Заповедь

— То есть как? — возроптал Мурат; именно эта мысль всегда служила ему успокоением: — Я должен был отделить себя от народа?

— У тебя в руках власть, — жестко произнес Умар. — И ты должен потакать не большинству, а тем, кто больше пользы приносит... Это хочется думать, что большинство не ошибается, что большинство всегда право... На самом деле в пути впереди идут самые пытливые и одержимые... Но они никогда не бывают в большинстве. И как важно, чтобы их вовремя заметили, поддержали и убедили — не навязали, не заставили, а убедили массу — пойти следом за ними... В этом мудрость и справедливость...

— Но я всегда поступал по справедливости, — возразил Мурат. — И когда во Владикавказе не позволил приказчику побить подростка, когда в Маньчжурии лез с петицией в окно к генералу, и когда заставил управляющего отдать мексиканцам заработанные ими деньги, и когда в Сельце раздал трофейный обоз, и здесь, когда искал тайники с зерном и создавал колхозы... Одно было желание — поступить справедливо, помочь страдающим...

— Добро через зло? — усмехнулся Умар. — Эх, Мурат, забыл ты заповедь Асланбека. Он ведь никому ничего не навязывал. Не стану спорить — и он искал выгоду. Но за людьми он признавал право выбора. Только когда человек сам решает, как ему поступить, он живет полнокровно, рассуждает, прикидывает, взвешивает, что лучше, и, в конце концов, находит наиболее короткий путь к добру... Именно так: сам ищет — сам выбирает — сам добивается... — Он горько усмехнулся: — Но вот я попытался выбрать сам путь — и оказался в Сибири...

— Из-за твоей ссылки и Зарема ушла от меня, — сказал Мурат.

— Испугалась, что раскулаченный брат мужа тень на нее бросит?

— Наоборот. Меня обвинила в том, что не защитил тебя... Услышал я ее слова о своей жестокости, задумался: если даже она, похищенная, с изломанной душой, обвиняет меня — значит, что-то я не то делаю... И я решил уйти с председательства... Завтра собираю собрание...

— Сам решил? — обрадовался Умар. — Правильно поступаешь. Не твое это дело — руководить людьми... В бою — да, ты был хорош... А я, честно говоря, удивлен, как тебя до сих пор не сняли с председательства: брат раскулачен, а он председательствует?!

— Сам уйду, сам, — подтвердил Мурат и спросил: — Семья следом едет?

— Нет, сюда мои не приедут, — сказал как отрезал Умар. — Потом навестим отца, мать. Да и я заглянул сюда только для того, чтоб сына взять. Говорят, ты Руслана из города увез... Зачем?..

— Хотел как лучше, — сдерживая раздражение, ответил Мурат. — Решил, что не станешь возражать, если я его в люди выведу...

— За помощь сыновьям говорю тебе спасибо, — непримиримо произнес Умар. — Но теперь позволь мне самому их наставлять. Сибирь не все силы у меня забрала, земля меня любит, и я ее понимаю. Так что я не пропаду, можешь за меня не волноваться, мой прославленный брат... И помощи ни у кого просить не стану!.. Пойдем, хочу скорее увидеть мать, отца, Касполата, сыновей.

— Алана бери, а Руслана не увидишь, — пояснил Мурат. — Он уж два месяца, как в Краснодаре, в кавалерийском училище. Хороший командир из него получится!

Беседуя, Мурат и Умар шли вместе, рядом, а следом двигался конь... Так и подошли к аулу. Вот и последний поворот дороги — и Хохкау раскрылся перед их взором. Умар в волнении остановился, оглядел приютившийся на крутом склоне аул и воскликнул:

— Красавец наш Хохкау! Красавец!

— Красавец! — подтвердил Мурат.

Умар перевел взгляд на его испещренное множеством морщин лицо, на котором отразились мучившие тяжкие раздумья. Мурат не пытался его разжалобить; он видел, что брату хотелось быть с ним суровым до жестокости, и поразился, когда тот неожиданно для него и самого себя произнес:

— Не повезло нам обоим в жизни, Мурат, не повезло...

Мурата передернуло от этой фразы Умара: он, как и Зарема, жалеет его. Почему он считает Мурата неудачником? Почему обвиняет его в том, что Мурат не думал о людях, нес им страдания?.. Хотя он и не отрицает, что хотел добра всем, поступал, как совесть велела... Но почему это боком выходило людям? Или он навеки проклят из-за одной ошибки?.. Но ведь и тогда Мурат хотел другу помочь, не сознавал, что поступает плохо...

***

... Когда по настойчивой просьбе Мурата прибыл в Хохкау председатель райисполкома Дауд и спросил его, что случилось, тот коротко ответил:

— Сейчас услышишь, — и велел Габо обежать хадзары и пригласить всех аульчан на нихас. — И женщин не забудь, — крикнул он вслед племяннику, стремглав бросившемуся выполнять поручение грозного дяди.

Нихас настороженно гудел, когда подошли Мурат с Даудом. Председатель райисполкома, гадая, зачем Гагаев так спешно собрал горцев, поглядывал на аульчан исподлобья, выжидательно, готовый к подвоху. Он еще не забыл тот случай, когда хохкауцы к приезду отряда шахтеров, изымавших излишки зерна, надежно припрятали кукурузу, коров, овец... От них любую пакость можно ждать, — подозрительно поглядывал он на суровых, смотрящих на представителя власти в упор, без всякого почтения, горцев...

— Я начну, — сказал ему Мурат и шагнул вперед: — Люди добрые! Односельчане! — повысив голос, обратился он к собравшимся. — Извините, что в этот выходной день оторвал вас от домашних дел. Но мне больше невмоготу тянуть лямку, которую вы накинули мне на плечи... — Он нашарил в глубоком кармане галифе ключи и печать, вытащил их и показал притихшей толпе. — Вот они!.. Отдаю их вам!.. Пусть с этой минуты кто-нибудь другой председательствует в сельсовете!.. Говорите, кому отдать печать?..

Что тут началось!.. Первым всполошился Дауд. Потрясенный услышанным, он выскочил вперед, заслонил собой Мурата, протестующе поднял ладонь высоко над головой и завопил:

— Нет! Нет!.. Так не бывает!.. Это против всяких правил и законов! Такого подхода ни одна инструкция не позволяет!.. Не проинформировав райисполком, не согласовав предложение с райкомом и областными инстанциями, — так решать политической важности вопрос?! У нас не анархия! У нас есть определенный порядок того, как ставятся и решаются кадровые перемещения!..

Стараясь быть спокойным и сдерживая гнев, Мурат деликатно отодвинул его в сторону и вновь обратился к горцам:

— Вы меня избирали, люди, и освобождать меня должны вы...

— А что скажут во Владикавказе?! — взвизгнул Дауд. — Не знаешь, товарищ Гагаев?! А я знаю: посчитают это самоуправством! Са-мо-уп-рав-ством!.. И я, председатель райисполкома, не даю на подобные действия своего согласия. — И зычно закричал: — Собрание объявляю закрытым!..

— Э-э, нет, так не пойдет, — резко прервал его Мурат. — И ты, и люди меня знают: я слов на ветер не бросаю. Раз решил уйти с председательства, значит, сейчас же и уйду. — И потряс ладонью с ключами и печатью: — Кому отдать эти причиндалы?.. Говорите же!..

Дауд вновь вмешался:

— У нас принято обосновывать то или иное решение. Назовите, товарищ Гагаев, причины, по которым хотите сложить с себя обязанности председателя сельсовета...

— Да-да, причину назови, почему отдаешь печать, — поддержал Дауда чей-то голос из стоящих позади стариков и молодых горцев.

Мурат, нахмурив брови, окинул взглядом аульчан, потом перевел глаза на председателя райисполкома и медленно, предупредительно произнес:

— Лучше не проси меня, Дауд, выкладывать то, что у меня на душе. Не понравится ни тебе, ни тем, кто тобой командует... — И, помолчав, точно взвешивая все «за» и «против», еще раз повторил: — Нет, не порадуют тебя причины моего решения. — И вновь обратился к нихасу: — Кому вручить печать и ключи от сельсовета?

Притихший от его предупреждения Дауд решил больше не вмешиваться, чтоб не усугубить и без того аховую ситуацию; придется пустить дело на самотек, авось ничего не произойдет... Но тут подал голос Дзамболат, вкрадчиво спросив:

— А на кого ты надеешься? Кто, по-твоему, справится с этим делом, сынок?..

— Скажи, — подхватил Хамат. — Может, мы и прислушаемся к твоему выбору...