Заповедь

Старики, собравшиеся на нихасе, все подмечали: и кто из ребят наиболее расторопен, и кто какую хитрость применяет, чтобы получить минуту-другую передышки.

— Тот, что в арчитах, опять побежал за скалу, — проворчал Хамат. — Лентяй! Его спина плачет по палке.

Асланбек оглядел стариков. Все они выросли на его глазах. Он помнит их свадьбы, помнит, как впервые брали в руки косы, как отправлялись на службу, как возвращались, как стали появляться на нихасе. Давно они уже не ходят на косьбу и пахоту — теперь эту работу выполняют их дети и внуки. Асланбеку кажется, что они взрослели и старились с такой поспешностью, с какой не меняли одежду. А Иналыка так и представить невозможно в другой черкеске. Асланбека тянуло туда, на площадку. И будь там свои аульчане, он непременно спустился бы. Полузабытое желание приложить руки к какому-то большому делу захватило его.

— В ближайшее воскресенье объявим зиу, — предложил Асланбек. — Аул должен помочь Гагаевым построить хадзар.

Грустным и задумчивым покидал нихас старший из Тотикоевых. На следующий день он не появился здесь. Зато все старики видели, как днем из дома Асланбека выехали Батырбек и Мамсыр. Они отправились в долину верхней дорогой. Оба были в новеньких черкесках, которые надевали только на свадьбы и поминки. За спинами — винтовки в чехлах.

— В город поехали, — высказал догадку Иналык.

Насколько он был прав, в ближайшие дни не удалось выяснить, ибо Асланбек упорно обходил нихас. В день зиу он, как и все аульчане, прибыл на площадку возле оврага. Ему не разрешили ни к чему прикоснуться, разве не хватает молодежи?! Асланбек был молчалив, отчего все решили, что он не в духе. Но он держался молодцом и даже тогда, когда Дахцыко в ответ на его приветствие не оторвался от работы. Задетый этим, Асланбек ничем не выдал своего раздражения. Зиу прошел успешно. И кувд, который в конце дня закатили Гагаевы, зарезав трех овец, занятых у Тотикоевых до поры, пока пригонят из Цамада своих, тоже удался. Нельзя сказать, что дом был выстроен за один день, это было просто невозможно при его размерах, но стены одного из помещений возвели, а это что-нибудь да значит.

Батырбек и Мамсыр возвратились на пятые сутки. Прибыли они еще засветло, когда старики находились на нихасе. В этот день Асланбек тоже был здесь. Увидев всадников, освещенных на фоне гор красным предзакатным солнцем, он очень разволновался. Старец едва высидел, пока внуки — они опять выбрали верхнюю дорогу, чтобы не отвечать на расспросы, — въехали во двор. Помешкав минуту-другую, обстреливаемый любопытными взглядами стариков, которым тоже не терпелось узнать, для чего он направлял их в город, Асланбек, позабыв о степенности, поспешно заковылял по тропинке.

Через полчаса он опять появился из дома, и старики долго еще видели его сутулую фигуру, бесцельно бродившую по двору.

— Что-то задумал Асланбек, — промолвил Иналык.

— А что он задумал? — поспешно спросил Дзабо...

Шли дни, но ничего не происходило. Правда, было замечено, что Асланбек нет-нет да прикладывал ладонь к глазам и всматривался в отроги гор, где едва виднелась змейка узкой дороги. Вскоре выяснилось, кого он ждал. Как-то утром Дзабо и Хамат, пришедшие первыми на нихас, привычно окинули взглядом аул, который отсюда был как на ладони, и увидели во дворе Асланбека незнакомца в рубашке с открытым воротом, шароварах и огромных сапогах.

— У Асланбека гость! — воскликнул Хамат.

— Русский! — изумился Дзабо.

Незнакомец измерял длинной палкой площадь двора и что-то записывал в бумажку. У калитки, ведущей в сад, на низенькой табуретке сидел Асланбек и почтительно смотрел на действия незнакомца. На следующий день во дворе выросли штабеля кирпича: его на семи бричках привезли из города. Разом! А еще через день вставшим с зарей старикам предстала изумительная картина: все внуки и правнуки Асланбека, не исключая и Батырбека, копошились во дворе: возили землю, разводили раствор, таскали огромные камни. Русский, раздетый до пояса, прикладывал планку к земле и мелом чертил линии. Асланбек сидел посреди двора и зорко поглядывал по сторонам. Потом мужчины стали копать траншею во всю длину двора.

— Фундамент делают, — провозгласил друзьям Иналык. — Будут строить по-русски.

У стариков появилась новая забава: они стали заключать пари на то, кто быстрее построит хадзар — Асланбек или Дзамболат.

Так и крутили головами с оврага на середину аула и обратно. Прикидывали, кто как работает, у кого выше сноровка, кто за день сумел сделать больше. Трудно было вырабатывать условия пари, так как у Дзамболата стены уже на целый метр возвышались над землей, а Тотикоевы только делали фундамент. Старики дружно сожалели, что Гагаевы и Тотикоевы не разом начали строительство. С нетерпением дожидались, когда начнет ставить стены русский.

— Вот увидите, — убеждал Хамат, — русский опередит Дзамболата. Я, когда ездил на турок, видел, как быстро русские строят укрепления. Ставлю два против одного, что русский победит...

С ним заспорил Дзабо, чему никто не удивился. Он осмелился заключить пари и скоро пожалел: русский так быстро делал кладку, что, казалось, не пройдет и месяца, а хадзар будет уже заселен. На нихасе разговор ежедневно начинался с того, что Иналык, глядя в сторону двора, отмечал:

— Уже на уровне окна.

И кто-нибудь непременно добавлял:

— К концу дня будет на уровне роста человека.

Потом пошли бесконечные разговоры, зачем и для чего Асланбек затеял строительство, ведь у него и так просторно.

— На старости лет захотелось пожить в кирпичном доме, — заявил Иналык. — Ему это ничего не стоит.

— Богат, — сказал завистливо Дзабо. — Он мог бы и не только себе построить дом... Были бы у меня такие отары овец да столько земли, и я купил бы кирпич да выстроил дома, какие видел, когда был у турок...

Не считая той трагедии, когда из хадзара Кайтазовых вынесли сразу пять гробиков с малышами, умершими от скарлатины, судьба миловала эту фамилию. Она была второй по величине в ауле — после Тотикоевых, конечно. И земли у нее было побольше, чем у других, — опять же, не считая владений Тотикоевых, — и овец, и лошадей, и коров. Не скажешь, что всего у них было вдоволь, порой отказывались и от мясной еды, с мукой бывали перебои, но гостей они всегда встречали богатыми столами. Побогаче соседей были Кайтазовы, но мечтали о лучшей доле, верили, что наступит день, когда и о них скажут громко: зажиточно живут Кайтазовы! Основания были для такой надежды. Дзабо сам еще крепок в свои шестьдесят с лишним лет. Чабахан дала ему четверых сыновей — Давида, Татаркана, Ирбека и Дохса, двух дочерей — Таиру и Венеру, которой только-только исполнилось пять лет. Все были трудолюбивые, безотказные в делах. А там подрастут и внучата — двое старших сыновей уже имели наследников. Не считая девчонок, мальчишек младшего поколения в доме подрастало еще пятеро. Так что Дзабо мог смело смотреть в будущее. И не беда, что все его мужское потомство пошло в него — такие же малорослые. В удали и хозяйском глазе Дзабо никто не мог усомниться. И с турецкой войны он возвратился, прямо глядя в лицо землякам, — он там не опозорил ни аул, ни свою фамилию.

— Голову имеет Асланбек на своих плечах, — заявил Хамат. — В этом его сила. Рассказывают, что и он ходил в рваной черкеске да в ичигах... Все добро трудом заработал.

— Везло ему, — возразил Иналык. — Жена ему сыновей дала, а потом и сноха молодцов нарожала, — и убежденно добавил: — Кто не разбогател бы?

— Не говори, — заспорил с ним Хамат. — Есть и такие, у кого по десять-двенадцать сыновей, а бедняками-голодранцами ходят.

Спорили незло, так, чтобы было что сказать и что возразить. Внимание было поглощено стройкой. Глядя на поблескивающую спину русского под лучами горного солнца, Дзабо возмутился:

— Как это Асланбек разрешает ему расхаживать по двору в таком виде?! Женщины из окна могут увидеть!

В конце концов привыкли, что каменщик работал без рубашки. Да и спина его из бесстыже-белой превратилась в коричневую и уже не так резала глаз горцев...