Заповедь

Да, Лена, да... Я должен выиграть эту партию, потому как иначе получится, что я напрасно ушел в шахматы, потому что и здесь меня настиг Борис Тотырбекович... А я не хочу этого!.. Противлюсь этому!.. Ничьей не будет в этой схватке. Кто-то должен выиграть... Этим кто-то буду Я! Держись, Тросин!..

Я иду на «вы», гроссмейстер Тросин!..

***

... Турнир проходил в удивительно уютном здании Республиканского русского драматического театра, коллектив которого находился в отпуску... Его зал точно предназначен для шахматистов. Сцена, на которой свободно разместились десять столиков, мягкое, не раздражающее освещение, большие демонстрационные доски — чего еще надо участникам турнира? И для болельщиков большие удобства: зрительные ряды вблизи от сцены, отличный обзор и гроссмейстеров и партий; в то же время те, кому не хватает терпения на все пять часов борьбы, могут, не стесняя соседей, покинуть зал и принять участие в дискуссии или в сеансе одновременной игры, которые каждый вечер проводились в фойе...

Есть шахматисты, которые предпочитают появляться на сцене за полчаса до того, как судья пустит часы, и, подражая знаменитому Бронштейну, заранее усаживаются на свое место и долгим немигающим взором упираются в клеточки доски, мысленно представляя будущее сражение и заранее настраивая себя на борьбу. Я же прибывал на тур без десяти минут пять, ибо не любил маяться, дожидаясь начала игры. С таким расчетом времени «Мерседес» Бориса Тотырбековича Кетоева и остановился на площади Ленина. У главного входа собралась толпа болельщиков, приветствовавших шахматистов. Приблизившись, я услышал голоса, передававшие, словно эстафету, друг другу мою фамилию.

— Алан, болею за тебя! — крикнул по-осетински худощавый лысый мужчина в свитере и, показав кулак, добавил по-русски: — Не дай пикнуть Тросину!..

— Иди, иди, — потянул меня за рукав Петр Георгиевич и кисло усмехнулся: — Советчики! Из-за них, бывало, и я бросался очертя голову в омут. А в шахматах главное — трезвый расчет...

В фойе мне навстречу бросились журналисты.

— Всего один вопрос, — выставил передо мной микрофон телевизионный корреспондент, в то время как оператор направил на меня видеокамеру. — Алан Умарович, кто вас научил играть в шахматы?

Я усмехнулся, вспомнив коротышку Женьку, и коротко ответил:

— Одноклассник Женя Адоев.

— А кто был ваш первый тренер?

— Э-э, нет, — встал между нами Петр Георгиевич. — Это уже второй вопрос...

В гардеробной тренер значимо произнес, кивнув на висевшее на крайнем крючке легкое демисезонное пальтишко в клетку:

— ОН уже здесь... После того, как в прошлом году переболел воспалением легких, он очень следит за своим здоровьем...

Мы прошли за кулисы.

— Погоди здесь, — остановил меня тренер и шагнул на сцену.

— Твой стол опять в центре, на самом краю сцены, поближе к зрителям... И ОН уже там... Ну, дружище, держись! — хлопнул тренер меня по плечу: — Будь уверен в себе. Хренин сейчас побольше тебя волнуется...

Кивая на ходу участникам турнира, усаживающимся на свои места, я направился к столику, выдвинутому к краю сцены. Болельщики, на сей раз заполнившие весь партер, встретили меня аплодисментами.

Мельком бросив взгляд на прикрепленную к столу табличку со своей фамилией, я отодвинул стул. Тросин поднял глаза, тяжело приподнялся, протянул мне руку. Я крепко встряхнул ее раз, второй и отпустил...

Главный судья, в прошлом известный гроссмейстер, трижды чемпион страны, аккуратно положил на свой стол конверты на случай, если будут отложены партии, пересек сцену и, поздоровавшись с нами, торжественным жестом нажал на кнопку, пустив часы Тросина. Для верности он нагнулся к циферблату и, убедившись, что стрелка побежала, начал обходить и другие столы, нажимая на кнопки часов...

Тур начался! Я с волнением ждал, какая пешка Тросина двинется вперед. Соперник сидел, не поднимая на меня глаз. Острый нос его хищнически навис над доской. Опытный, он наверняка уже давно решил, какое начало изберет против меня, но нарочно медлил, тем самым воздействуя психологически. Тросин был из тех шахматистов-профессионалов, которые взяли на вооружение хитрости, открытые за многовековой опыт шахматных баталий, не гнушаясь и теми, что нервируют партнера, выводят его из себя...

Я поднял голову, будто мне безразлично, какой ход будет сделан, и посмотрел в зал. Петр Георгиевич сидел, подавшись вперед, и глаза его пытались рассмотреть, какая фигура белых сделает выпад. Мы с ним были убеждены, что Тросин изберет закрытое начало, хотя он изредка и двигал вперед на два поля пешку е-два. Но к такому началу мы особенно не готовились, решив, что в этом случае пойдем на сицилианскую защиту, острота которой вполне устраивала меня... Тросин все еще не делал хода. За соседним столом часы то и дело щелкали: это гроссмейстеры Вагонян и Белявский быстро, не теряя времени, разыгрывали известный вариант английского начала. И на других досках определились дебюты... Но вот Тросин, понимая, что дальнейшее промедление может быть расценено мною как нерешительность, взялся за пешку де-два и перемахнул ею через поле... Прекрасно! Я тотчас же переставил коня с поля же-восемь на эф-шесть...

— Староиндийская! — пронеслось по рядам зрителей.

Петр Георгиевич облегченно откинулся на спинку кресла, и я представил себе, как он прошептал: «Все в порядке. Партия идет по нашему плану».

Тросин, уже не медля, поставил рядом с выдвинутой пешкой вторую, в ответ на что двинулась на одно поле вперед черная пешка де-семь. Тросин удивленно глянул на меня — обычно сперва двигают пешку же-семь, но, решив, что это простая перестановка ходов, поставил коня бэ-один на цэ-три. Аккуратно записав ход белых, я, прежде чем взяться за пешку, проставил на бланке и свой. Психологически это сыграло, ибо голова гроссмейстера инстинктивно дернулась вперед в искушении рассмотреть, что предстоит ему опровергать. Я с чувством особого наслаждения сделал ход пешкой е-семь на е-пять и физически почувствовал, как вздрогнул Тросин. Еще бы! В такой ответственной партии идти на ранний размен ферзей и потерю рокировки?! Он понимал, что мы с Мясниковым так просто не изберем рискованное продолжение. Значит, здесь где-то подвох... Я догадывался, что с ним в этот момент происходило. Он стал вспоминать партии, игранные этим вариантом. Их было не так много. И белые как будто не добивались успеха... Как же играли здесь?..

Стремясь сохранить спокойствие, я поднялся со стула, подошел к столику Ваганяна и Белявского. Глаза мои скользили по их позиции, но я был весь там, где долго и мучительно размышлял Тросин. Как и предполагали мы с Пет-ром Георгиевичем, партнер, нечетко помня ход борьбы в подобных партиях, опасался домашней заготовки и стал размышлять от противного. «Они ждут, что я пойду на размен ферзей, потому что меня устраивает ничья, — наверняка дума он. — К тому же лишу черных рокировки. Но получается нестандартная и незнакомая мне позиция. А они, задумав применить этот вариант, конечно же, детально его проанализировали. Стоит ли мне самому всовывать голову в заготовленную ими петлю?.. Конечно, нет. Надо уклониться. Но как? Собственно, я хочу играть систему Земиша. Разве этим построением они сбивают меня с нее? Нет. Я могу двинуть пешку де-четыре вперед и затем выстрою типичную для системы Земиша позицию... И черные мне не могут помешать это сделать... Им тоже придется фианкетировать слона и пойти на привычные варианты... Итак, на их хитрость отвечу своей... » И Тросин передвинул пешку на де-пять...

Если бы он знал, как обрадовал меня этим. Я ведь боялся, что начнутся размены, а с ними и упрощение позиции... Я быстро сел за столик и пошел пешкой же-семь на же-шесть...

Тросин торжествующе усмехнулся: ага, приходится все-таки идти черными фигурами по проторенным путям староиндийской защиты. Теперь не избежать системы Земиша! — с этой мыслью он выдвинул пешку е-два на е-четыре.

И тут... Лишь тот, кто хорошо знает законы шахматной игры, поймет абсурд хода, сделанного мною. В системе Земиша староиндийской защиты черные ОБЯЗАНЫ, безо всяких исключений ОБЯЗАНЫ поскорее развивать королевский фланг, для чего требуется немедленно фианкетировать слона, сделать рокировку и двинуть вперед пешку эф. Но я, вопреки законам теории, вопреки практике высококвалифицированных игроков сделал ход на другом конце доски, да какой — а-пять!.. И это тогда, когда из сотни гроссмейстеров сотня фианкетировала бы слона, ведь белые никак не могут воспротивиться этому. И, в конце концов, разве не для этого я предыдущим своим ходом двинул вперед пешку?! И все-таки — Тросин не верил своим глазам! — ход был сделан крайней правой пешкой... Он решил, что я провоцирую его на то, чтобы отойти от испытанных практикой дебютных построений, и твердо решил: ну уж ни за что!.. И белые сделали рекомендованный Земишем ход пешкой на эф-три.