Заповедь

Пораженный Дзабо подстерег возвращавшегося в аул из леса Махарбека.

— Ключи? — засмеялся Махарбек. — Да от кого замок вешать на мельницу?

Старики аула возмутились, послушав рассказ Дзабо, потребовали на нихас Батырбека и Махарбека, выяснить, что к чему...

— Где это видано, чтобы за воду отрабатывали на картофеле? — возмущался Дзабо. — Мельница — с зерном или без зерна — все равно крутится. Не ты, Батырбек, а река приводит жернова в движение. Горцы всегда бесплатно пользовались мельницей, чьей бы она ни была!

— Неверно, почтенный Дзабо, ой неверно, — поднял в знак протеста ладонь Батырбек. — В долине тоже осетины живут и бесплатно в свою мельницу никого не пускают. Она не с неба к нам свалилась. Целый день я с братьями трудился. И жернова привезли мы издалека. Могли бы мы этот день и на картофеле поработать? Могли. Много выкопали бы. Но мы мельницу строили. И кому она нужна — пусть и нам ущерб восполнит. А то одни Тотикоевы в накладе остаются. Тот же Ирбек мог бы и с нами на реке целый день провозиться. Но его не было на строительстве мельницы,— пусть теперь картофель покопает. И не обижайте меня, почтенные, ведь я на пользу всем, обществу потрудился. Строй каждый из вас мельницу, сколько дней бы потерял — пока жернова привез, пока стены ставил, пока механизм прилаживал... От стольких хлопот вас освободили мы, Тотикоевы, но и вы должны что-то сделать для нас!

Горцы внимали ему с удивлением. Впервые они слышали такие речи. Человек откровенно мелочится, но убежден, что он прав.

— Скажи, сын Алыксандра, — возмутился Хамат, — тебе кто эти мысли внушил? Асланбек и Алыксандр не были скаредными. Никогда не требовали в ответ на добрые дела исходить потом на чужом поле!

— И опять я вынужден открыть вам глаза, почтенные, — ничуть не гневаясь и не смущаясь, заявил Батырбек. — Я приведу два-три факта. Дзабо, не твой ли сын Ирбек целый месяц за нашей отарой бегал, когда заболел Васо и Асланбек попросил подменить его? Ты не спрашивал, почему он не посылает кого-либо из своих. Ирбек тебе самому нужен был на участке, но ты направил его в горы. Почему? Да потому, что Асланбек за несколько дней до этого разрешил тебе отвести желобок воды от своего огорода к твоему.

— Но я же послал Ирбека не потому, что Асланбек потребовал такую плату за воду! — замахал руками Дзабо.

— А почему? — настырно спросил Батырбек.

— Ну... — замялся старик. — Асланбек попросил меня... Вот и...

— И я прошу, — пожал плечами Батырбек, — только не после того, как уважу твою просьбу, а заранее. Чтобы знали твои, какую взамен услугу потребую...

— Не так нам завещали жить наши предки! — закричал Хамат.

— И тебе, уважаемый Кетоев, я могу кое-что напомнить. Когда лошадь вам нужна бывала, Асланбек всегда охотно давал.

— Давал, — согласился Хамат.

— И каждый раз Тотырбек выполнял его просьбы, — напомнил Батырбек, — то сена в аул доставить, то дров нарубить. Все это так, будто бы попутно. Отправляется Тотырбек в лес заготовить себе дрова, а Асланбек просит: заодно и нам поруби, и нам привези... Вот тебе лошадь для этой работы... И Тотырбек выполнял эти просьбы. Как же иначе? В другой раз не попросишь лошадь — совесть не позволит. И ты, Хамат, и ты, Иналык, не роптали... Ко мне пришлете Тотырбека, я тоже не откажу, дам лошадь, но не буду ждать случая, а напрямик скажу, что в ответ жду, какой услуги... Знать сразу будешь, какова плата за просьбу. Только и разница... А кто-нибудь из вас когда-нибудь просил Тотикоевых сделать что-то для вас в лесу или в огороде? Хотя бы и попутно? Нет! А почему? Не задумывались? Поразмыслите — поймете, вы умные старики. Я не желаю ждать повода обратиться к вам со встречной просьбой, — повторил Батырбек, — сразу буду называть плату за услуги!

Махарбеку стало не по себе, когда он увидел, как жестоко поразили слова брата этих добрых стариков. Он отнял у них последнюю видимость равенства и уважения друг к другу, которые они так ценили. Он показал им, что их покой, их благополучие полностью зависят от благосклонности сильной фамилии Тотикоевых. Хотели они этого или нет, а уже давно работали на них. Батырбек только обнажил своей откровенностью скрытые связи.

— Ну вот что, — гордо поднял голову Хамат, — у меня ничего нет, Батырбек. Ослик — все мое богатство. Но запомни: какую бы нужду я ни испытывал, что бы со мной ни случилось, ни я, ни мой брат никогда не обратимся к вам, Тотикоевым, ни с какой просьбой! Запомните это, Тотикоевы!

— Мы уважаем тебя, Хамат, за гордость, — почтительно сказал Батырбек, — и не дай бог случиться беде с тобой, сами, без зова придем на помощь, ведь мы осетины...

— Не нужна мне ваша помощь! — рассердился Хамат. — И не приходите ко мне, не протягивайте руку — не приму ее! Кетоевы никогда никому не кланялись, как бы бедны они ни были! — громко стуча палкой, поблескивая в гневе огромными глазищами, он покинул нихас, и даже когда нагнулся, чтобы войти в низкую дверь своего хадзара, и тогда голова его была гордо напряжена и грудь выпячена.

Батырбека, казалось, не касалась вспышка Кетоева. Он спокойно и почтительно обратился к старшему на нихасе:

— Я собирался прийти к тебе, уважаемый Дзабо, чтобы предложить доброе дело. Ты слышал, какой уговор у нас с Гагаевыми? Хотел и тебе выделить на тех же условиях триста овец, — он замялся. — Но вижу, ты зол на меня. Видимо, придется и их отдать Гагаевым.

Дзабо нетерпеливо поерзал на бревне. Обиды как не бывало — только беспокойство от того, что Батырбек отдаст отару пришельцам... Он и так завидовал их сделке. И вот, когда привалило счастье, он сам все испортил!

— Я не то что сердит на тебя, — поспешно сказал он. — Мне хотелось выяснить, как же так... — он совсем запутался и умоляюще сказал: — У нас в доме помимо меня есть еще мужчины, и каждый из них востер на глаз, вынослив и терпелив. С ними твои отары не пропадут.

***

Махарбек потребовал, чтобы старший брат собрал всех мужчин фамилии.

— Хочу отделиться! — сказал он ему твердо.

— Ты боишься за отары? — спросил Батырбек.

— Я хочу иметь свое лицо! — закричал Махарбек. — Я хочу, чтобы люди не путали нас, не видели нас в одном цвете. Я хочу, чтобы народ уважал меня!

Братья не стали противиться, поддержали требование Махарбека. Батырбек поставил условие: отары делить через пять лет, когда истечет срок уговора. Второе требование касалось сельскохозяйственных орудий. Они должны остаться в общем пользовании, потому что у Батырбека есть свои соображения, и братья останутся довольны, если согласятся с этим. Поверили. На том и порешили. Согласно адату, первым выбирал хадзар старший брат. Естественно, он выбрал лучшую половину нового кирпичного дома. Потом слово дали самому младшему — Тузару, с которым должна была жить мать.

— Мы здесь останемся, — сказал Тузар, бледнея от волнения, вызванного тем, что впервые получил право говорить.

Землю делили долго, до поздней ночи...

Рано утром Зарема прислала за Муратом Тузара. Встревоженный и взволнованный, Гагаев поспешил к Тотикоевым. Зарема ждала его во дворе. Увидев ее похудевшее, осунувшееся лицо, воспаленные глаза, тонкие руки, нервно теребящие платок пальцы, Мурат весь напрягся, душа завопила от обиды: куда девалась легкая жизнерадостная козочка, что порхала по горным кручам?! Гневно сверкнув глазами, она сказала:

— Извини, что побеспокоила тебя, но к кому, как не к другу Таймураза, мне обратиться со своим горем?!

Выяснилось, что у Заремы нет никаких прав, что она вроде и не вдова брата Тотикоевых. Это ей напрямик высказал Батырбек. Он не гнал ее, он говорил, что она может остаться с любым его братом и даже с ним, и будет жить в доме Тотикоевых, питаться, но чтобы у нее не было никаких претензий в будущем ни на имущество, ни на богатство Тотикоевых: никаких прав ни она, ни ее будущий ребенок не имеют, о земле и говорить нечего. Никакие просьбы, никакие увещевания не могли усовестить Батырбека и его братьев, когда речь зашла о выделении земли Зареме. Нет и нет! Таков был единодушный ответ. Искать защиту? У кого? У Бога? У царя? Где найти ту дорогу, которая приведет к ним? И Зарема решила обратиться к единственно известной ей власти — к нихасу.