Заповедь

— Покажешь свое хозяйство?

Похлопывая кнутом по голенищам, Мурат не спеша переходил из одного корпуса в другой, лазал по узким ступенькам на самую верхотуру, подолгу стоял рядом с рабочими, присматриваясь к тому, что и как они делают, прикидывал, сможет ли сам управиться, шумно вдыхал в себя воздух. На заводе сырого крахмала, где работал Руслан, он походил меж желобами, по которым едва заметно двигалось плотное месиво — молочко, пошуровал лопатой, взбаламутив зерна, которые, мгновенно поднявшись со дна желобов, потянулись вместе с жижицей в отводной канал. Руслан бросился перекрывать желоба. Мурат понял свою оплошность, но ничуть не смутился, присел у кромки, сунул руку в массу, деловито понюхал пальцы, сморщился... Руслан-то работает без маски, но некоторые из рабочих, особенно новички, закрывают нос и рот мокрой марлей.

— Привыкнуть ко всему можно, — нравоучительно вымолвил Мурат рабочему. — И к этому запаху тоже, — и глаза его засмеялись. — Лишь бы жена привыкла. У женщин нутро чувствительное, особенно когда ребенка ждут...

— Жена у меня на карьере работает, — махнул рукой рабочий.

— Ты этим запахом так пропитываешься, что он за тобой тащится, — сказал Мурат. — Неужто в постели ничего не говорит?

— Как не говорит? — рассердился рабочий. — А деньги разве не пахнут? Берет же их, не отказывается!

Мурат захохотал, заинтересованно спросил:

— Откуда ты родом?

— Из Куртатинского ущелья, — ответил рабочий.

— Воздух там здоровый, — сочувственно прищурил глаза дядя. — Пьешь его как пиво.

— Еще бы! — кивнул рабочий. — До неба рукой достать.

— Бегал бы ты там за овцами, вволю дышал воздухом, а не этой горькой отравой, — Мурат пристально посмотрел в лицо рабочему.

— Хватит, отбегались! Отец бегал, дед бегал, его отец бегал, его дед тоже... А что набегали? — натянув марлю на лицо, рабочий, балансируя, направился по тонким стенкам желобов в дальний угол цеха и там энергично задвигал лопатой, мышцы так и играли на его спине...

Потом дядя и племянник бродили по пустырю, огороженному длинным дощатым забором, и Мурат дотошно распрашивал Руслана о его житье-бытье, мечтах и думах и понял, что прошедшие здесь месяцы запечатлелись в памяти племянника событиями, связанными с комбинатом. Выходило, что они, строители, только о комбинате и думали, хотя, конечно, это неправда. Что было, то было: все разговоры начинались и завершались стандартной фразой: «Вот пустим комбинат... » На собраниях, летучках, митингах разговоры были те же. Правда, говорили еще: «Молодцы, всем надо брать пример с вас... » или: «Как вам не совестно, сдерживаете темпы, вот из-за таких, как вы... »

Увлеченно рассказывая Мурату о комбинате, о друзьях-товарищах, Руслан, как истинный осетин-горец, о Наде умолчал... Но Мурату его тайна стала известна уже этой ночью...

... Вечером дядя устроил в общежитии пир. В арбе оказался замусоленный, старый мешок, а в нем целый продовольственный склад. Сыр, куры, кусок говядины, сваренный целиком в котле, чурек... Под соломой в арбе притаились пятилитровый баллон араки и глиняный кувшин осетинского пива.

Надо было видеть барак в тот вечер. Стол поставили между двумя кроватями, строители уселись. Не успел Мурат поднять тост и пригубить из рога, как ребята навалились на еду. Дядя сидел во главе стола и ошалело смотрел на множество рук, которые, нацелившись, брали со стола куски мяса, сыра, пирога, чурек... Мурат, собиравшийся вести застолье чинно и благородно, растерялся. Рядом с ним стояли кувшин с пивом и баллон с аракой, в руках он держал рог, но ребят больше всего привлекали не арака, не пиво — до них еще не дошла очередь, — а мясо, сыр, запах которых многие из находившихся в бараке уже позабыли. Здесь было изобилие, о котором можно только мечтать. И надо очень постараться, чтобы потом не жалеть о куске, к которому ты мог легко дотянуться, но проворонил. Кто знает, найдется ли еще у кого-нибудь из них дядя, который прибудет к ним с таким множеством вкусных вещей?!

Мурат не притронулся к еде. То и дело открывалась дверь и в комнату заглядывали соседи. Дядя приподнимался со стула и приглашал к столу пришельцев. Их, как всегда в таких случаях, было немало и уговаривать особо не приходилось. Они с тоской стояли, выслушивая длинный тост тамады, не осмеливаясь приступить к трапезе, пока он не преподносил им бокал, а заполучив его, торопливо благодарили, в два-три глотка выпивали содержимое и приступали к закуске.

Мурат всех покорил. Каждый уступал ему свою кровать. Но дядя постелил на пол бурку, сбросил с постели племянника подушку, набитую соломой, и заявил:

— Всем вам спасибо. Но у меня есть племянник, который обидится, если я предпочту его кровати чью-то. Руслан, ты ляжешь на бурке, а я попытаюсь уснуть на твоей постели...

Но спать не пришлось.

Ночью Терек прорвал фашины, ограждавшие поселок, свирепо набросился на бараки и пошел гулять по дворам да переулкам. Мигом добрался до комнат и хлынул в недостроенные заводские корпуса, заливая новенькое оборудование, загодя доставленное на заводы.

Людей подняли по тревоге. Три-четыре минуты — и ребята все были уже там, у фашин. Бреши забивали мешками с песком, предусмотрительно подготовленными года три назад. Да, взбесился Терек. Ни до, ни после строители его таким не видели. Где-то далеко в горах прошли сильные ливни, и Терек набух, осатанел от непрошеных вод, так и рвался в бреши, яростно обрушивался холодными волнами на людей, опрокидывал смельчаков, тащил за собой... Пришлось связываться веревками да цепочкой бросаться в мутную, кипящую яростью пучину. Огромные мешки с песком, которые втроем-вчетвером с трудом устанавливали на фашины, Терек слизывал, точно корова соль с ладони...

Шум воды, крики людей, испуганное ржанье лошадей... Было не до того, чтобы всматриваться, кто рядом с тобой во тьме копошится. А под утро, когда кое-как залатали мешками бреши и вода поубавилась, при блеклом свете приближающегося дня Руслан разглядел: связан он в одну людскую цепь с нею, Надеждой Коловой. Отчаянная она, его Надюша. И к нему первая подошла. И когда беда случилась, первая преградила путь потоку... Стояли они мокрые, грязные, замерзшие, по грудь в вязкой жижице друг возле друга... Ну иголка и нитка. Надя смахнула с лица слипшиеся пряди, шутя шлепнула его по груди мокрой ладонью и захохотала:

— Влип? Намертво связала.

Рядом засмеялись. А с берега на них смотрел Мурат и задумчиво теребил бороду.

— Одна тебе дорога, Руслан, — в Терек! — притворно посочувствовал Ахсар.

Надя весело оборвала его:

— Он в Терек, и я следом — и там вместе будем!

Смотрел Руслан на нее и не понимал: действительно ей так весело и безразлично, что о ней думают, или она делает вид, что все нипочем. Все знают об их встречах: его друзья, ее подруги. Да и сами они не очень-то таились. Не все одобряют их поведение. Иногда и косой взгляд ловишь, и недоброе слово до тебя через третьи уста доходит, и самому порой не по себе. Когда глаза ее ни с того ни с сего на мокром месте оказываются, догадываешься, что ей по сравнению с тобой приходится больнее от недоброй людской молвы. И на нее сердишься, и на себя, а выход какой? Один. О нем нетрудно догадаться, но Руслан давно по этому поводу кое-что решил. Надя должна знать, что он за человек. Он не сможет жениться, пока не обзаведется своим домом...

Укротив Терек, рабочие разбрелись, улеглись спать. Дядя не дал племяннику досмотреть сон, растолкал, попросил выйти из барака.

Дальняя зорька не добралась еще до поселка, и недостроенные корпуса заводов темными громадами возвышались над ним. На фоне неба четко вырисовывался элеватор.

— Ты сегодня поедешь со мной, — сказал Мурат, остановившись на поляне и глядя на стройку.

— Мне до отпуска еще далеко, — ответил Руслан.

— Ты скажешь начальству, что уходишь, — пожал плечами дядя. — Совсем уходишь.

Совсем?! Возвратиться в аул, где в хадзарах тепло, где сытная жизнь, где не надо будет бегать вверх-вниз по лесенкам с тяжелыми корзинами на спине? Да кто может отказаться от этого? Почему же он не благодарит дядю? Почему не бежит в барак за вещами?