Заповедь

И преклонение перед божествами у горцев иное. Чтят они богов Уастырджи, Уацилла, Мыкалгабырта, Фалвара... Но как чтят! То они обращаются к божеству с глубоким уважением и страхом, то как к старшему другу, который может помочь в том или ином деле, то шутят с ним как с равным, то укоряют его, сердятся и выговаривают... Словно хотят сказать божеству: хочешь, чтобы мы тебе поклонялись,— старайся оправдать наши надежды, не то из друга и покровителя превратишься в недруга. Недаром сказочные герои нарты подняли притолоку у дверей выше, чтобы Бог не подумал, что горец, входя в дом, кланяется ему. А когда на земле им не стало равных по силе, нарты обратили свой взор на небо и бросили вызов самим богам, пожелав сразиться с ними в смертельном поединке. И пусть нарты погибли, но с высоко поднятой головой...

Таймураз кивнул другу и стал выбираться из свадебной толпы. Возле забора он остановился и как бы между прочим сказал:

— Надо бы узнать, где она спит...

У Мурата похолодело сердце. Он уклончиво произнес:

— Не самый удачный вечер для такого дела. Свадьбу сорвем.

Таймураз никак не мог примириться с тем, что Мурат на какой-то кляче перегнал его; он переживал поражение и, казалось, не слышал слов друга или не понял их предостерегающего смысла. Поведя рукой в сторону толпы горцев, Мурат заметил:

— Погоня будет большой.

И тут Таймураз глянул на него, и друг увидел на его губах презрительную улыбку.

— Раны, полученные из-за девушки, не кровоточат, — сказал он непреклонно. — Но можно же ее подкараулить, когда она пойдет к речке...

— Я не вор! — прервал его Таймураз. — Не хочу крадучись. Отбившуюся от отары овцу унести — не велика доблесть. Под взглядами чабанов — на спину и к себе — это лихо!

Наступившая темнота слизнула танцы. Свадьба стала утихать, чтобы с рассветом вновь вспыхнуть.

Стоя в тени деревьев, друзья дождались, когда девушки направились в дом. Мадина шла вместе с Таирой и Заремой. Из дома торопливо выскользнула Чаба с пирогами на плоской деревянной тарелке и, увидев девушек, защебетала:

— Устали вы, мои солнышки. Но дел и на завтра много. Сейчас укладывайтесь спать, а часа через два я вас подниму...

Дверь распахнулась и, впустив горянок внутрь, захлопнулась. Таймураз окликнул прошмыгнувшего было мимо мальчонку. Положив ему на плечо ладонь, тихо спросил:

— Ты мужчина? Тебе можно доверить серьезное дело?

Мальчонке было чуть больше восьми лет, он во все глаза смотрел на кумира аульской детворы и был счастлив, что тот соизволил заметить его, остановил и беседовал с ним. А тут еще такие слова! Сам Таймураз хочет сделать ему поручение! Конечно же, он не подкачает! Конечно же, сделает все, чтобы оправдать доверие джигита! И мальчонка поправил на голове шапку, чтобы выглядеть посолидней, и произнес, глядя прямо в глаза кумиру:

— Я сделаю все что надо! — Он боялся, как бы Таймураз не передумал. Мальчик оглядывался, опасаясь, что кто-нибудь из его сверстников перехватит поручение. Но, с другой стороны, как обидно, что никто из детворы не видит, как запросто разговаривает он с Таймуразом и рука самого смелого джигита ущелья покоится у него на плече.

— Зайдешь в дом и посмотришь, под каким окном спит дочь Дахцыко, — сказал Таймураз и, сердито посмотрев на него, повторил: — Дочь Дахцыко. Ты понял?

Тьфу! И это серьезное дело? Малыш разочарован. В этот момент он настроился по крайней мере повторить один из подвигов нартов... А тут — зайти в дом и посмотреть, где спит девчонка... Но не отказывать же Таймуразу?! Раз он просит — надо выполнить...

— Я сделаю, — твердо сказал мальчишка.

Прежде чем отпустить, Таймураз взял его за плечи, приблизил к себе и уставился в глаза:

— Тебя как звать?

— Сармат.

— Сармат, — запоминая, произнес Таймураз. — Я тебе, Сармат, доверил большую тайну, — и пригрозил: — Язык чтобы у тебя был, как кинжал в ножнах: и есть он — и нет его!

Это было обидно. Такое сказать! Да что он, маленький? Ему уже девятый год. И он знает цену слову. И докажет Таймуразу. Сармат снял руку Таймураза со своих плеч, жестко поклялся:

— Никому! Клянусь папахой!

Железная твердость в его голосе успокоила Таймураза, он хлопнул мальчугана по шапке так, что она налезла ему на глаза, и весело приказал:

— Иди!

Друзья ждали в тени деревьев. Из сада Кайтазовых, где за столом при свечах пировали старики, донесся голос Дзамболата:

— Человек заранее не знает, что с ним случится сегодня, завтра, через неделю, месяц, год... Бог его создал таким — невидящим, что у него впереди. Он не наделил его крыльями, чтобы летать. Зато он дал нам другое. Язык! Язык, который помогает нам понять друг друга... Я поднимаю тост за язык, который делает нас друзьями...

Вдруг в шум беседы ворвались гневные непонятные слова. Не осетинские и не русские...

— Тот чужестранец, — догадался Тотырбек.

— Что он хочет? — услышали они голос Асланбека. — Почему он прерывает тост? Скажи ему, что у нас так не положено.

— Прости, Асланбек, но он спорит с Дзамболатом, — это вмешался проводник-переводчик, — он говорит, что язык не делает людей друзьями. Люди, говорящие на одном языке, не понимают друг друга. НЕ ПОНИМАЮТ! И не хотят понимать! Он ученый, побывал во многих странах, исследует жизнь народов разных континентов — и везде он видел обман, убийство, дикость... Вы говорите о чести, благородстве, достоинстве, — каждый тост за это! Но вы занимаетесь самообманом. При цивилизации ваши законы приведут вас к гибели, как случилось со многими американскими аборигенами. Они тоже говорили о доброте и благородстве, а получили пулю! Люди под видом добра несут другим зло! В этом мире ни на кого нельзя положиться! Только на себя! Если и впредь будете верить, что люди добры, вы погибнете! — чужестранец кричал во весь голос, проводник едва успевал переводить. — Кто выживает в этом мире? Только сильный! Тот, кто держит судьбу в своих руках! Ученый видел многих из тех, кто приезжал в их страну, и знает: слабый, безвольный мгновенно погибает. Добиться успеха может только деловой и сильный мужчина. Будь сильным — и все будет твоим: женщины, дома, земля, богатство! Все будет твое, если ты сильный!

— Слышишь? — восхищенно цокнув языком, прошептал другу Таймураз. — Он верно говорит: сильного и река против течения пускает.

Асланбек прервал поток слов чужестранца, протестующе заявил:

— Наши предки не были учеными, как ты, прибывший к нам издалека, но они нам завещали держать двери открытыми для людей. Каждого незнакомца мы встречаем как самого достойного человека. Так велели предки. И если мы порой жалеем об этом — не в нас вина. Коня крадут его собственные ноги, честь человека — его проступки...

— Безумие! — прервал его чужестранец. — Видя в каждом доброту, вы впускаете к себе в дом зло!

— Он прервал старшего, — возмутился Асланбек. — Штраф!

— Зря его штрафует Асланбек! — огорчился Таймураз. — Он прав: надо быть сильным, не оглядываться на других, ни от кого не ждать помощи. Тогда и счастье будет, и богатство, — он говорил о чужестранце, а думал о себе, о своем деле. Ведь и он сейчас должен рассчитывать только на себя, только на свои силы. Мурат тоже поможет, но главное сделает он сам. Хорошо, если б девчонка спала у окна: можно влезть со стороны скалы, чужой глаз бы не заметил. Впрочем, все внимание людей обращено на чужестранца. Очень вовремя затеял он спор. Под шумок бы посадить девчонку на коня — и все получится, как задумал. Должно получиться! Старики совсем развеселились, вон как шумят...

— Ты прибыл из-за океана, — слышен был голос Асланбека. — Не подумай, что мы гостям только штрафы преподносим. Это не так. Ты интересуешься нами, а я хочу услышать твои мысли. Можешь провозгласить тост.

Чужестранец что-то сказал на своем чудном языке, проводник перевел:

— Он спрашивает: тамада верит, что я после всех этих встречных и штрафных еще в состоянии ворочать языком?

Веселый шум покрыл его. Возле Таймураза возник Мурат с буркой в руках, шепнул: