Заповедь

Солнце пекло нещадно, и Мурат решил идти по лесополосе, посаженной семь лет назад. Деревья в шесть рядов тянулись с самого дальнего участка колхоза — от озера до окраины Ногунала. Мы неторопливо направлялись к аулу, наслаждаясь прохладой тени, свежестью воздуха, вслушиваясь в шелест листьев и пение птиц. Дышалось легко, ноги шли сами собой. Вышли к плантации овощей, раскинувшейся по восточную сторону лесополосы. Она поразила яркостью щедро рассыпавшихся по всему полю помидоров. Ничто не говорило о беде, но, пройдя вдоль крайнего ряда, Мурат ахнул.

Ноги вязли в мягкой, отдающей паром вчерашнего дождя земле. Мурат торопливо согнул спину, уперся глазами в красные плоды... Так и есть!..

— Переспели?! — не веря своим глазам, спросил он у меня.

Добравшись до крайних жилых домов, Мурат сказал мне:

— Зачем терять время? Каждая минута дорога. Начнем с этого хадзара... Кто в нем живет? Память стала подводить.

Он торопливо приблизился к калитке. Видя, что я хочу постучать, Мурат заявил:

— Я сам, — и рукоятью костыля застучал по доске. Во дворе залаяла собака. Дядя не унимался. Раздался сонный голос:

— Кто там?

Мурат узнал хозяина дома, но никак не мог вспомнить его имя и фамилию и нарочито грубо закричал:

— Иди сюда, паренек! — хотя тому давно уже перевалило за пятьдесят.

И тот, проглотив зевок, направился к калитке с явным намерением отчитать нахала. Отбросив щеколду и распахнув калитку, он оторопело заморгал глазами. Поспешно отступил в сторону, промолвил:

— Входите, уважаемый Мурат. Извините, не ждали, но мы всегда готовы принять такого почетного гостя...

— Некогда! — грубо оборвал Мурат, мельком посмотрев на его босые ноги. — Даю тебе три минуты на сборы. Оденься — и на улицу! Поспеши. Помидоры гибнут!

— Помидоры? — переспросил хозяин дома.

— Да, там, на плантации, — пояснил Мурат и, кивнув на соседний дом, спросил: — А здесь кто живет?

— Ясон, — ответил сельчанин и недобро усмехнулся. — Стучись к нему, может, он свой выходной на помидоры променяет.

Предложение Мурата ввергло Ясона в изумление.

— А какое я имею отношение к помидорам? У меня другой участок работы. Я за сад отвечаю перед правлением колхоза. А помидорами пусть занимается тот, кому за это платят.

Негодующий Мурат постучал в третий хадзар, потом в четвертый... Так от дома к дому, не пропуская ни одного, мы обходили улицы и каждому сообщали тревожную новость. И в ответ слышали разное.

— Ничего страшного. Перепашем, — пытался успокоить его тракторист.

— То есть как перепашем? — не понял Мурат.

— Как в прежние годы. Пройдусь плугом — никаких следов от помидоров не останется. Травку засеем.

Кто-то засмеялся Мурату в лицо. Другой сослался на боли в пояснице, один посочувствовал, промолвив:

— Да, жаль. Помидоры на базаре по восемьдесят копеек кило. Дали бы мне этот участок — и ночью бы на коленях лазал, до последнего помидорчика подобрал бы...

Мурат в ответ лишь плюнул.

Но настоящее смятение внес в его душу Дудар. Он находился во дворе со своими тремя сыновьями. Сразу восемь рабочих рук! — обрадовался Мурат. Но в ответ на свою просьбу услышал гневную отповедь:

— Прошли сталинские времена, Мурат. Помню, как, бывало, Тотырбек вот так же непрошеным гостем приходил в дом и гнал всех подряд в поле. И в ответ никто пикнуть не смел. Теперь эти методы устарели. Зря ты пришел. И мне и моим сыновьям выходные дни гарантированы самим Хрущевым.

От такой наглости у Мурата голос задрожал:

— Ты всегда был таким, Дудар. Всегда только в свою сторону греб!

— Ну и что? — ничуть не обиделся Дудар. — Я не стыжусь этого, а горжусь. Мужчина о родных должен беспокоиться. Каков глава семьи — такова и жизнь у его детей и жены. А что ты, Мурат, покажешь? И семьи нет — бобылем жил, женился, когда детей уже не жди, и жена ушла от тебя, так что род твой с тобой прекратится. И не трясись ты так оттого, что я посмел тебе правду сказать. Не так ты жил Мурат, не так.

— Не тебе, Дудар, судить об этом, не тебе!

Мурат не помнил, как покинул этот хадзар.

— Вот, Алан, что жизнь делает с людьми, — с горечью произнес Мурат. — Урожай гибнет, а им хоть бы что, — и упрекнул меня: — А ты в каждой своей статье долдонишь: «самоотверженный труд», «полная отдача сил», «один за всех — все за одного»... Где ты это видел? Где?..

... Вечером, после ужина, Мурат кивком головы предложил мне следовать за собой и направился к двери. Мы прошли в сад, в мой любимый уголок, и дядя, усевшись на скамью, принял свою обычную позу: упершись обеими ладонями в ручку костыля, стал исповедоваться мне, предварив свой рассказ предупреждением, что тайну о Зареме, Таймуразе и о нем, Мурате, никто не знает. Но дядя опасался, что вдруг что-то всплывет и правду исковеркают, преподнесут ее Зареме так, что он, Мурат, будет выглядеть в ее глазах чудовищем...

— ... На тебя надеюсь, Алан, — внушал он мне свои опасения. — Мне все равно, что подумают другие... Но Зарема... Если не удастся оградить ее от переживаний, если ее уши оскорбит ложь, то постарайся убедить ее в моей честности перед нею... Да, я допустил страшную ошибку, но я не знал, что мой поступок, который я совершил во имя дружбы, на поверку оказавшейся ложной, принесет беду именно ей... Меня уже не будет, но ты, племянник, защити меня от наветов, — так дядя Мурат повторял и повторял на разные лады во время своей печальной исповеди...

... Дядя Мурат, дядя Мурат... Для чего мне все это рассказал?.. Зачем разбередил мою душу? И у меня есть то, что хочу забыть, напрочь отбросить все, что перевернуло и мои представления о мире, дружбе, любви, справедливости ... Ты вспоминаешь свою горькую историю, а мне чудится, что ворошишь угли костра, который — нет, не угас у меня внутри, а едва-едва покрылся пеплом, и от твоего неосторожного прикосновения огонь вновь всколыхнулся, обдавая меня жаром. Да, да, дядя Мурат, твое разочарование в друге, ради которого ты пожертвовал своим счастьем, ох как понятно мне. И твоя история похожа на мою. Именно так поступил мой побратим, все забыл: и что мы в один день родились, и что друг без друга и минуты прожить не могли, и что родные, друзья, да и односельчане в один голос предсказывали нам счастливую жизнь, освященную верной и крепкой дружбой... И все ошиблись. А сильнее всех я...

А через пять дней Мурат погиб страшной, тяжелой смертью. Как гласила официальная версия, на него, возвращавшегося ночью со свадьбы из Нижнего аула во Владикавказ, напали бандиты, и Мурата нашли на пустыре, раскинувшемся между автовокзалом и последней трамвайной остановкой, с кинжалом, зверски воткнутым в живот по самую рукоятку так, что острие выглядывало из спины... Он еще был жив, когда на него утром наткнулся случайный прохожий, но умер, так и не придя в сознание...

... Над Хохкау плыл стылый женский плач. Отовсюду — из близких и дальних мест приезжали люди. Ни отдаленность Хохкау, ни сложность и опасность дороги не останавливали их. Каждый горец считал своим долгом почтить память героя...

Хохкауцам сообщили, что тело Мурата будет находиться в ауле лишь до вечера, когда его вновь отправят в столицу республики, где с почестью похоронят на видном месте — Аллее героев, что на Тбилисском шоссе. Дзамболат не возражал: раз сын заслужил такие почести, пусть хоронят во Владикавказе, он и там его навещать станет...

Больно ему было, очень больно. Подумать только, ведь Дзамболат сыновей своих пережил.

— Плохо, плохо, когда дети умирают, а отцы живут... Несправедливо это по отношению и к ним, и к нам, — ворчал Дзамболат.

Во время похорон Мурата во Владикавказе от группы членов правительства и партийных руководителей республики, выражавших соболезнование родным и близким погибшего героя гражданской войны, оторвалась одинокая фигура. Борис Кетоев! Высокий, в шляпе и при галстуке, он непринужденно и уверенно, будто нас по-прежнему роднят узы побратимства, направился ко мне, обнял и шепнул в ухо: