Заповедь

— Найдется, — загадочно улыбнулся Кайтиев. — И для вас, и для всей семьи там просторнее будет, чем здесь...

— А Касполата здесь оставим? — уточнил Дзамболат.

— Можете и Касполата с его семьей тоже взять с собой...

— Вы серьезно говорите?

— Серьезно, — перестал улыбаться Скиф.

Дзамболат окинул взглядом прислушивающихся к их разговору домочадцев и спокойно ответил:

— Спасибо, дорогой гость. Знаю, что власти у тебя хватает, чтоб пристроить всех нас в городе. Да не могу я оставить эти полюбившиеся мне горы, этот аул, приютивший меня в отчаянную пору моей жизни. Я с женой останусь здесь — это точно. И Касполату с его раненым легким нельзя спускаться в долину. Там разве воздух?.. Вдохни-ка нашенский... Чуешь, какой?.. Так что и Касполат с семьей здесь остается, — он посмотрел на Мурата. — Вот Мурат — другое дело. Душа его здесь мается... Не спрашивай причины — все равно не скажу... Но лучше, если он хотя бы на время покинет Хохкау...

***

Как ни интересно мне было жить под одной крышей с дядей Муратом, я несказанно обрадовался, когда увидел возвратившегося из ссылки отца и тот объявил мне, что приехал в Хохкау за мной. Я видел, что дяде было жаль отпускать меня, мы привыкли друг к другу, наши беседы по вечерам доставляли мне истинное удовольствие. Их будет не хватать и дяде, это я своим детским умом понимал. И моя радостная суета по сбору нехитрого мальчишеского скарба, где чуть ли не главную ценность представляли альчики, огорчала Мурата. Мне, конечно, надо было иначе себя вести: деловито и равнодушно, но я не мог пересилить себя. Одна мысль, что на следующий день я увижу и обниму мать, Езетту, Абхаза, заставляла губы само собой расплываться в улыбке.

Остались позади охи, ахи, плач матери, сестренки, брата, их восторженные возгласы по поводу того, как я здорово вырос и физически окреп. Я и сам размяк, увидев двухлетнюю сестренку Ларису, родившуюся уже там, в Сибири... Я вновь спал в комнатушке, в которой поставили две новенькие железные кровати с упругими пружинами: одна для меня, другая — у окна — для Абхаза.

Школа поразила меня своими высокими потолками, просторными коридорами. Это было единственное двухэтажное здание во всем Ногунале — и как этим гордились ребятишки и их родители... Борис настоял, чтобы нас с ним посадили за одну парту, и мы опять с раннего утра до темноты были неразлучны.

Взрослые опасливо косились в нашу сторону, избегая встреч с Умаром и посещений нашего хадзара, точно мы были заразными. Их дети тоже сторонились меня, Абхаза и Езетты. Это нас обижало, но отец потребовал, чтобы мы ни с кем не вступали в пререкания и объяснения по поводу ссылки...

Единственный в селе, кто регулярно заглядывал к нам, отверженным, считая это своим долгом и как брат Симы, и как мой крестный, был дядя Тотырбек, и то приходил, прикрываясь ночной темнотой.

Возвратившись из магазина, отец, подавая мне газету, ткнул пальцем в снимок:

— Смотри, Алан, твой, дядя... Прочти, что здесь написано.

Со страниц газеты на нас глядел дядя Мурат. В очках, пышные усы топорщатся, как у тигра, руки упираются в эфес шашки... Я вдохнул воздух в легкие и прочитал вслух: «Как сообщают из Ленинграда, там продолжаются юбилейные торжества по случаю пятнадцатилетия Великого Октября. Питерцы особенно тепло встречают нашего славного земляка, героя гражданской войны Мурата Гагаева и секретаря обкома партии Скифа Кайтиева... »

Дядя Мурат в Ленинграде!.. Вот почему он не приезжает к нам!..

— С высоким начальством разъезжает брат по стране, — сказал отец матери, и в его голосе прозвучала зависть...

Глава 39

Владикавказ встретил их торжественными маршами, которые бодро исполнял гарнизонный духовой оркестр. Толпа встречающих взволнованно хлынула на перрон, запрудив его. Колеса поезда заскрежетали, сбивая скорость...

— Вот он! — разнесся над толпой женский голос.

Людское море шатнулось к шестому вагону. Стоя в глубине тамбура, Мурат ежился, жался к стенке. Скиф метался между ним и узкой внутренней дверью вагона, в которой толпились пассажиры, не разрешая им выходить, пока не сойдет на перрон герой. Но тот мялся, отдаляя неизбежную минуту. Наконец, энергично подталкиваемый Скифом, Мурат двинулся к ступенькам. Кайтиев жадно вбирал в себя восторженные крики, аплодисменты, музыку и невольно рядом с прославленным героем чувствовал себя именинником.

Наконец высокий осетин в европейском костюме и темной рубашке со стоячим воротником напоследок ткнул в воздух кулаком, прокричал лозунг и, повернувшись к Мурату, крепко обнял его за плечи:

— С благополучным возвращением тебя, товарищ Гагаев! И давай знакомиться: Амзор Чеджиев, начальник строителей.

— Давай вези нас по адресу, — распорядился Скиф.

Мурата усадили в автомобиль. Кивая на мелькающие улицы, Скиф рассказывал, где и какие жестокие бои происходили в годы гражданской войны.

— Сверни на улицу Красивую, — приказал он водителю.

Машина обогнула трехэтажное здание и по немощеной улице приблизилась к недостроенному дому. Водитель явно не раз бывал здесь и, глазами уточнив у начальника, остановиться ли, притормозил у стройки. Кивнув ему на особняк, Скиф неожиданно спросил:

— Нравится?

— Молодец хозяин, солидно строит, — похвалил Мурат, оценивающе окинув взглядом дом. — На многие годы. Красивый хадзар.

Строители, польщенные похвалой, заулыбались.

— Красивый дом на улице Красивой! — засмеялся довольный Скиф и обратился к усатому детине: — Когда хозяин сможет въехать?

— Дня два бы еще нам, — вздохнул прораб.

— Слышишь, уважаемый Мурат? — обернулся к Гагаеву Скиф.— Пройдут два дня — и ты справишь новоселье.

— Я? — не поверил своим ушам Мурат.

— Ты! — счастливо шлепнул по плечу Мурата Скиф. — Этот дом принадлежит герою гражданской войны Мурату Гагаеву! Он — твой!

Мурат развел руками, голос дрогнул:

— Ничего не скажешь: хорош дом. Но как принять такой подарок?! За что он мне?!

— Не скромничай, — сурово прервал его Скиф. — Не маши руками. От такого дома не отказываются. Заслужил ты его, заслужил. Завтра будет опубликован указ — тебя утвердят наркомом. Естественно, жить тебе во Владикавказе, а значит, в этом особняке!

— Какой я нарком? — ужаснулся Мурат. — Ручкой по бумаге еле вожу.

— Наркомами не рождаются. И ты справишься. Почему бы и нет? Жизненный опыт есть, людей раскусить можешь, судишь о каждом по справедливости ...

— Законов я не знаю, — засомневался Мурат.

— У тебя помощники будут, они законы знают так, как ты горные тропинки. Поручишь разобраться — и через час полную картину тебе раскроют...

Мурат понял: здесь все решили. Остается только покориться.

... Указ в газетах опубликовали, Мурата представили аппарату наркомата, он оказался в огромном кабинете, за огромным столом, на котором одиноко торчал черный телефон. Сбоку стола кнопки: нажмешь на одну, «что покрасивее», появляется помощник — молодой осетин по имени Татари; по сигналу другой кнопки в кабинет заходит секретарша — грамотные, доброжелательные, готовые тотчас же приступить к выполнению его задания. Просидел Гагаев первый день в кабинете, расспрашивая о людях, что трудятся в аппарате, о вопросах, которые предстоит ему решать, — ободрился слегка: подумаешь, повинность — точно определить, кому положена пенсия, кому — нет.

***

Забавно, как мы узнали, что Мурат стал наркомом... Промелькнуло несколько недель нашей жизни в Ногунале, а сельчане нас напрочь игнорировали: в упор не замечали. Мать стала ворчать:

— Это что за соседи у нас? Ни один не заглянет в гости... Будто мы прокаженные. Может быть, хозяин моей головы, возвратимся в Хохкау?..

На что отец раздраженно ответил:

— Правильно ты заметила: прокаженные мы, отмеченные властью как неблагонадежные. Вот люди и боятся сближаться с нами. Но из-за этого я не намерен покидать свой дом. Он мне нелегко достался...