Заповедь

— Школу будем открывать, — объявил Мурат.

— Школу?!

— Где?!

— Когда?!

Мурат поднял руку, требуя тишины, и, дождавшись ее, провозгласил:

— Где и когда — на днях услышите...

Оживленные горцы расходились с нихаса, бережно неся в руках керосиновые лампы и обсуждая важную новость об открытии школы... Мурат придержал за локоть Умара:

— Давай еще одно дело сегодня завершим... Урузмаг дома?..

***

На стук вышел из дома Тузар и, увидев Мурата, Умара, Урузмага и Тотырбека Кетоева, гоня от себя недобрые предчувствия, торопливо, точно стремясь показать им, что не ждет ничего плохого от их посещения, откинул щеколду и широко распахнул калитку, радушно пригласив:

— Входите, уважаемые соседи, будьте желанными гостями...

Пришельцы не ответили ему, хотя входящему в чужой дом положено пожелать счастья его обитателям; пряча глаза, прошли мимо, поднялись по ступенькам... Тревога вошла в душу Тузара, но он, пересилив себя, кивнул им на топчан:

— Усаживайтесь. Сейчас хозяйка накроет фынг...

Гости молча оглядывали комнату. Умар резко толкнул дверь, ведущую во внутренние покои, присвистнул:

— Смотри, и эта просторная...

Мурат почувствовал, как у Тузара защемило в груди. Оно и понятно: гости так себя не ведут, они походили скорее на купцов, приглядевших добычу. Мурат не стал осматривать внутреннюю комнату, хмуро промолвил:

— Здесь все помещения хорошие. Асланбек знал, что и как строить...

Урузмаг, постукивая самодельным деревянным протезом, двинулся к третьей двери. Тузар встал у него на пути.

— Там — женщины. Нельзя...

Взгляды их столкнулись. Урузмаг откровенно усмехнулся в лицо Тузару, обвел руками вокруг:

— Теперь здесь будут дети...

— Есть у нас и детская, — показал на четвертую дверь Тузар.

Мурат искоса глянул на него, сурово обронил:

— Не понял ты, Тотикоев. Тебе вместе со всеми женщинами и детьми придется перебираться в старый дом. А в этом будет... школа!

Тузар побледнел, пробормотал:

— Я слышал, что на равнине у богачей отнимают дома. Но здесь, в горах? Ведь все знают, что этот дом строили мы, Тотикоевы. На свои средства. Мой дед Асланбек вон там, посреди двора, сидел и смотрел, как кладут стены. Разве можно дом, который семья строила для себя, отнять, хотя бы и ради школы?!

— К утру все, что есть в этом здании, перетащите в старое, — сказал Мурат так, как будто получил от Тузара согласие.

Тузара охватило бессилие. Он устало опустился на топчан, обратился к председателю сельсовета:

— Мурат, не ты ли, бывало, заходил в наш дом без стука, весело приветствуя всех, ловким толчком ладони шутливо нахлобучивал мне на глаза шапку? Все в доме были рады тебе. Только Таймураз оставался невозмутим, и когда ему надоедал веселый гомон домочадцев, он кивал тебе: «Пошли». И вы уходили: впереди — брат, позади — ты, его друг...

— Эй, Тузар! — раздался из глубины женской половины дома голос старой, давно не покидавшей кровати Кябахан, матери посаженных в тюрьму братьев. — Всмотрись в этого изверга. Неужели это тот самый подросток, что вечно голодный то и дело приходил с Таймуразом в наш хадзар, и я его щедро кормила? Неужели это он пристраивался за столом напротив Асланбека и, морщась от наслаждения, уплетал за обе щеки дзыкка, приготовленный моими руками?..

Мурат застыл посреди комнаты, и только желваки, игравшие на щеках, выдавали его состояние.

— Оборотнем вывернулся тот мальчуган, — продолжала клеймить его Кябахан. — Какое счастье, что Асланбек не дожил до этого дня!..

Дружное рыдание женщин поддержали причитания старухи:

— Будь проклят ты, черт-дьявол, будь проклят!

— На нашу доброту ТАК ответить?!

— Куда смотрели глаза мудрого Асланбека?..

— Крови жаждет Мурат, нашей крови!..

Мурат сжал кулаки, выбросил правую руку вверх:

— Умолкните, женщины! Ишь раскудахтались. Чего ж вы молчали, когда Тотикоевы целились в моих отца и братьев, вот в него, Тотырбека Кетоева, в его отца и дядю? Почему тогда не вспомнили про заветы Асланбека?.. Не потому ли, что ваша верх брала и не стоило щадить голодранцев, как вы нас называете? Вспомнили о совести теперь, когда в беду попали...

Тузар нашел в себе силы проводить их до калитки. Мурат с Умаром и Тотырбеком вышли, даже не оглянувшись. Урузмаг, пожав плечами, извинился:

— Больше негде школу разместить. Негде! — и торопливо заковылял на самодельном протезе.

В спину им ударил дружный плач женщин. Дверь, ведущая в их половину, резко распахнулась, и Кябахан, едва стоя на дрожащих ногах, плюнула вслед Мурату:

— Будь проклят ты, змеей прокравшийся в нашу семью!

Плач женщин окутал Мурата липкой пеленой отчаяния, пальцы рук сами собой сжались в кулаки...

Убедившись, что Тотикоевы перебрались в старый хадзар, Мурат запряг арбу.

— Я в Нижний, за учительницей, — сказал он отцу и, не глядя ему в глаза, добавил: — Если в мое отсутствие кто-нибудь прибудет, устрой их...

— А кто должен прибыть? — уточнил Дзамболат.

— Мало ли кто... — поежился Мурат.

Отец внимательно посмотрел ему в лицо, но сын больше ничего не сказал...

... Учительница оказалась еще моложе, чем предполагал Мурат. Востроглазая, юркая, она радостно порхала из комнаты в комнату хадзара Тотикоевых и восхищенно встряхивала пышными светлыми волосами:

— Лучше, чем в Нижнем ауле... Здесь будет класс для малышей... Там — для тех, кто постарше... В этой же комнате поставим пианино, — и озабоченно спросила Мурата, молча следившего за ее быстрыми перемещениями: — Вы сможете приобрести пианино? — и стала мягко убеждать его, настаивать: — Понимаете, это очень важно, когда с детства приобщают к искусству... Разностороннее развитие личности получается... Нет, я буду просить вас, настаивать купить пианино.

— Сколько надо денег?

Она замялась:

— Не так мало. Но и не так много. Особенно если учесть, какую важную роль оно сыграет в жизни маленьких горцев аула...

Уяснив, что и как требуется для оборудования школы, Мурат вместе с учительницей обошел аул, и все пригодные столы и табуретки перекочевали в здание будущей школы. Вечером, собравшись на нихасе, мужчины договорились провести зиу: сделать скамейки и сбить длинные, во всю длину комнат, столы...

— Нужна еще доска, — спохватилась учительница. — Чтоб писать мелом. Возьмем в Нижнем: там — две. Пусть поделятся и карандашами и бумагой... — и опять тряхнула головой, отчего белокурые волосы веером легли на плечи:

— В общем, с понедельника можно начинать уроки. Вы уж к этому времени составьте мне полный список всех — до одного! — детей школьного возраста, проживающих в Хохкау...

... Умар, дождавшись Мурата, направлявшегося в сельсовет, шутливо произнес:

— На прием хочу к тебе напроситься, — и, встретив его недоуменный взгляд, пояснил: — Я сейчас к тебе обращаюсь не как к брату. Нужен мне совет председателя.

— Как-то слишком торжественно, — тоскливо поглядел Мурат вдаль, где по его расчетам вот-вот должны были показаться милиционер и шахтеры. Сердце сжималось от недоброго предчувствия.

— Слишком много для меня значит то, о чем тебе скажу, — вздохнул Умар, и голос его задрожал.

— О чем ты? — перевел на него взгляд Мурат.

— Кайтазовы как узнали, что ты конфисковал хадзар Тотикоевых, тут же всполошились. Вчера приходила ко мне невестка Дзабо и напрямик заявила: «Житья Кайтазовым от Мурата не будет. Да и тяжко видеть землю, отданную чужим. Нам один путь — перебраться в долину»...

— Верно сказала, — кивнул головой Мурат. — Пусть перебираются.

— Они предложили мне купить их дом, — сообщил Умар. — Знают, шайтаны, как тесно у нас. А тут еще и дети подрастают.

— Ну, так купи...

— В том-то и дело, что потребовали за дом коня, шесть коров и двадцать овец. Где мне их взять? Мы с тобой, Мурат, на фронте не деньги зарабатывали, а свободу завоевывали. Я им говорю: «Давайте в рассрочку на пять лет». А Кайтазовы ни в какую! — и с затаенной надеждой спросил: — Может, ты их пристыдишь, чтоб не сразу все требовали?