Заповедь

— Мария, я на митинг...

Направляясь к двери, он мельком посмотрел в сторону дивана и, увидев горянку в темном до пят платье из грубого домотканого материала, чьи жгучие глаза испуганно выглядывали из-под платка, а руки теребили отощавший за дорогу узелок, и сонного малыша в тяжелой шапке и чувяках, враз остановился.

— Кто такие? — удивленно спросил он.

— Привели сюда, — объяснила Мария, — говорят, вроде с Кавказа.

Гринин присвистнул. Зарема провела рукой по платку, освободила пухлый подбородок и неуверенно произнесла:

— Здравствуй.

— Здравствуй, — охотно поприветствовал ее Гринин и потрепал рукой мальчонку за щеку. — Я слушаю тебя, женщина Востока.

Зарема опять тихо произнесла заученное:

— Здравствуй.

— Бог ты мой! — всплеснула руками Мария. — Мы уж с тобой целый час только и делаем, что здороваемся!

— Опять ты бога вспомнила, Мария! — сурово отчитал Гринин. — Женщина освобожденного Востока подумает, что ты веришь в бога и чертовщину.

— Не подумает, — обиделась секретарша. — Не понимает она по-русски!

— Это правда? — уставился на горянку Гринин. — Ну, отвечай же, — улыбнулся он ей, подбадривая голосом и руками. — Говори.

И Зарема осмелела, старательно выговорила:

— Товарищ, здравствуй!

— Ну и ну, — повел плечами Гринин. — А чего же ее привели сюда?

— А куда ее вести? — спросила огорченно Мария. — Приучили: чуть что, давай в горком! Попутчик по поезду привел ее, оставил и ушел. Разбирайтесь, мол, сами...

— Как же мы с тобой потолкуем? — озадаченно спросил Гринин и вдруг закричал, показывая на горянку: — Вот тебе наследие старого мира, Мария! Уйма языков, а переводчика — нет! Надо создавать свой единый, революционный язык!

— Не кричите, мальчонку напугали, — замахала Мария на него руками.

Малыш уже не дремал. Прижавшись к матери, он сердито поглядывал на кричавшего мужчину. Гринин, стараясь ободрить мальчишку, улыбнулся. Зазвонил телефон. Мальчик тотчас перевел взгляд на стол, ища, кто это там издает эти странные звуки.

— Иду, иду, — выслушав по телефону упреки, вымолвил Гринин. — Разговариваю с женщиной Востока, да она по-русски не говорит... Вот так и разговариваю! — спохватившись, закричал в трубку: — Погоди, Петров! У тебя же работает армянин... Да-да, он, — он повернулся к Зареме. — По-армянски понимаешь?

— Вроде на грузинку смахивает, — неуверенно предположила Мария.

— А грузин нет у тебя? — спросил в трубку Гринин. — Задача... Ну хорошо, не злись, сейчас прибуду! — он положил трубку и спросил у секретарши: — И никакого документа?

— Сейчас спрошу, — спохватилась Мария и подошла вплотную к горянке: — Документы есть у тебя? Ну, паспорт? Справка? Тоже нет? Удостоверение личности? Пропуск? Письмо, в конце концов?

— Письмо! — обрадовалась Зарема знакомому слову. — Письмо! — Она заторопилась, положила сверток на диван, поспешно развязала узел, достала чурек, чеснок, белоснежный кругляш осетинского сыра... Разложив свое нехитрое хозяйство, горянка наконец достала из-под самого низа свернутый вчетверо листик, протянула Николаю Петровичу, но, застыдившись помятой бумаги, положила ее на бедро, провела ладонью по ней и только после этого отдала Гринину. — Письмо от большевика товарища Кирилла! — заученно произнесла она.

— Все понял, — изумился Гринин, нетерпеливо развернул лист и стал читать вслух: — «Товарищ! Пишет тебе красный боец, спасенный от белобандитов горянкой по имени Зарема, по фамилии Дзугова (у них отчества отсутствуют). Не будь ее, ты, товарищ, не читал бы это письмо! Надо освободить ее от вековых оков темноты и незнания! Сорви, товарищ, цепи с нее! Она не знает русского языка, но ты не трусь! Она быстро улавливает слова! Устраивай ее в институт!» Вот дает! — оторвался от письма секретарь. — «Устраивай в институт... Желательно во врачебный — профессора скажут тебе спасибо: она их травам научит. Учти: врачи здесь очень даже нужны! Привет тебе от свободолюбивого осетинского народа. Красногвардеец Кирилл Фокин», — Гринин ошарашенно поглядел на горянку. — Да как тебя учить-то будут?! — и в сердцах чертыхнулся: — Дать бы тебе, красногвардеец Кирилл Фокин, хорошеньких чертяк! Она языка не знает, а он ее через всю Россию — в Петроград! Света набирайся, дочь гор! От темноты спасайся! А как? Где тот профессор, что по-ихнему понимает? А жить она где будет? Да на какие шиши?

— Отправить ее домой надо, — предложила Мария и повернулась к горянке. — Заводы и фабрики стоят. Работать негде. Голод в столице, холод. Возвращайся домой. Домой тебе надо!

— Домой?! — оборвал ее Гринин. — А ты подумала, что горцы скажут? Кричим о свободе, о революции, о свете, а тут освобожденную от царского гнета горянку отправим назад. Из колыбели революции?! — секретарь горкома забегал по комнате, как затравленный зверь. — Не найду профессора — сам возьмусь за их горский язык и научусь! Как ни трудно будет, а научусь! И стану ее толмачом! А назад не отправлю!!! Нет! Пока не выучится на врача! Вот как я решаю, Мария!

Тамурик, напуганный его криками и свирепыми жестами, внезапно встал и потянул мать к двери. Гринин оторопело поглядел на него и схватился за голову:

— Ребенок! А его-то зачем сюда, дважды спасенный красногвардеец Фокин?! Как ты до этого додумался?! — и он решительно приказал Марии: — Его отправить в горы! На имя красногвардейца Фокина! Подрастет — милости просим! А сейчас — домой!

Мария укоризненно покачала головой: мол, о чем вы думаете, товарищ секретарь?

— Сына от матери отрывать? Разве можно? — и предложила: — Жить у меня будут. Целая комната — а я одна...

Гринин ничуть не удивился.

— Так, с жильем решено, — и, подумав минуту, повернулся к Зареме. — На фабрику пойдешь. Рабфак окончишь... Понимаешь? Раб-фак! Рабфак! А там и на врача станешь учиться... Хорошо?

— Хорошо, хорошо! — охотно закивала головой Зарема, повторяя знакомое слово.

— Вот и славно! — вытер пот со лба Гринин. — Еще один вопросик улажен...

Опять зазвонил телефон. Гринин замахал руками Марии:

— Скажи, едет! Едет! — и, направившись к выходу, попрощался с горянкой: — До свидания!

И это слово было знакомо Зареме, и она поспешно закричала:

— До свидания! До свидания!

— Не ошибся дважды спасенный красногвардеец Фокин, — довольно развел руками Гринин. — Слова она быстро улавливает!

Он вышел. Мария протянула руку Тамурику:

— Пойдем, малыш...

— ... И тут ты, Зарема, быстро-быстро заговорила, — завершила свой рассказ Мария. — Горячо. Взволнованно. А я ничегошеньки не поняла.

— Я знала, что ты не поймешь осетинских слов, — серьезно заявила Зарема. — Но я не могла не высказать, что у меня на душе. Я видела, что мой приезд был неожиданным для вас, таких занятых людей. И я извинилась за то, что много хлопот доставили тебе и Гринину. Но знай, — твердила я тебе: — мне сейчас никак нельзя возвращаться домой! Никак! Ждут меня там. Ждут женщины, ждут старики, ждут дети... Каждый мое возвращение со своими тайными надеждами увязывает! И мне только один путь домой — когда стану врачом! Не приеду врачом, не на себя — на всю новую жизнь тень брошу. Понимаю: трудно тебе со мной будет, но прошу потерпеть, помочь мне. Не для себя стараюсь. Не надо мне ничего. Лишнего куска хлеба не попрошу, в этом платье и дзабыртах ходить буду, и мысли у меня только о том, как стать врачом.

— Ни одного слова не поняла я, — кивнула Мария. — Но когда ты вдруг заплакала, обняла тебя, свою новую сестру, зашептала на ухо: «Ну что ж это с тобой? Перестань. Видишь, все уладилось. Если обиделась на Гринина, то знай, что у него такая манера говорить. Человек он душевный, и если злится, то на жизнь, что пока не такая, как хотелось бы нам... »

Мурат попросил Зарему поведать о жизни в Петрограде. Ее черные брови дернулись вверх, она посмотрела на него широкими глазами, и он увидел в них лихорадочный блеск женщины-мученицы. Она коротко обронила:

— Не жди от меня увлекательного рассказа. Дни, прожитые здесь, похожи и заботами, и делами один на другой, отслаиваются в памяти сплошным пластом. Вначале устроили меня чернорабочей на кондитерской фабрике. Одновременно я училась на рабфаке; сейчас я сиделка в больнице и одновременно учусь на курсах медсестер... Спасибо Марии: приютила нас в своей большой комнате. Одновременно она служит и кухней: видишь, в углу, возле дверей, вечно шипит примус. На нем я готовлю нехитрые, но вкусные осетинские кушанья. Марии они пришлись по душе...