Заповедь

***

... Сквозь толпу рабочих, запрудивших огромный цех петроградского завода, пробивалась невысокая задиристая девчушка. Мурат видел мелькающую в гуще людей белокурую головку, с интересом следил, как она протискивалась меж тесно стоявшими рабочими и упрямо пробиралась к столу, на который взобрался Николай. Голос его гремел под сводами цеха, и совсем не обязательно было приближаться к столу, чтобы услышать гневную речь.

— Германский империализм замыслил удушить нашу республику. Немецкие дивизии двигаются на Петроград. Они мечтают потопить нашу революцию в крови! — взмахнул рукой Николай, и толпа беспокойно загудела.

По узенькому проходу, пробитому девчушкой в море людей, медленно продвигался чубатый детина, свистящим шепотом просил:

— Погоди, Глаша.

Но девчушка, энергично работая локтями, обернулась к нему, потянула за руку... Мурат усмехнулся: ни дать ни взять — огромная баржа, которую тянет маленький катер; такую картину он часто наблюдал на Миссисипи.

— Над республикой нависла угроза! Социалистическое отечество — в опасности! — сурово бросил в толпу Николай и сделал паузу...

Уцепившись за рукав парня, Глаша приподнялась на носках, но ей все равно было плохо видно. И тогда детина, ухватив ее обеими руками за талию, легко поднял вверх. Глаша громко на весь цех удивилась:

— Андрюха, глянь, усищи какие! А на носу очки!

Парень послушно повернул голову и увидел кавказца, что, выставив ногу, картинно стоял перед толпой. Левая рука его лежала на кинжале, правая упиралась в бок. Поверх черкески была наброшена черная бурка со светлым башлыком. Глаза сверкали сквозь очки.

— Ленин призывает к защите революции! — объявил оратор.

Рабочий в широкой кепке вдруг задвигал локтями, пробиваясь к столу, закричал глухим голосом:

— Товарищ, хватит агитировать — записывай меня!

Вся толпа мгновенно ожила и двинулась со всех сторон вперед. Громкий голос Николая перекрыл шум:

— Желающие в пехоту — сюда ко мне. А кто в кавалерию — к горцу!

Мурат с достоинством встретил взгляды людей. Николай соскочил со стола. Рабочие качнулись вперед, окружили его, Николай деловито стал записывать добровольцев.

— Котов Василий?.. По батюшке как? Никитич... Следующий...

Мурат с горечью прислушивался к тому, что делается у соседнего стола. Ни один человек не направился в его сторону. Безусый паренек с карандашом во рту повертел в руках тетрадочку, вопросительно посмотрел на горца, вздохнул:

— Дело добровольное... Не хотят в кавалерию.

Сверля недобрым взглядом толпу, Мурат возмутился:

— Не хотят?! Птицей быть не хотят?! Лучше этим, как его, что носом землю роет?!

— Кротом, — подсказал паренек.

— Коня! — приказал ему Мурат — Федька, слышь, коня! Сюда веди! — а сам побежал к Николаю; черной птицей мелькнула бурка в воздухе. Горец ловко вспрыгнул на стол, взмахнул рукой. Громкий выстрел плетью по воздуху громыхнул по цеху, заставив вздрогнуть рабочих. Мурат зло бросил в толпу яростное: — Эй вы! — Многое хотел он крикнуть им, но разве найдешь в горячке такие слова, чтобы проняло всех? Мурат соскочил на пол, встал перед Андреем, заглянул в лицо детине, спросил, прищурив в хитринке глаза: — Ты большой, а я маленький, да?

— На родню не смахиваем, — с легкой усмешкой ответил тот.

— Не такой большой, как ты, — охотно согласился Мурат и бросился к коню, которого ввел в цех недоумевающий Федька.

Абрек встал на дыбы. Горец упруго выпрямился в седле, шашка сверкнула над его головой. Толпа ахнула, расступилась. Мурат осадил коня перед Андреем, задорно крикнул:

— Эге! На коне каждый орел! — и внезапно нагнулся к Андрею, деловито спросил: — Немцы на кого похожи?

Детина недоуменно повел плечом и, не найдя ответа, пошутил:

— Выходит, что на... немцев.

— Э-э! — отмахнулся от него Мурат и доверительно сообщил столпившимся возле него рабочим: — Пушка по ним стреляет — не боятся, пулемет — не боятся... Аэроплана тоже не боятся! — и внушительно прошептал: — Шашки боятся! Кавалерии! Летишь, бурка развевается, шашка блестит! Немцу страшно. Он пушку бросит, пулемет бросит, бежать начнет, — и неожиданно с обидой закончил тираду: — А вы все — к Мухину! Друг он мне, Николай, а обидно! — и он, показав Андрею пальцем на Глашу, заявил: — Ей нужен не крот — ОРЕЛ!

В толпе рабочих засмеялись, зашумели. Андрей обиделся:

— Так я же эту животину только и видел, что под жандармами. С какой стороны к ней подойти — не знаю!

— Научу, — снисходительно пообещал горец.

Федька подчеркнуто чинно, с чувством собственного достоинства раскрыл тетрадь, расправил ее ладонью, испытывая терпение людей, послюнявил карандаш во рту, долго прилаживал кончик его к бумаге...

— Записывай, — торопил его Андрей. — Зыков...

— Сразу писать? — искоса, с лукавой улыбочкой посмотрел на него Федька. — Зыкова? За какие заслуги? — и снисходительно сообщил: — К нам так просто не запишешься — у нас не пехтура, — и скомандовал, показав на стоявшего поодаль в ожидании Мурата: — Айда туда, ребятки! Сам испытывать будет.

Когда рабочие выстроились неровной шеренгой, горец неторопливо прошелся перед ними, всматриваясь в лица, ткнул пальцем в молодого паренька в косоворотке, показал ему растопыренными двумя пальцами на свои глаза, приказал:

— Смотри сюда. Не отводи!

Николай озадаченно спросил, глядя на вцепившихся напряженным взором в зрачки друг друга горца и рабочего:

— Что делаешь, Мурат?

— Мне с ним в атаку идти, — сурово ответил горец.

Николай подмигнул рабочим и отошел. Спустя минуту Мурат удовлетворенно хмыкнул и спросил паренька:

— Звать как?

— Виктором кличут, — вытер заслезившиеся глаза паренек.

— Федька, это наш, запиши! — скомандовал горец и подступил к рабочему в спецовке.

Андрей нетерпеливо ждал своей очереди. Глаша, не посмевшая встать в строй, широко раскрытыми глазами следила за горцем. Когда рабочий, не выдержав взгляда, сконфузился, Мурат рассердился, махнул рукой в сторону Мухина:

— Николай, этот — твой!

Протиснувшись между рабочими, Глаша направилась к горцу. Мурат вздрогнул, увидев перед собой женщину.

— И меня испытай, — сказала она, насупив брови.

— Женщин не берем.

— Почему женщин не берете? — метнулась Глаша к Николаю.

— Берем, — успокоил ее тот.

— Смотри, — помявшись, нехотя сказал Глаше Мурат.

— Не подкачай, Глаша, — подбодрили девушку из строя.

Глаша оказалась с характером. Пот выступил на лбу горца. Отведя взгляд, он сказал смущенно:

— Не могу женщинам в глаза смотреть...

Первое испытание оказалось не самым трудным. Здорово, конечно, когда конь под тобой птицей расстилается, шашка блестит, бурка за плечами полощется. Но конь может оказаться с норовом. Не каждому даст оседлать себя, а сядешь в седло — старается сбросить, затоптать. Вьюном под тобой вертится, брыкается, на дыбы встает — попробуй догадайся, что он еще выкинет в следующее мгновение. И чем ты неопытнее, тем труднее тебе справиться с горячим конем, словно чует он — слабоват наездник. А как блестит обнаженная шашка! Да только вытащить ее из ножен мало, надо еще научиться рубить ею. И тут свои хитрости имеются. Дай шашке не тот уклон, не вложи вовремя силу в удар да не поддерни на себя — так и ляжет плашмя. И бурка сковывает, тянет назад... Чтобы всеми премудростями верховой езды овладеть, чтобы стать грозой для врагов, тебе вновь и вновь приходится скакать, взмахивать шашкой, рубить лозу, не ломая ее, а отсекая, да еще следить за тем, чтобы конь не понес, не ускакал в сторону от длинного ряда подставок с торчащей лозой...

Мурат сам показывал, как надо сидеть в седле, как готовиться к удару, концентрируя силу в руке, как размахнуться и опустить шашку, как при этом управлять конем. Все у него получалось ловко! Рабочие не верили Мурату, который уверял их, что за месяц обучит всем премудростям будущих конников. Больше времени не было. Их ждали на фронте.