Заповедь

Концом костыля Иналык нарисовал на замке человечка.

— Это вот наш Тотырбек, — рядом выросли другие фигуры. — Это его сестра Сима. Это ее муж, а твой сын, уважаемый Дзамболат, Умар. Это его брат Мурат. Это Зарема, дочь Дахцыко, которую сватает Мурат. Это ее сестра Мадина, которая замужем за нашим Тотырбеком... — Иналык умолк, поджав губы, мол, теперь видно, что происходит.

Горцы тупо смотрели на нарисованных человечков и пытались угадать смысл, который заложил в них Иналык.

— Ну, и что ты хочешь этим сказать? — спросил самый невыдержанный из собравшихся на нихасе Дахцыко.

— А вот что, — обрадованно стал водить по земле костылем старец, соединяя друг с другом рядом нарисованные фигурки, и торжественно провозгласил: — Круг замкнулся.

— Ну, и что? — поднял на него изумленные глаза Дахцыко.

Иналык укоризненно пожал плечами:

— Если вам все равно, то и мне безразлично, пусть будет так, — и поднял вверх палец. — Но если все мы станем посмешищем, да не станет никто отрицать, что я вас не предупреждал... — и он обидчиво отвернулся от них.

Горцы загалдели... Хамат поднял ладонь и, когда все умолкли, сказал:

— Брат, не желаешь ли ты сказать, что, позволяя Мурату жениться на дочери Дахцыко Зареме, не нарушаем ли мы адат, который запрещает брак между родственниками, чтобы не испортить кровь и фамилия не выродилась?

— Вот именно! — ткнул в воздух костылем Иналык.

Горцы как по команде уставились на нарисованных человечков, и губы их напряженно зашевелились, бормоча имена и фамилии... И начался спор: кто видел в схеме взаимоотношений их фамилий препятствия для брака Мурата и Заремы, а кто нет... Спор разгорался, каждый уже по нескольку раз высказался. Брак каждого нарисованного на земле человека не противоречил адату. Но смущал круг, так безжалостно выведенный костылем Иналыка... Наконец, горцы обратили взор на старшего, Хамата, который упорно молчал, не отрывая глаз от корявых человечков на земле...

— Скажи, уважаемый Хамат, что ты думаешь по этому поводу. Рассуди, кто из нас прав, а кто нет...

И Хамат степенно подбоченился и стал весомо выбрасывать фразу за фразой:

— Предки нам завещали не брать девушек из одной с женихом фамилии. Так?.. Здесь все супруги принадлежат к разным фамилиям и даже к разным арвадалта, значит, пока нет препятствий к браку Мурата и Заремы. Адат запрещает брак и в том случае, если жених и невеста относятся к двум разным фамилиям, у которых...

— ... Один общий предок! — выпалил Дахцыко.

— Вот-вот, — согласился Хамат. — Но ни у Дзуговых, ни у Гагаевых, ни у нас, Кетоевых, нет общего предка... И это условие соблюдено... Наконец, девушка не должна происходить из фамилии, которую носила или мать, или бабушка жениха... Тоже такого нет... — он лукаво улыбнулся: — И кто из вас, скажите, не желает счастья Мурату и Зареме? Разве они его не заслужили? А это у каждого из них чуть не последняя возможность создать крепкую горскую семью... И подобные соображения всегда учитывались нашими предками. Точно так же, как и любовь. А Мурат и Зарема любят друг друга — этого никто отрицать не станет. И еще одно: разве не прекрасно, что породнятся Дахцыко и Дзамболат? А через них и мы, Кетоевы, станем ближе к Гагаевым?! И вот вам мой вывод: быть Мурату и Зареме мужем и женой!.. Кровь Дзуговых и Гагаевых нигде раньше не перекрещивалась, а значит, и внуки твои, Дахцыко, и твои, Дзамболат, будут крепкими, отважными, умными и трудолюбивыми. На радость всем нам!..

... Как ни хотелось Мурату самому присутствовать на ней — тем более что лектор Морозов усиленно доказывал, что отсутствие жениха на осетинской свадьбе и стояние горянки в углу есть не что иное, как страшный пережиток проклятого прошлого и оскорбление человеческого достоинства, — он вынужден был прислушаться к мнению стариков. Хамат и слышать не желал о таком нарушении адата.

— Если жених появится на свадьбе, я не только не сяду во главе стола, — заявил он громогласно в расчете на то, что его слова непременно передадут Мурату, — но и вообще не покажусь в хадзаре Гагаевых...

— Но Дауд узнает о том, что председатель сельсовета не только не борется с пережитками, но и сам исполняет их, и просклоняет меня на всю Осетию! — растерянно развел руками Мурат.

— Дауд?! — фыркнул Дзамболат. — Нашел мне фигуру. Да кого он хвалит, те должны огорчаться: люди с подозрением начинают к ним присматриваться... Своей головой живи, сын. И помни: тебе с людьми годы соседствовать, а они промахи не забывают...

Но Мурат колебался. В редкую минуту, когда он остался наедине с Заремой, поделился с нею своими сомнениями... Она внимательно посмотрела ему в глаза:

— Не знаю, как ты решишь свою проблему, но я, как положено осетинской невесте, БУДУ СТОЯТЬ В УГЛУ.

Сказала она как отрезала; видя, как он ошарашен ее словами, мягко попросила жениха:

— Не возражай, Мурат. Я всю жизнь мечтала об этом дне, доброй завистью завидовала невестам, которым судьба позволила надеть свадебное платье, и теперь, когда с опозданием, но все-таки наступил мой черед, я с радостью, как великую благодать Божью, исполню то, что завещали нам предки! Три раза обойду вокруг очага, прикасаясь к надочажной цепи, чтоб Сафа принял меня в этом доме и взял под свое покровительство, приму малыша на колени, чтоб провидение послало нам сына, поднесу ложку с медом и топленым маслом к губам свекрови, чтоб отношения у нас с ней были сладкими!.. Сделаю все, что положено делать невестке!.. И пусть никто меня, ученую, не упрекнет в этом!.. Я возвратилась на родину и не желаю ничем выделяться среди горянок... — она бросила на Мурата задорный взгляд. — Не пытаешься ли ты избежать традиционного испытания жениха? А я хотела бы узнать, как ловко ты можешь освежевать овцу, сколько времени тебе понадобится на это...

Ее слова и положили конец колебаниям Мурата...

Шумно и весело промелькнули три свадебных дня, гости разъехались, в Хохкау опять воцарилась тишина, и наступила ночь, о которой Мурат мечтал годы — и здесь, в ауле, и во Владикавказе, и во время скитаний по чужбине: в Маньчжурии и Мексике, в Калифорнии и на Аляске, на полях сражений первой мировой и гражданской войн... Он уже перестал верить, что когда-нибудь приведет под свой кров хозяйкой дома Зарему, любимую и исстрадавшуюся...

Утром, чуть начало рассветать, Мурат проснулся. Рука его по-прежнему покоилась в ладонях Заремы. Он осторожно, чтоб не разбудить жену — ЖЕНУ! — радостно ахнуло в груди, — повернул голову и в матовом свете зарождавшегося дня увидел... две пышные косички, переброшенные поверх подушки к изголовью кровати... Вот как горянки поступают с косами, чтоб они не мешали спать, — поразился он, и почему-то эта деталь глубоко тронула его, вызвав прилив новой волны нежности...

Мурат лежал, наслаждаясь до сих пор неведомым ему ощущением полноты жизни, снизошедшим наконец-то на него покоем, и с радостью чувствовал, как теплота милого, гибкого и сейчас покорного, а всего каких-то два часа назад охваченного неистовой страстью, желанного тела щедро переливается в него, ласково окутывая и телеса, и душу излучающим блаженство умиротворением... Внезапно его горло перехватило комом, и он клялся и клялся: «Я никогда, НИКОГДА не огорчу тебя! Я сделаю, СДЕЛАЮ тебя счастливой!..»

Зарема глубоко вздохнула, вытянулась и, открыв глаза, испуганно прошептала:

— Не проспала я?!

— Ну что ты, — потянулся к ней Мурат. — Только рассветает...

Руки его заскользили по ее затрепетавшему телу, требовательно притянули к себе. Но она напряглась, воспротивилась его желанию...

— Что ты?! Мурат, не надо!.. Мне же, до того как аул проснется, надо подмести двор и улицу!.. Не гневись...

Она торопливо переползла через него, соскользнула на пол и зашарила рукой, ища в темноте тапочки...

Мурат, водя глазами вслед порхающей в утреннем полумраке комнаты изящной и легкой фигуре, с неодобрением подумал о том, что этот обычай, когда молодая невестка встает раньше всех и ложится позже всех, придуман явно не молодоженами... И еще мелькнула успокоительная мысль: ничего, он все равно наверстает упущенное за годы ожидания, теперь Зарема — не безнадежная мечта, а его законная ЖЕНА, которая до конца его дней будет рядом!.. Теперь у них все наладится.