Заповедь

— Нана, ты сказала отцу, что любишь его, и он прислал сватов?

На этот раз Дунетхан посмотрела в лицо дочери, усмехнулась:

— Когда рядом мужчина — горянка головы не может поднять.

— А как ему дать понять, что любишь? — спросила Зарема.

— Не зря отец называет тебя джигитом, — озабоченная ее смелыми суждениями, укоризненно сказала мать. — Мысли у тебя не девичьи. Как мужчина рассуждаешь. Женщина всегда должна ждать. Ждать, пока ее кто-то заметит. Ждать, пока сосватает. Ждать, пока муж на пиру сидит... Сколько веков существует женщина, она всегда чего-то ждет, — Дунетхан глубоко вздохнула, неожиданно добавив с горечью: — А счастье не приходит...

Смутная догадка мелькнула у Заремы, и она попыталась заглянуть в глаза матери, но Дунетхан низко нагнулась над столом так, что лица ее не было видно, глухо произнесла:

— Отец твой и не спрашивал меня. Послал сватов — и все! И мой отец не спрашивал: отдал — и все!

Конечно, она и раньше слышала, что такое случается. Но сейчас, когда она думала о себе, вся нелепость и жестокость подобного сватовства ужаснули ее.

— Почему у Земфиры никто не спросит, хочет ли она за Ирбека? — воскликнула Зарема, и ее возмущение вылилось в крик. — А я так не хочу! Не хочу!

— Тише! — одернула ее Дунетхан и бросилась к дочери. — Тише!

Они несколько минут сидели, тесно прижавшись друг к другу, и Дунетхан чувствовала, как крик отчаяния и протеста отдавался дрожью по телу дочери. Это был так хорошо знакомый ей трепет раненой косули, у которой остался один выход: покорно ждать, что с ней сотворит охотник: возьмет ли на руки и понесет домой, чтобы выходить, или тут же перережет ей горло...

Дунетхан стала наставлять дочь:

— Женщина три раза умирает: когда рождается женщиной, когда замуж выходит и когда ее на кладбище несут.

— Пусть моим мужем будет тот, кто мне нравится, — непреклонно заявила Зарема.

Наивная, она молила дать ей в мужья Таймураза. Лучше бы она не выпрашивала его у судьбы!

— Молись Богу, — сказала Дунетхан дочери. — Смилостивится — поможет, — голос ее дрогнул, и она произнесла с болью, которую дочь никак не ожидала услышать от нее: — Да не всех он слышит! Ой не всех!

Зарема озадаченно склонилась к матери, участливо заглянула ей в глаза:

— Ты любила... — голос ее увял до шепота, — не моего отца?

Дунетхан упорно прятала свое лицо от дочери.

— Ты плачешь? — догадалась по вздрагивающим плечам матери Зарема.

И тут Дунетхан рассердилась: вокруг веселятся, произносят тосты, танцуют, а эта быстроглазая, шустрая девчонка заставила ее плакать! Нет, старое не должно возвращаться и будоражить душу. Прочь, прочь воспоминания! Она давно уже не девчушка пятнадцати лет. Жизнь ее бежит под уклон горы. Ей ли ворошить прошлое? Еще внесет смятение в душу дочери. Дунетхан незаметно попыталась вытереть слезы фартуком, сердито оборвала дочь:

— Не те разговоры ведешь. Совсем не те! Мы с твоим отцом ладно прожили. Я ему детей дала, — и, видя, что Зарема хочет ей возразить, жестом остановила, попросила: — Молчи, доченька, молчи. Масло взбивай... — но минуту спустя сама возвратилась к прерванному разговору. — Выкинь из головы глупости. Время придет — и тебя отдадим замуж. Нарожаешь кучу детей... Будешь ждать своего по ночам...

— И нет! — вырвалось у Заремы.

— Будешь! — безжалостно заявила Дунетхан. — Одним желанием пашню не вспашешь... Должна знать, доченька, что жизнь твоя будет полна ожидания. Куда ты денешься от этого?

И понесла на кухню нарезанную траву, оставив Зарему растерянной. Она не знала, кто виноват, но ведь все это страшно. И у Заремы навернулись слезы.

***

... Солнце уже клонилось к закату, а невесту все еще не привезли. Танцы ни на минуту не прекращались. В круг вытащили последнего из братьев Гагаевых — Касполата, еще не танцевавшего.

— Ишь какой быстрый! — раздалось в толпе ребят, когда Касполат остановился возле Таиры. — Присмотрел нашу красавицу.

Ее, прекрасную дочь Дзабо, приглашает на танец пришелец! Кому понравится такая смелость? Неужели пойдет? Глаза парней так и впились в нее. А Таира, обернувшись, что-то сказала девушкам, отчего они прыснули со смеху, и помедлила, чтобы выйти не так поспешно, и, поглядев на парня, который на месте пританцовывал в такт музыке и упрямо ловил ее взгляд, легко шагнула и поплыла по кругу...

В отдалении послышались выстрелы. Все всполошились.

— Невесту везут! — раздался крик.

— Молодежь! — поднялся Асланбек. — Надо их встретить у аула.

Юноши бросились к коням, стоявшим наготове под седлами на этот случай во дворах близлежащих хадзаров. В доме забегали, готовясь к приему невесты. Толпа девушек перекрыла улицу. Старики поднялись из-за стола, приблизились к воротам.

... Выстрелы раздавались все ближе и ближе, стала слышна свадебная песня. К дому Кайтазовых во весь дух скакали три всадника. Впереди, на несуразной лошадке, обогнав Таймураза и Тотырбека, гибкий Мурат. Бросив поводья, он руками помахал толпе, промчался мимо разбежавшихся девушек и влетел в ворота.

Мурат не осадил коня у дома — наоборот, он пришлепнул по его бокам, направив прямо в двери. Разгоряченный конь закусил удила и, точно завороженный, дрожа всем телом, похрапывая от страха, нехотя протиснулся сквозь узкие двери хадзара, не рассчитанные на такого посетителя, — и оказался в гостиной. Женщины и дети с визгом разбежались по углам. Зарема, выскочившая на шум, оставив кулык, восторженно приветствовала всадника.

— Молодец, Мурат! — и бросилась к пирогам, сложенным на столе, чтобы вручить добычу доброму вестнику.

Конь кружил по гостиной, стремясь поскорее покинуть ее, но всадник не позволял ему направиться к двери.

— Приз! Приз! — кричал он требовательно, и, лишь когда в руках у него оказались три пирога и графин с пивом, преподнесенные ему Заремой, Мурат пригнулся к челке коня и выскочил из хадзара...

— Видал?! — восхищенно кивнул чужестранцу на Мурата Асланбек. — Лихо?! Джигит!

Свадебное шествие встретили песнями. Девушки окружили арбу, в которой находилась невеста с шафером и подружками. Батырбек ссадил на землю невесту, взял ее под руку, повел к дому, на пороге которого уже толпились девушки, тонкими голосами поющие свадебную песню... Переступив порог, невеста увидела карапуза, которого старухи подтолкнули ей навстречу. Несмело ступая, годовалый малыш приблизился к ней. «Возьми на руки!» — услышала невеста подсказку Батырбека и поспешила подхватить малыша на руки, получив одобрение старух. Асланбек радостно провозгласил:

— Дай Бог, чтобы невеста принесла в дом сына. И не одного! — и повернулся к чужестранцу, чтобы убедиться, понял ли он обычай.

А когда Батырбек повел невесту вокруг котла, висевшего на закопченной, почерневшей от древности цепи, прикрепленной к потолку, и, ударяя по ней, сделал три круга, Асланбек встал у них на пути и громко провозгласил:

— Пусть твой приход в этот дом, невеста, принесет Кайтазовым счастье! — и опять посмотрел, какое впечатление произвело это на необычного гостя.

— Оммен! — дружно воскликнули столпившиеся в комнате мужчины.

Невеста трижды коснулась рукой цепи. Асланбек толкнул в плечо проводника:

— Переведи чужестранцу. Невеста приобщена к очагу этого жилища, которое теперь и ее дом. Старец протянул руку в сторону невесты и пожелал: — Пусть у тебя родятся семеро сыновей и одна дочь!

— Оммен! — прозвучало под низкими потолками дома.

Батырбек подвел невесту к старухам. Она низко поклонилась им: Чаба протянула ей миску с медом и топленым маслом. Невеста дрожащей рукой взяла ложку, зачерпнула мед, приблизилась к подслеповатой горянке, поднесла к ее рту, потом стала угощать других старух. Когда из-за спин женщин ловко вынырнул мальчишка и, выхватив миску, исчез в толпе, Асланбек облегченно вздохнул — все обычаи были соблюдены, новая семья должна быть счастлива!..

Посмотрит христианин на религиозные обряды осетин, послушает тосты старших за столом и заявит, что «осетины почти христиане». Ознакомится приверженец ислама с их жизнью, бытом и найдет многое, близкое мусульманам. А вникнут и те и другие в представление горцев о божествах, святых местах, увидят обряд похорон, посвящение коня покойному, послушают, о чем говорят, собравшись в дзуарах — святых местах, — разведут руками да опечаленно покачают головами: нет, разительны отличия верований осетин от христианского и мусульманского обрядов, гораздо ближе они к языческим представлениям.