Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 166 из 178

«Ты вправе меня осуждать и презирать. Но не упрекай, Алашка. Потому что мне ПЛОХО. ЖИВУ, ПЕРЕЛАМЫВАЯ СЕБЯ... »

Горькая фраза больно ударила по мне. До этого места я читал с чувством радостного злорадства, мол, поняла Лена, кого потеряла... А тут что-то иное кольнуло меня, сочувствие, что ли?..

«Я не ищу у тебя ... СОЧУВСТВИЯ, — точно подслушав, что у меня на уме, продолжила Лена. — И ПРИШЛА к тебе не потому, что УШЛА от Бориса. Привела меня к тебе твоя сегодняшняя, как ты ее назвал, решающая партия... Вернее сказать, пришла из-за ТЕБЯ. И РАДИ ТЕБЯ... Дело в том, что раноутром раздался телефонный звонок из Сибири. Он имел непосредственное отношение к сегодняшней партии... »

Я весь напрягся, изумленно прикидывая, как может чей-то звонок отразиться на шахматной встрече...

«Глава администрации того города, откуда твой противник, просил Бориса повлиять на тебя, чтобы твоя шахматная встреча с Тросиным — так, кажется, фамилия твоего сегодняшнего соперника? — закончилась вничью... Звонивший очень симпатизирует Тросину и считает, что у того гораздо больше шансов, чем у тебя продвинуться вперед, то есть успешно пройти «претендентское сито» — это его выражение... Я плохо понимаю, о чем речь, но повторяю его слова. В одной партии, мол, Гагаев может добиться успеха, но в целом... Он просил уговорить тебя, земляка Бориса, не портить шансы Тросина... И Борис пообещал ему воздействовать на тебя... »

Я оторвался от письма, посмотрел на тренера:

— Скажи, Петр Георгиевич, тебе что-нибудь предлагал Кетоев?

Мясников нахмурил брови и посмотрел мне в лицо:

— Было.

— И как ты среагировал?

— Я сказал, что не стану посредником между вами. Это сугубо личное дело гроссмейстера Гагаева.

— А почему ты не выдал ему хорошенько? — взревел я. — Почему не выгнал его? Почему после такого подлого предложения мы сидели рядом с ним, улыбались ему, даже чокались?!

Петр Георгиевич не стал извиняться. Не отрывая от меня тяжелого взгляда, жестом руки попросил меня умолкнуть.

— Я знаю одну историю, — произнес он. — Поведал мне ее уважаемый в мире шахмат маэстро. За три месяца до смерти, во время застолья по случаю его дня рождения... Ты знаешь: он был дважды чемпионом страны. Когда Алехин уехал за границу, понадобилась фигура, которую можно было бы противопоставить ему. И на ком было остановить свой выбор, если не на дважды чемпионе страны, шахматисте, который выигрывал у самого Алехина?! А надо сказать, что хотя шахматы и были его страстью, но у него была солидная должность — он возглавлял второе по значимости в стране отделение Государственного банка — Ленинградское. Маэстро настойчиво предложили покинуть службу, сосредоточить усилия только на шахматах, чтоб стать соперником самого Алехина в борьбе за звание чемпиона мира, дали ему государственную стипендию... Его успехи росли. Но тут в шахматном мире появилась еще одна фигура — молодой, талантливый шахматист бил одного соперника за другим, завоевывал приз за призом... Специалисты в один голос предрекали ему блестящее будущее. И случилось так, что в одном из международных турниров с участием специально приглашенных иностранных гроссмейстеров встретились маэстро и подающий большие надежды юноша. Встретились в последнем туре. Встретились, когда юноша шел впереди, а маэстро отставал на пол-очка. И надо было случиться, что к перерыву у корифея была лишняя пешка и отличные шансы на успех, а значит, и на победу в турнире. А у устроителей соревнования были свои планы: они желали видеть первым призером молодого кумира, что давало ему повод к вызову Алехина на матч. И в перерыве с маэстро встретилось высокое официальное лицо, которое ПРЕДУПРЕДИЛО его, что он не должен выигрывать партию.

Я догадался, о каком маэстро и талантливом юноше шла речь, и вспомнил злополучную партию...

— Петр Арсентьевич Романовский и Михаил Моисеевич Ботвинник, да?





— Да, ты угадал.

— Так вот почему Романовский не выиграл тот эндшпиль?

— В государстве, где все планируется, жестоко обходятся с теми, кто нарушает планы, — кисло ухмыльнулся Петр Георгиевич. — Маэстро это знал...

— А как же молодое дарование? — спросил я.

— Этот же вопрос мучил и маэстро. И когда, нарочно сделав ошибочный ход вместо четко ведущего к победе, он увидел, как искренне изумился молодой талант, как плечи его в удивлении приподнялись, а рука торопливо схватила пешку соперника, — маэстро облегченно вздохнул: разговор высокое официальное лицо вело с ним без ведома юноши. Из политических соображений...

— Политика? В шахматах? — ужаснулся я.

— В двадцатом веке все пронизано политикой, — убежденно заявил Петр Георгиевич. — Куда ни глянь — политикой освещено и двигается ею же...

Вот оно как... Значит, прав Борис. Опять он прав?! А я как был наивным, так и остался... Я вообразил себе, что шахматы — та область, что не подвластна политиканам. Оказывается, еще в тридцатых годах, при Крыленко, шахматисты уже были пленниками политики... Борис, Борис... Интуиция меня не обманула. Ты вновь достал меня. Теперь я понял, почему ты маялся — прикидывал, как приступить к разговору. Я догадывался: тебя что-то гложет. Теперь мне ясно, почему ты повел речь о том, чтобы я переехал на постоянное местожительство во Владикавказ, и делал мне намеки на трехкомнатную квартиру. Значит, это у тебя шло не от желания помочь земляку возвратиться на родину, а из расчета: если соглашусь, он выставит свое условие — чтоб была ничья в партии с Тросиным... Достал ты меня, Борис... Сдаюсь, от политики никуда не деться...

... Петр Георгиевич встряхнул меня за плечи:

— Алан!.. Отложи письмо. Нас ждет партия. И мы уже опаздываем... Письмо — потом...

Я нетерпеливо повел плечами, освобождаясь от его рук:

— Я должен дочитать...

«После этого телефонного разговора с Сибирью и произошел у нас скандал. Я сказала Борису, что это нечестно по отношению к тебе. Он заявил, что это всего лишь игра. А он, Борис, предоставит тебе солидные материальные блага, в которых ты нуждаешься, но которых тебе никогда не достичь без его, Бориса, СОДЕЙСТВИЯ... Слово за слово, и мы поссорились. И тогда я ушла из дома. Я объявила ему, что вообще покидаю его... Ну, это уже наши дела... А тебе, Алашка, я вот что хочу сказать: ты должен, слышишь, обязан обыграть этого Тросина! Смотри, чтоб непременно наказал его!.. Я ничего не понимаю в шахматах, турнирах, матчах... НО Я НЕНАВИЖУ ФАЛЬШЬ!.. Надоело видеть, как все в нашей жизни продается и покупается. Ладно, когда это касается материальных благ. Но вот добрались и до ЧЕСТИ!.. Теперь и в спорте будут фиксированные, договорные результаты, да? До чего мы дойдем?.. Но я твердо знаю: КАК БЫ НИ СТАРАЛИСЬ, ФАЛЬШЬ ВСЕ РАВНО ВЫЛЕЗЕТ, СКАЖЕТСЯ НА СУДЬБЕ... »

И я понял, что она имела в виду не только партию с Тросиным, но и ее совместную жизнь с Борисом. И все-таки они прожили вместе почти полвека, родили двух детей. Жили, улыбаясь друг другу, наслаждаясь теми благами, что предоставляла его важная должность. Наслаждались, истоптав чувства третьего человека, ниспровергнув его в муки, в неверие в любовь и в людей...

«Алашка, мы пошли на сделку с совестью, смирились и, в конце концов, пожали плоды своего предательства идеалов молодости... Не пойми так, Алашка, что мы избрали этот путь и живем припеваючи, а тебя я толкаю на праведное дело, мол, терпи — ты наша совесть, разгроми Тросина... Ты можешь, конечно, иначе поступить: сделать два-три хода и предложить ничью Тросину, — зато сам глава администрации Борис Тотырбекович Кетоев вручит тебе ключи от трехкомнатной квартиры... НО КАК МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ! И еще одно, Алашка. Сегодня я поняла, что душа моя не смирилась. Мой поступок вызовет много кривотолков, но поверь мне: БОЛЬШЕ НЕ МОГУ МИРИТЬСЯ С ФАЛЬШЬЮ... НЕ ХОЧУ! Прощай! Я больше никогда не потревожу тебя, Алашка. И выполни, пожалуйста, мою последнюю просьбу... Помоги Сослану! Он хороший парень и всей душой тянется к чистоте. Нельзя, чтобы его судьба была исковеркана в угоду фальши!.. Боже мой, КРУГОМ — ФАЛЬШЬ? Куда деваться?! Впрочем, жизнь сурова, она не прощает ничего. Так не бывает, чтобы в одном ты терпел ложь, а в другом был чист как стеклышко... Неправда, подлость обязательно аукнутся во всем... Расплата — неизбежна. Вновь прошу тебя, Алашка, разгроми Тросина... Лена».