Заповедь

— И мне хочется каяться и биться головой о скалу... Точно укоряют горцы меня, обвиняют в том, что недостоин я быть среди них...

— Ага! — оживился Асланбек, словно давно ждал подобного признания Мурата. — Значит, и тебя проняло!.. А иначе и не могло быть. У всех, у всех это заложено в крови. Спроси у любой матери, из какого бы племени она ни происходила, какая бы кожа: белая, желтая или черная — у нее ни была, все равно, из богатой она или бедной семьи, — спроси, с плачем ли ее ребенок появился на этот свет, — каждая скажет: да. Каждый человек криком и слезами возвещает миру о своем рождении. — Асланбек пристально посмотрел на Мурата: — Думаешь, это случайно? Не-ет... У природы все продумано: что бы ни свершилось, какое бы явление ни произошло, — присмотрись и, если ты проницателен, найдешь и причины, и последствия... Да, да, не спорь и не сомневайся. Природа все предусмотрела... А человек плачем встречает этот мир потому, что рождается он... должником...

— Но как этот долг можно отплатить? — вздохнул Мурат. — Как?..

— В этом-то и дело, что никто не знает, как, — печально произнес Асланбек. — Хочешь поступить праведно, как нарты, сея вокруг справедливость, но часто твои шаги оборачиваются к одним добром, а к другим — злом... Неспроста, ох неспроста наши предки придумали поговорку: садись так, чтоб никто не сказал тебе «подвинься»... Не всем она нравится. Особенно тем, кто любит чужое прихватить да других обойти. Но я тебе скажу: первый, кто произнес ее, был очень мудрым человеком. Очень!.. Он понимал: чтоб отдать долг предкам, родителям, фамилии, племени, народу, что тебя родили, вообще человечеству, надо перво-наперво уметь найти свое место среди людей...

Мурат потрясенно не сводил глаз со старца. Уважаемый, почтенный Асланбек и не представлял, как важно было то, что Мурат услышал от него, услышал тогда, когда ему было так тяжко... Должник у людей... Может, это и есть то заколдованное слово, которое подскажет, когда и как надо поступать?

... Горцы недоумевали, чего это понадобилось у Гагаевых русскому каменщику и Мамсыру. На сей раз каменщик был в темной рубашке и сапогах. Дзамболат спустился с лесов, повел рукой, приглашая гостей к костру, возле которого на камнях установлена широкая доска, служащая вместо стола. Но русского тянуло к стене. Он осмотрел ее, потрогал, поковырял пальцем землю, которой были замазаны щели между камнями. Упершись руками о стену, каменщик шутливо спросил:

— Не жаль будет, коли завалю?

— Кому нужен дом, чья стена от одного напора завалится? — пожал плечами Дзамболат.

Каменщик приналег всем телом, но стена устояла.

— Ничего! — рассмеялся русский и полез на леса, жестом попросив Дзамболата показать, как он кладет стену.

Горец неторопливо засучил рукава черкески. Урузмаг подал ему камень. Дзамболат повертел его в руках, приладил к стене... Каменщик попытался сдвинуть его с места...

— Ловко! — воскликнул он и попросил: — Дай попробую, — долго прилаживал булыжник к стене, закончив, глянул вопросительно на Дзамболата, тот с сомнением покачал головой, слегка нажал на камень, и он пополз вдоль стены.

— Ишь ты! — усмехнулся русский и, обратив внимание, что Тембол сыплет из мешка в расщелины землю, удивился. — А почему не глиной замазываете? Вон ее сколько у реки!

— Нельзя, — покачал головой Дзамболат. — Камень скользит по глине, а к земле прикипает...

Потом они сидели у костра, и Дзамболат наконец высказал свою просьбу.

— Слышал я, русские — мастера возводить печи. Дыма в кухне нет, а огонь сильный и тепло в доме. Не сделаешь ли нам?

Каменщик показал на еду, разложенную перед ним, ответил:

— Человеку, который последний кусок мяса ставит перед гостем, как отказать? Сделает тебе печь Кирилл.

— Кто это Кирилл? — уточнил Дзамболат.

— Я, — стукнул себя по груди каменщик. — Закончу дом — приду к тебе...

***

Мурат понимал, что Таймураз с нетерпением ждет, когда он заговорит о делах в ауле. Но рассказывать о невеселой ситуации не хотелось. Однажды поздно вечером, когда они возвращались с охоты, Таймураз неожиданно поинтересовался:

— Скажи, как там Мадина?

— Мадина? — не сразу сообразил что отвечать Мурат. — Мелькает там среди девушек... А что?

— И долго я буду здесь торчать?! — будто это зависело от Мурата, воскликнул похититель.

— Ты спрашиваешь меня? — удивился Мурат. — А не лучше задать этот вопрос Дахцыко?

Таймураз поморщился:

— Мне нет дела до него. Меня больше волнует, что скажет Асланбек.

— И этого не могу тебе сказать, — перепрыгивая через расщелину в скале, прокричал Мурат.

— Выжду еще несколько дней, а потом спущусь в аул, — объявил Таймураз.

— Тебя там ждут, — кивнул Мурат. — Очень ждут. Просто жаждут увидеть.

— Ты смеешься, а мне несладко, — тихо признался Таймураз, когда они были уже возле родника.

— Чего тут плохого? — нахмурился Мурат. — Не один торчишь. С красавицей. И не голоден.

Таймураз помедлил, точно раздумывая, стоит ли говорить, и, решив, что стоит, спросил:

— Ты серьезно думаешь, что мне хорошо?

— Ты этого добивался.

— Я другую похищал, — вдруг зло сказал Таймураз.

— А эта чем плоха? — с ненавистью посмотрел на него Мурат.

Таймураз, глядя себе под ноги, тоскливо произнес:

— Все думаю... Нет, ничего плохого не могу сказать про нее. Она хорошая, а мне, Мурат, плохо... Представляешь?! Как за малым ходит за мной. Лучший кусок мне. Каждое желание мое угадывает. Для нее я... — он поискал слово, а потом пристально посмотрел на Мурата, — бог! Вначале забавляло, даже радовало... Теперь стало тяжело. Почему? Сам не знаю. Но не могу ее взгляд встречать. Он у нее знаешь какой? Отвернусь — на спине чувствую. Душа перед нею — как дно горного родника: каждая песчинка видна. Совесть давит! Я сам на себя не похож. Робеть начал. Мне и крикнуть охота, и глазом сверкнуть, и обидеть, и приласкать! А она от одного слова умереть может... — и он неожиданно закричал, хлопнув о землю трофей — тетерева: — Пусть молится, но не делает из меня бога!

— А ты скажи ей это, она и перестанет видеть в тебе бога, — насмешливо произнес Мурат. — Тебя любят, а тебе не нравится... Не понимаю...

— Я не хочу быть другим. Я такой, каким меня мать родила.

— Теперь понимаю, — перестал усмехаться Мурат. — У нее внутри солнце, а твой покровитель — черная бурка. Она добром тебя окутывает, а ты в темноту лезешь, злость свою прячешь.

— Не злой я. Суровый. Нежиться не желаю. Ни перед кем не буду скрывать, какой я, что у меня кроется внутри.

— От гордости все это, — решил Мурат.

— Ну и что? — вскипел Таймураз. — Гордый я. Таким родился, таким и умру. И ни перед кем не склонюсь! И судьбе не позволю шутить с собой!

— О судьбе заговорил? — встрепенулся Мурат. — Что ты задумал?

Таймураз вдруг остыл, покорно поднял с земли тетерева:

— Пойдем, ждет она...

***

... Таймураз дожидался друга далеко от пещеры, у входа в лес. Зря он так рисковал, ведь Дахцыко усиленно ищет его убежище. Упреки замерли на губах Мурата: Таймураз был какой-то чудной и напряженно о чем-то думал.

— Что с тобой творится, Таймураз?

— Может, мне в долину податься? — тоскливо произнес похититель.

У Мурата перехватило дыхание: неужто они посмеют отправиться на чужбину?

— В долину — далеко, — засомневался Мурат и, представив себе, что он больше никогда не увидит Зарему, с трепетом спросил: — И она согласна?

— Она?! — Таймураз посмотрел на него долгим, невидящим взглядом и неожиданно признался: — Я — как тур, которого охотники загнали к краю обрыва: у него одна дорога — в пропасть!

— Опять тебя мучает ее светлая душа, — усмехнулся Мурат.

— Зря ты так... — с болью сказал Таймураз и твердо, как окончательно решенное, добавил: — Уйду я...

— Куда?

— От нее, — пояснил Таймураз и отвернулся от друга.

Все в Мурате похолодело. Нет, Таймураз с ума сошел! О чем он говорит? Уйти от Заремы? Разве можно уйти от той, которую выкрал с риском для жизни? С которой живешь, как муж с женой?! Он бредит...