Заповедь

— Не соглашаются получить оплату по частям? — гнев стал захлестывать Мурата. — Так никакой оплаты им не будет! Слышишь, Умар? Никакой оплаты!..

— Как это? — растерялся тот.

— Пойдем! — резво зашагал к хадзару Кайтазовых Мурат.

Умар едва поспевал за ним. Брат резко распахнул калитку и, не обращая внимания на яростный лай рвущихся с цепи собак, пересек двор и взбежал на крыльцо... На нетерпеливый стук в дверях показались женщины. Мурат рукой отодвинул их и, громко стуча сапогами, шагнул в комнату. Не прислушиваясь к испуганным вскрикам и нервному шепоту женщин, объявил:

— Ваш дом именем советской власти конфискуется!..

— Что он сказал? — зашептались женщины. — Какие слова произнес?

— Конфискуется дом — значит отнимается у вас как у врагов новой жизни.

В ответ раздались плач, проклятия...

— Тихо! — Мурату пришлось повысить голос. — Дается вам три дня, чтоб освободить хадзар. Три дня! Ясно? — и с удивлением услышал в своем голосе нотки, что заметил у Кокова. — Через три дня чтоб вашего духу в Хохкау не было!..

На улице Умар сказал:

— Я не об этом просил тебя...

— Этот дом будет тебе наградой за доблесть в боях, — успокоил Мурат Умара. — И Кайтазовы пусть будут довольны, что народ и наша власть простили им вражескую деятельность...

Глава 26

В эти дни, трудился ли Мурат на участке, находился ли на нихасе, собирал ли хворост в лесу, — настороженно поглядывал на дорогу, ведущую в долину. Шли дни, а никто не приезжал. И когда ему уже стало казаться, что зря он волновался, что Коков передумал направлять в Хохкау шахтеров за излишками зерна, они нагрянули. В день, когда Кайтазовы, навалив свой скарб на три арбы, покидали аул. Все жители высыпали на улицу: кто для того, чтобы попрощаться с отъезжающими, кто — чтоб не зевнуть подробностей этого необычного для Хохкау события... Вот уже Кайтазовы уселись на арбы поверх вещей: сперва подсадили старух, потом детей; вскарабкались женщины и, наконец, подростки, которые, взяв в руки вожжи, замахнулись плетью, и скорбная процессия медленно двинулась в путь. Там, где дорога виляет, обходя обрыв, передняя арба неожиданно затормозила.

— Что-то забыли, — высказал догадку Дахцыко.

Но тут на пригорке показалась встречная арба. За нею — вторая, потом — третья. Следом шли еще две подводы.

— Кто эти незнакомцы? — заволновались аульчане.

На передней арбе рядом с милиционером сидел худой мужчина в черной шляпе. Приподнявшись, он спросил что-то у Кайтазовых, кивнув на аул. Услышав ответ, милиционер дернул вожжи, и арба покатила к Хохкау... «Дауд!» — узнал мужчину в черной шляпе Мурат.

Теперь уже весь аул следил за незнакомцами, которые деловито, не здороваясь с аульчанами, продвигались по единственной улице Хохкау. Дауд увидел Мурата и радостно указал милиционеру. Тот круто повернул лошадь в его сторону. Арба остановилась в полушаге от председателя сельсовета.

— Ты чего же один ускакал? — не здороваясь, строго спросил Дауд. — Осерчал товарищ Коков. Хотел сам ехать сюда, чтоб проучить тебя. Да во Владикавказ вызвали. Вот меня и направил...

К арбе приблизился Хамат, приветливо обратился к прибывшим:

— Агас цаут, уважаемые гости! По всему видно, путь проделали вы немалый. Пожалуйте в дом, посмотрите, как живем, попробуйте наше угощение...

— Нам некогда! — грубо обрезал Дауд. — На ночь мы недалеко отсюда останавливались, передохнули...

— Что вы за гости такие? — в негодовании развел руками Хамат. — И почему так себя ведете? Ночь недалеко провели — значит, не захотели, чтоб мы крышей поделились. Наши предки такой поступок считали за оскорбление.

— Не с добрыми намерениями они прибыли сюда, — догадался Иналык.

— Это с точки зрения кого посмотреть, добро мы делаем или зло, — повысил голос Дауд. — Если с вашей, то зло. А вот для тех, кто умирает с голоду, излишки зерна, которые мы у вас конфискуем, будут спасением. Ясно?!

— Вот зачем они прибыли! — ахнул Дахцыко. — А вы его выращивали, это зерно, чтоб отнимать у нас?

Вокруг зашумели. Милиционер нервно открыл кобуру. Шахтеры, пошуровав по дну арбы, вытащили из-под сена винтовки и столпились возле Дауда.

— Вам кажется, что это излишки, — кричали горцы в лицо пришельцам. — Для нас они совсем не излишки...

— С трудом дотянем до нового урожая!

— Да это же грабеж!..

— Мурат, тебе надо ехать в Алагир, жалобу подавать!..

Дауд отвел глаза от старцев, укоризненно покачал головой:

— Да, вижу ты, председатель сельсовета, не провел соответствующую воспитательную работу. Похоже на саботаж. А за это тебя по головке не погладят... — и приказал: — Говори, с какого хадзара начинать! Называй кулаков и зажиточных середняков!

Мурат медлил. И тогда Дауд махнул рукой в сторону крайнего хадзара:

— Начнем с этого и подряд всех потрясем!.. Раз добровольно не желают...

Горцы сразу определили: и милиционер, и шахтеры не впервые принимали участие в подобных делах. Оказавшись во дворе хадзара Дахцыко, они тут же без слов распределились: один шахтер нырнул под навес и стал шуровать вилами в копне сена, надеясь наткнуться на мешок с зерном; другой направился на кухню и, проклинаемый горянками за такое преступление — ворвался туда, где положено быть только женщинам, — стал обшаривать закутки; третий полез на крышу, высматривая там зерно; четвертый горняк и милиционер направились в хлев, где стали усиленно обстукивать стены и пол, ища тайники.

Дахцыко, внезапно успокоившись, медленно бродил по двору.

— Где они ищут зерно? — пожал он плечами, обращаясь не то к Мурату, не то к Дауду. — Испокон веков горцы хранят его в погребе...

— Дойдет дело и до погреба, — пообещал секретарь райисполкома, очень сомневаясь увидеть что-нибудь там, где место зерну, — народ теперь ушлый, предпочитает тайники...

Полмешка кукурузного зерна — таков был улов группы в доме Дахцыко.

— Говори, где спрятал, — насупив брови, уставился на хозяина дома Дауд.— Неужто я поверю, что у тебя на троих членов семьи всего-то осталось полмешка зерна? Хитришь, уважаемый. Но мы-то все равно найдем, и тогда уж пеняй на себя — тебе ничего не оставим...

— Знаешь, что сказал жене нарт Сырдон, когда воры прокрались в его хадзар? — спросил Дахцыко, и в глазах его запрыгали смешинки. — «Тихо, женщина. Пусть порыщут, вдруг найдут что-нибудь ценное в нашем доме, вот тогда и бросимся на воров». И мне хотелось бы увидеть своими глазами, что найдут в моем бедном хадзаре твои абреки...

— Ты кого это абреками назвал? — взъелся Дауд. — Рабочий класс?! А если я тебя с собой прихвачу, чтоб тройка разобралась, кто ты есть такой?..

— Бедняк он, пролетарий, — бросился Мурат на выручку к Дахцыко.

— А бедняк, так пусть языком не мелет... — отрезал Дауд и отвернулся.

Потом шахтеры вторглись в крошечный огород, примыкавший к сараю, и, приседая, разгребали солому, прикидывая, нет ли под ней тайника с укрытым зерном. Аульчане столпились у хадзара, поверх забора глядели на пришельцев. — И не было на сей раз ни реплик, ни острот, ни криков возмущения... Не глядя на Дахцыко, Дауд пощелкал нагайкой по голенищу сапог и приказал шахтерам:

— Отправляйтесь в следующий хадзар!..

Проходя мимо Дахцыко, пожилой шахтер вдруг обратился к нему по-осетински:

— Прости, уважаемый. Не от хорошей жизни мы здесь. Третий день в моем доме нет даже краюхи хлеба... — развел он тяжелыми, с въевшейся черной пылью руками и пошел вслед за своими товарищами, понурив голову, боясь встретиться взглядом с аульчанами.

Уже в соседнем дворе его нагнала Дунетхан, жена Дахцыко, и сунула в руку ему сверток. Он приоткрыл его, и тотчас густая краска покрыла его лицо — там был чурек, еще горячий, с жесткой, приятно пахнущей коркой...

В старом хадзаре Тотикоевых шахтеры разжились мешком кукурузы и полумешком овса.

— И все? — побледнел от гнева Дауд.

— Эту семью и так обидели, — сказал Хамат. — На днях отняли хадзар, теперь вот зерно...