Заповедь

— Военная дисциплина...

— И в прежнюю войну так было, — кивнул головой Хамат. — Иначе — суд чести, — с трудом произнес он по-русски.

— Теперь это называется трибуналом, — промолвил Умар.

Касполат приблизился к нихасу, почтительно поздоровался и встал рядом с Умаром.

— Садись, Касполат, — мягко сказал Скиф. — Не возражай, Дзамболат, ему трудно стоять...

Но старший Гагаев, нахмурив брови, строго посмотрел на сына, давая понять, что этого делать никак нельзя.

— Годы у меня не те, чтоб сесть рядом с вами, — тихо произнес Касполат.

— Годы? — встрепенулся Хамат и без видимой причины горячо, будто споря с кем-то, возразил: — Годы могут оправдать стариков, ибо несут немощь. А о молодых судят не по годам, а по мыслям и делам.

Это было нечто новое. Такое на нихасе, где культ возраста незыблем и идет из глубины веков, не звучало.

— Ну, кажется, теперь все мужчины Хохкау собрались, — глаза старца пытливо прошлись по лицам горцев и остановились на Кайтиеве: — Прежде чем ты начнешь разговор, я произнесу свое слово. Не возражаешь, уважаемый Скиф?..

— Ну что вы!.. — торопливо произнес Кайтиев. — Гость говорит тогда, когда ему позволят хозяева...

Хамат удовлетворенно кивнул головой и глухо произнес:

— Старый я стал. Многое не понимаю, Приезжает ко мне гонец из райцентра, говорит: сделай то-то и то-то. А я в толк не возьму, зачем это надо делать, душа противится... Последний раз приказывает: запрети калым, это вредный пережиток, и кто будет его требовать и давать, — арестовывай...

На нихасе зашумели, заволновались...

— Калым — пережиток?! Не-ет, — возразил Иналык. — Когда жених платит за невесту, заполучив ее, оберегает как драгоценность.

Старики закивали головами, соглашаясь с ним.

— Вот и я думаю: что-то этот гонец пошутил... Или это твои приказы, уважаемый Скиф?

— Партия так решила, — не стал скрывать Кайтиев. — Заплатив калым, муж смотрит на жену как на купленную вещь и заставляет работать с утра до ночи, постоянно напоминая, во что она ему обошлась, и подсчитывая, сколько ей надо трудиться, чтобы окупить затраты. В долине комсомольцы конфискуют быков, кур и овец, отправленных женихом родителям невесты, — такой указ вышел.

— Хороший закон, — неожиданно заявил Дзамболат. — Мне нравится.

— Еще бы не понравился, — съехидничал Иналык. — Он тебе, отцу сыновей, сколько богатства сохраняет. А как тому, кто растит дочерей, тратится на их одежду, а затем отдает в чужую семью? Задаром! Разве это справедливо?

Скиф с интересом всматривался в лица разговаривавших. Коков недобро поглядывал на всех, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться. Разгорелся спор. Мнения разделились: одни были за калым, другие — против... Наконец умолкли, ожидая, чью сторону примет Хамат.

— Старый я стал, — глухо повторил Хамат. — Скажи, уважаемый Скиф, закон отменил и араку?.. Выходит, пить на свадьбе придется это... — как она называется? — водку?..

— Нет, и водку нельзя... — резко произнес Коков. — Свадьба должна быть вообще без выпивки...

— О-о Уастырджи! Да не допусти ты, чтобы я когда-нибудь на такую свадьбу попал! — взмолился Хамат.

Нихас отозвался одобрительным смехом.

— Народ наш всегда презирал пьяных, — напомнил Хамат. — Самое большое проклятие у осетин: «Да появится в вашей фамилии пьяница!» Но как можно свадьбу проводить без тостов?! Держать в руках рог, — а чем он будет наполнен? Чем?!

— Молоком, — пошутил кто-то.

Хамат всем телом повернулся к Кайтиеву, жестко заключил:

— Неумный человек придумывает эти законы. Крайности всегда опасны, и власть добра, бывает, приносит людям зло... — и неожиданно обратился к Мурату, посоветовал: — Ты поменьше прислушивайся к таким. У тебя на плечах голова, сын Дзамболата. Пусть она сама решает, что хорошо и что плохо. Это очень важно, чтоб ты, Мурат, был и в мыслях, и в делах своих самостоятельный. Не только для тебя важно. Для всех нас!.. Для всего Хохкау!.. Почему так говорю? А вот почему...

Он поднялся, скособочился, засовывая руку в глубокий карман галифе, и, порыскав, выловил нечто, раскрыл ладонь: на ней лежала печать.

— Это мне дал тот человек, что приезжал из Алагира, — пояснил Хамат. — Сказал: «Стукнешь ею по бумаге — и любое твое решение станет законом для каждого жителя Хохкау». Потому что аульчане, уговорив стать председателем сельсовета, дали мне власть. Согласился я, подумав: буду председателем до тех пор, пока более достойный не появится. И вот дождался этого дня. И при всем народе хочу передать печать Мурату... Давайте голосуйте за это...

Мурат встрепенулся, стал резко возражать, мол, не хватит у него знаний, и возраст не тот, обратился за поддержкой к Кайтиеву... Но Скиф молча смотрел на горцев, а вперед неожиданно шагнул Коков. Сказав несколько приятных для слуха Мурата фраз, он неожиданно заявил:

— Не стыдно ли тебе, Мурат, герою гражданской войны, днями копошиться на клочке земли, беспокоиться только о своем хозяйстве, когда в стране идет ожесточенная борьба за новую жизнь? Не кажется ли тебе это предательством по отношению к тем, кто рядом с тобой сражался и не дожил до сегодняшнего дня? — и, обращаясь к нихасу, предложил: — Надо, надо его сделать председателем сельского совета. Пусть наведет порядок в ауле... Авторитет красного бойца, «Северного Чапая», должен сказаться!..

Мурат вновь зароптал. Но теперь его никто не слушал. Горцы уже знали, как положено голосовать, — дружно подняли руки... Хамат облегченно вздохнул и протянул Мурату печать:

— Бери, — и когда новый председатель взял ее, усмехнулся: — Но учти: она не сказочная свирель нартов, по звуку которой сбываются задуманные желания. Мне не удалось, потому и нечего мне было отвечать на вопросы: как утверждается в ауле новая жизнь? Почему не открыта школа?.. Замучили меня ими, сам я стал себя упрекать... Ну а теперь ты дуй в эту свирель. А мы всем миром посмотрим, что ты из нее выдуешь... И еще одно учти: через год я тебе возвращу вопросы, которыми ты всех нас замучил: почему в Хохкау все по-прежнему? И худо тебе придется, если нечего будет ответить... — Хамат хитро посмотрел на Кайтиева: — Я свое дело закончил. Теперь твоя очередь.

Скиф откровенно и задиристо захохотал:

— Скажи, уважаемый Хамат, как ты догадался о моих намерениях? Я ведь тоже кое-что хотел предложить Мурату, да ты опередил меня... Да уж ладно, пусть будет по-вашему...

Спустя три дня, чуть рассвело, он вывел со двора оседланного коня. В воротах столкнулся с Умаром, направлявшимся на участок.

— И тебе не терпится взяться за прополку? — весело оскалил зубы брат.

— В Алагир я, — устало прошипел Мурат. — Коков приглашал...

Подъехав вплотную, Умар посмотрел в лицо брату.

— Щеки впали, глаза горят лихорадочным огнем, а сам бледный... Да не болен ли ты? — уточнил Умар.

— Ночь не спал, — признался тот. — Обдумывал, с чего начать...

— Нелегкую ношу ты взял на себя, — не то укоризненно, не то жалеючи сказал брат. — Надо сажать, а ты — в долину...

Мурат пропустил мимо ушей его замечание. Тяжело взобравшись в седло, спросил:

— На тебя мне рассчитывать?

— Разве ты не брат мне? — усмехнулся Умар.

— Спасибо, — поблагодарил Мурат и хлестнул коня плеткой.

***

Председатель райисполкома Коков не сводил настороженно нетерпеливых глаз с Мурата, пока тот делился с ним своими грустными мыслями...

— В общем, ведем разговор о новой жизни, а ее как не было, так и нет, — заключил Мурат и упрекнул председателя райисполкома: — Как раньше никто не интересовался Хохкау, так и нынешняя народная власть позабыла о нем.

— Нам бы выжить! Выжить! — ударил ладонью по столу Коков. — Об этом пока речь. В стране голод, люди мрут тысячами, некому даже хоронить. А ты мне здесь фантазии разводишь. Подавай ему новую жизнь! — он гневно блеснул глазами: — Партячейка у вас есть?

— В ауле члены партии — я да мой брат Касполат.

— На кого же ты будешь опираться, товарищ председатель сельсовета?