Заповедь

Мурат враз успокоился от такого делового поворота и, задумавшись на миг, назвал имя желательного преемника:

— Тузар Тотикоев...

— Тотикоев?! — взбеленился Дауд. — Как это?! Брат раскулаченных кулаков?! Врагов народа, выступивших против советской власти с оружием в руках?! — И в панике замахал руками на Гагаева: — Да ты с ума сошел, Мурат... Предлагать такую кандидатуру на сельсовет?! Да любой аульчанин достойнее представит в Хохкау советскую власть, чем Тотикоев! Да вот хотя бы... — он лихорадочно обвел взглядом сидящих перед ним горцев и, выхватив из толпы знакомое лицо, воскликнул: — Вот хотя бы твой брат... Касполат!.. Красный боец, проливший свою кровь в борьбе с белогвардейцами, — чем не председатель сельсовета?! Изберем Касполата, красного бойца, работягу, сына бедняка и брата героя гражданской войны!

Расчет был прост: кто станет возражать против кандидатуры брата?..

Но Мурат Гагаев не был бы Муратом Гагаевым, если бы смолчал.

— Слов нет, — сказал он рассудительно, — и Касполат, мой старший брат, достоин быть председателем сельсовета. Да только здоровья у него нет — последствия проклятой раны. Да честно говоря, и хозяйственник он не ахти какой, явно уступает Тузару...

Чего греха таить, многим из аульчан понравилась кандидатура Тузара. Объективный, рассудительный, работяга, он вызывал симпатию скромностью и уважительным отношением к каждому. Такой человек надежен, не пойдет на сделку с совестью... И вот уж все чаще и чаще над нихасом разносится его имя:

— Тузара!.. Тузара!.. Конечно, Тузара!..

Дауд в отчаянии замахал руками, проревел:

— Вас никто не поймет!.. Так и знайте!.. Вас осудят!.. Вашу кандидатуру не утвердят!.. Никто, ни один человек, какую бы он должность ни занимал в нашей стране, не поддержит вас!..

На нихасе стало тихо, и тем отчетливее разнесся невинный вопрос, заданный как бы в задумчивости Хаматом:

— Ни один?

— Ни один! — рявкнул Дауд.

— Даже... Сталин? — опять же наивно уточнил Хамат.

Председатель райисполкома на миг замешкался, ибо прозвучавшее имя было чересчур высоко и грозно. Но отступать было некуда, и Дауд твердо заявил:

— И товарищ Сталин!..

И вновь в гнетущей тишине раздался голос Хамата:

— Выходит, ему оттуда, «сверху», из Москвы, виднее, кто у нас в малюсеньком поднебесном ауле, которого, как мой малолетний внук говорит, и на карте-то нет, — лучше поведет дело? Не зная ни Касполата, ни Тузара, ни их характеров, привычек, не ведая, кто из них хозяйственнее?.. Не послушав нас, на чьих глазах росли, рядом с кем трудились и Гагаев, и Тотикоев?.. — И в недоумении развел руками: — Что же это получается? Мне все время твердят, что я имею право выдвигать и голосовать, а выходит, и не имею...

Тузар не выдержал, поднял руку, закричал:

— Я снимаю свою кандидатуру.

На него зашикали:

— Молчи. Это уж наше право, кого избрать!

Дауд побледнел, судорожно замахал рукой, потребовал:

— Я прошу не трепать своим языком имя вождя народа товарища Сталина!.. — И пригрозил: — Это уже очень, очень, очень серьезно...

Теперь уже Хамату не было удержу. Старец поднялся, вытянул палец вверх, закричал:

— А вот мы сейчас проголосуем и вынесем выговор... товарищу Сталину!

— Вынесем товарищу Сталину выговор за то, что не прислушивается к народу!

— Выговор вождю, как это сделали ногирцы на своем собрании!

— И ничего с ними не случилось...

— Люди! Люди! — завопил Дауд. — Избирайте кого хотите!.. Хоть самого черта!.. Только не трогайте, не пачкайте имя товарища Сталина!.. Прошу вас, одумайтесь!.. Одумайтесь!!!

Возбужденные, старавшиеся перекричать один другого, хохкауцы не заметили, как в аул въехала линейка с тремя горожанами в кепках. Увидев толпу горцев, они направились к нихасу...

— Ох и горячо же у вас! — зычно прогремел голос высокого, в очках, мужчины, перекрывая шум.

На нихасе мгновенно водворилась тишина.

— Добрый день всем вам, осетины! — доброжелательной улыбкой одарил горцев приезжий и обернулся к Гагаеву.

— Мы к тебе, уважаемый Мурат.

— Рад вас видеть, дорогой Скиф! — приветствовал Кайтиева Мурат.

Они крепко пожали друг другу руки. Гость обернулся к горцам:

— Прибыл я затем, чтобы увезти вашего знатного земляка. Как вы знаете, приближается пятнадцатилетие знаменательной даты — Великого Октября. Так ни в Москве, ни тем более в Питере не хотят отмечать праздник без «Северного Чапая» Мурата Гагаева. — И, с удовлетворением прислушавшись к одобрительным возгласам хохкауцев, спросил: — Отпустите своего славного земляка?

Вновь поднялся радостный гул голосов. Мурат, воспользовавшись ладно сложившейся ситуацией, привычно обратился к нихасу:

— Кто за то, чтобы освободить меня от председательства сельсовета? — хохкауцы дружно подняли руки.

— Спасибо! — приложил руку к сердцу Мурат. — А теперь изберем нового председателя...

Дауд шагнул к Скифу, тревожно зашептал ему на ухо:

— Товарищ секретарь обкома...

— Кто за кандидатуру Тузара Тотикоева? — спросил Мурат.

Люди медлили поднимать руки, внимание их было приковано к шептавшимся Дауду и Скифу. Наконец Кайтиев отмахнулся от председателя райисполкома, громко произнес:

— Им виднее. Пусть избирают, кого считают нужным. Но... — Он шагнул вперед и обратился к народу: — Я рад, что вы уважили просьбу Мурата. Откровенно говоря, и я хотел обратиться к вам с таким же предложением.

Все зашумели, зашептались, мол, обком намеревался снять Мурата, а он опередил власти, сам напросился на уход...

Скиф уловил этот слушок и энергично возразил:

— Нет, нет... Мы не собирались освободить Мурата, потому что он стал неугоден обкому. Наоборот: у нас к нему будет очень лестное предложение... Не знаю, чем он обосновал свое намерение покинуть пост председателя сельсовета.

Мурат вскинул голову, решился:

— Раз и тебе, дорогой Скиф, важно это знать, то не стану скрывать, скажу... — И, глубоко вдохнув воздух, бросил в толпу одну лишь короткую фразу: — Сколько люди ни работают, а счастья нет и нет, и не могу я обещать им, что скоро будет...

Дауд оторопел от его слов, протестующе отмахнулся, но Кайтиев и бровью не повел и тут же подхватил его мысль:

— А откуда ему, счастью, взяться здесь, в этой поднебесной глуши?.. Вот и мы в обкоме озабочены тем, что многолетний и тяжкий труд ваш не ведет к достатку... Взвесили, как и почему так получается, и пришли к выводу, что следует вам помочь. Сюда, в глухомань, и электричество не скоро придет, и радио нет, и земли у вас не хватает... В таких условиях разве можно мечтать о счастливой, достойной жизни?..

— Что же нам делать? — выкрикнул Хамат.

— Обком и об этом подумал. И принял решение: выделить вам всем хорошие, отборные земли в долине, в Ногунале, где уже прекрасно устроились переселенцы из вашего аула... Всем дадим ссуду на обустройство на новом месте, стройматериалы... А Хохкау как бесперспективное поселение прикрыть...

Вот и прошу я вас, уважаемые горцы, обсудить сейчас это предложение и дать мне ответ...

... Уже за столом, в хадзаре Гагаевых, удовлетворенный ходом обсуждения и решением горцев, Скиф сказал:

— Это прекрасно, что всем аулом хохкауцы решили перебраться в долину... Правильно поступают...

— Все, да не все, — уклончиво ответил Дзамболат. — Мне в мои годы о другом переселении надо думать...

— Ну, это вы бросьте, — ободряюще улыбнулся Скиф. — Вы еще много-много лет будете у нас за столом за старшего сидеть...

— Я, дорогой гость, потому не выступил, что не хотел против твоего предложения высказываться... Но знай: я не поменяю Хохкау на Ногунал... Нет, не поменяю, — закивал Дзамболат.

— А не трудно ли вам, уважаемый Дзамболат, в ваши годы по горам лазать? — спросил вкрадчиво Кайтиев. — И выбор у вас иной, чем в Ногунал. Не желаете ли вы перебраться в город Владикавказ? И вы, и ваша жена, и Мурат?

— В город? Да кто нас там ждет? — удивился Дзамболат. — Где мы жить-то будем?