. Ну, а что с нее, с Людки взять, она лет с шести — шлюха профессиональная. Тут, ясно, все о сэксе заговорили. Васька Пердя над Кириешкой ржать начал, мол, тебе эти чипы перепутают, и ты с носорогом будешь трахаться. Тот давай орать, что «ну и что», никто ведь не узнает, это ведь у него в башке, хоть с крокодилом, хоть с ним самим, Пердей. Пердя тут вскочил и на Кириешку с кулаками бросился: Ты, че, фраер дешевый, педика из меня сделать хочешь?! Ладно, расстащили и рты заткнули, а то бы неизвестно, услышь охрана. А Людка еще и масла в огонь подлила: «Ну уж не скажи, Кириешечка. „Тайно!“Вынут у тебя из башки этот гребаный „чип“, в компьютер вставят, и на весь экран — жесткое порно „Саня, Пердя и крокодил Гена“!».