Заповедь

Потом была долгая беседа в райкоме. И там добивались одного: чтобы четко усвоил линию, которой необходимо придерживаться каждому коммунисту — линию на коллективизацию. «Все, кто считает иначе, — или кулаки или их подпевалы, — твердили ему. — И им надо дать настоящий бой. Изолировать их, а если потребуется, то и ликвидировать как класс».

— Это что ж? — не понял Мурат. — Расстрелять, что ли?..

На него смотрели как на ненормального.

— Тебе же говорят: ликвидировать как класс, — выходили из себя наставники. — Жизнь поставила вопрос ребром: или мы их, или они нас...

И сейчас, приближаясь к аулу, Мурат желал одного: скорее бы взяться за дело. Конь вновь споткнулся. Гагаев чертыхнулся и гневно дернул повод... Животное недовольно фыркнуло, точно говоря: в чем я виновато?.. И тут глаза Мурата вырвали из туманной вязи одинокую фигуру горца, копошившегося на склоне горы. Успел лишь мысленно задать себе вопрос «кто это?», и сам же над собой усмехнулся: «Умар. Кто же еще будет в такую погоду рыться на своем участке? С него и начну», — решил он и резко дернул направо поводья. Конь охотно повернулся — ноздри его давно уже почуяли хозяина.

— Здравствуй, Умар! И кто тебя в такую погоду выгнал из хадзара? Неужели Сима?.. — засмеялся Мурат.

— А кто же еще? — подхватил шутку Умар. — Известно, что у всех Кетоевых жесткость в крови.

— Чего же ты женился на Симе?

— А разве человек всегда знает, почему он поступает так, а не иначе? — глаза Умара заботливо осматривали коня.

— Не волнуйся, — усмехнулся Мурат. — Буян в целости и сохранности. Спасибо, что одолжил его.

— Ну что ты! Как было не выручить брата?

В канун дня, когда Мурат наметил отправиться в Алагир, его лошадь внезапно захромала. Едва заметно, но это не ускользнуло от отца, истинного лошадника, который строго-настрого запретил брать коня. «Дорога его доконает», — твердил он. Пришлось обратиться к Умару. Тот дал своего, но, видимо, на сердце у него было неспокойно... Ишь, и сейчас ревниво оглядывает коня и, по всему видать, негодует, что Мурат продолжает сидеть в седле, вместо того чтобы спешиться. В другой раз Мурат проучил бы брата за такие собственнические чувства, продолжая маячить в седле, но сейчас, памятуя, какой предстоит разговор с Умаром, сошел на землю и хлопнул по крупу лошадь.

— Беги домой, дружище, там ждет тебя ячмень и отдых...

Конь не стал дожидаться новой команды — охотно засеменил на скользящих подковах к аулу...

— Как съездил? — спросил Умар.

— Есть серьезная новость, — посуровел Мурат. — Ничего алагирцы не дали: ни плугов, ни кос, ни даже тяпок, — печально произнес Мурат. — Весь инвентарь направляют тем, кто вступает в колхоз.— Подождал, но Умар никак не отреагировал на его слова, и тогда продолжил: — Сказали, что выделят и нам, тотчас, как создадим в Хохкау колхоз...

И опять Умар ничего не ответил — был занят тем, что подравнивал камни.

— Да брось ты заниматься этим! — рассердился Мурат. — Тут серьезный разговор, можно сказать, вопрос идет о жизни, а ты возишься с камнями!..

Умар приподнялся, потер ладони одну о другую, равнодушно ответил:

— Колхоз-молхоз — кому это надо? Меня такие дела не волнуют...

— Ты же красный боец! — набросился на него Мурат. — Сам же кровь проливал за коммунизм. Вот произойдет всемирная революция — и всех, всех до одного на земле накормим, напоим, оденем, и наступит всеобщее счастье. Тогда увидишь!.. — пригрозил Мурат.

— Не увижу, — отрицательно покачал головой брат. — Если бы должна была произойти всемирная революция — уже бы произошла. Уши мои столько лет слышат об этом, а ее все нет и нет...

— Не верю, что ты всерьез так думаешь. Не верю! Красный боец не может произносить такие слова. Ты первым подашь заявление в колхоз.

— Не рассчитывай, — произнес Умар. — Не подам я заявления. Ни первым, ни последним... Так я решил еще тогда, когда услышал о первых колхозах. Помнишь, лектор Борис упивался словами о них. Горцы слушали его с открытыми ртами, а я задумался. Прикинул, поразмыслил и сделал для самого себя вывод: колхоз не для меня.

Мурат схватил за рукав брата, дернул к себе, впился взглядом в его глаза:

— Но почему? Почему?!

— Ты, Мурат, в состоянии спокойно порассуждать, или будешь по-прежнему рычать на меня?

— Люди едва концы с концами сводят от урожая до урожая, — перешел Мурат на спокойный тон. — Изо дня в день одна и та же похлебка: чурек в молоке. Пироги на праздники видят. Лишь в твой дом пришел достаток, а как жить другим?

— Работать, как я. Вот погляди вокруг — никого нет на участках. Греются возле печей, а то и, сморенные самогоном, дрыхнут. А я вкалываю. Ты сказал, что в мой дом пришел достаток. Да нет у него ног и не ходит он к кому пожелает. Его добывать надо. Добывать! Горбом и руками. А люди ждут, когда он в дверь постучится. Оттого и колхозы придумали.

— Да коллективом же легче трудиться! — воскликнул Мурат, удивляясь, как брат не понимает этого. — Вспомни, как во время зиу всем работается. За день дом ставим.

— Зиу раз в год бывает, а на полях работать надо ежедневно, от зари до зари. Многих ли на это хватит?

— Будь в Хохкау колхоз, я сейчас обошел бы все хадзары и люди вышли бы на участки, — сказал Мурат.

Умар засмеялся, утвердительно кивнул головой:

— Это точно. Придется тебе заняться сборами людей. И не только в слякоть, как сегодня, когда — честно признаюсь — и мне ох как не хотелось покидать хадзар, а ежедневно, каждое утро будешь начинать со стука в окна аульчан. Иначе никто на работу выходить не станет. И верь мне: у каждого найдутся причины.

— Ты не веришь в людей.

— Я знаю их нутро. И как они рассуждают. Коли кто-то сделает за тебя твою работу — зачем самому на себя надевать ярмо? — Умар посмотрел в глаза Мурату, предупредил: — Ты берешь на себя заботу, которая все жилы из тебя вытянет. Не спеши с колхозом, посмотрим, что у соседей получится.

— Совсем другую песню ты, брат, запоешь, когда мы колхоз построим. Ты будешь обрабатывать землю на лошади и на себе, а мы — трактором!..

— Трактор — это довод, — серьезно произнес Умар. — Я видел трактор у ардонцев — мощная машина.

— Ага!..

— Но это там, в долине, где глаз не в состоянии охватить поля, трактор нужен. А здесь, в горах, где ему развернуться? Хвост его будет на середине твоего участка, а голова уже дотянется до центра моего. Да и не скатится ли он с этого склона? — задумался Умар.

— Будь у нас трактор, — замечтался Мурат, — и лес бы возили, и сено доставляли, и...

— И?.. — выжидательно поглядел на него Умар. — И что еще?

— И много что еще!

Умар отрицательно покачал головой:

— Как ни мечтай, трактор стоит дорого, а в горах пользы от него, как от мыши...

— Вот когда заимеем его... — пригрозил Мурат.

— Тогда и завершим наш спор, — кивнул согласно головой брат. — Да дело даже не в тракторе. Меня другое волнует. Скажи, с кем ты хочешь, чтоб я работал? Свои возможности я знаю. Но прекрасно вижу и то, на что способны мои аульчане. В Хохкау есть и разгильдяи, и ротозеи, и ленивцы, и просто люди, не способные быть хозяевами земли, — так, кажется, вы в газетах называете земледельца. Предвижу, как многие из них будут искать работу полегче, а то и просто увиливать от дела. А я буду вкалывать. Но я ничего не выиграю, а они ничего не проиграют, потому что трудодень и у них, и у меня будет один и тот же. К этому ты меня, Мурат, призываешь? Ну уж дудки!

— Мы будем перевоспитывать нерадивцев, — пообещал Мурат. — Всем миром встанем — и им не устоять...

Умар слегка отстранился от Мурата, укоризненно произнес:

— Хорошая душа у тебя, брат, но наивная. Ты точно не по земле ходишь, мечту с реальностью путаешь... Если бы так легко люди становились лучше, разве было бы на земле столько воровства, грабежей, убийств, насилия?.. Все мечтают о счастье, а как посмотришь на их суету... Вот и ты, Мурат, полезное от вредного не отличишь. Что тебе говорят, то и подхватываешь. Тебе бы в подмогу ученого человека, что вовремя подсказывал бы, куда шаг держать... Знаешь, кого я все чаще вспоминаю? С кем хотел бы посоветоваться?