Заповедь

— Куда ты? — попытался удержать его Дзамболат.

Но Салам только огорченно рукой махнул, отстаньте, мол, все... Так и уехал... Аульчан огорчило и то, что родители невесты не смогли прибыть, а прислали из Воронежа поздравительную телеграмму...

Глава 29

На душе у Мурата было тоскливо. Беседы с людьми приносили горечь.

Горцы терпеливо выслушивали его, но видно было, каких усилий им это стоило. В глазах были любопытство и... неверие. Мурат мучительно размышлял, пытаясь понять, почему неубедителен его рассказ, может, он произносит не те слова, или беда в нем самом? Неужто прав Умар, утверждая, что неверие пошло с того дня, когда он вместе с милиционером и шахтерами сделал обход аула в поисках утаенного зерна? А может, виной тайник Дахцыко? Но разве горцы не понимают, ради чего он это сделал?

Как-то Хамат заявил на нихасе:

— У сына Дзамболата — власть! Да такая, какой не было у самого Асланбека. Не смотрите, что, решившись на то или иное дело, он уговаривает аульчан поддержать его. На то он и коммунист, чтобы советоваться с народом. Но он мог бы и стукнуть кулаком по столу и приказать. Асланбек так не мог. Батырбек — не мог. А Мурат Гагаев может! — и, помолчав, добавил: — Но ох как страшно употребить эту власть неправильно, не на пользу людям!..

И при этих словах дотоле почтительно молчавшие старики закивали головами, хором поддакнули:

— Справедливо говоришь.

— Точно заметил Хамат...

— Верную мысль высказал...

А Иналык, как бы подводя итог обсуждению, обратился к Мурату:

— Ты можешь забыть все то, чему учил тебя отец. Ты имеешь свой голос и волю. И права у тебя велики. Но если ты забудешь истину, которую изрекли уста почтенных старцев, быть тебе изгоем.

Мурат молча кивнул головой, заверяя их в том, что навеки запомнит слова старцев. Он знал, к чему может привести забвение заповеди предков. Обычай «коды» страшен. Ты обращаешься к человеку, а в ответ — молчание. Ты направляешься ко второму, третьему, а они смотрят на тебя как бы не видя. Ничего срамнее, тягостнее этого нет. И отверженный бросает могилы предков, свой хадзар, родных, друзей и убегает прочь. Но позор преследует его всю жизнь... Вот какой обычай придумали еще аланы, клеймя предателей и убийц...

Мурат запросил в Хохкау агронома из Алагира. Объяснил, что его беспокоит. Слов нет, последние два урожая были высокие и принесли достаток в дом старшего из братьев Гагаевых. По весне то одна хозяйка, то другая спешили в хадзар Умара с чашей под платком, возвращались оттуда, осторожно придерживая посудину, чтоб не рассыпать муку... И все-таки говорить, что Умар разбогател, не приходилось — он мечтал о большем размахе. Что же говорить тогда о других горцах? Все трудятся отчаянно, а от нужды не могут избавиться. Вот и задумался Мурат, в чем дело. Умар посоветовал пригласить ученого агронома разобраться и подсказать, что надо сделать, чтобы пришел достаток к людям. Тот полазил по горным склонам, осмотрел участки, предназначенные под кукурузу, картофель, подсолнечник, под пашню и, тщательно вытирая вытащенным из галифе обширным платком пот с морщинистой шеи, произнес:

— Собственно, мне здесь неделю нечего делать. За день все уяснил.

— Ну и как? — затаили дыхание Мурат и Умар.

— Никаких агрономических секретов горцам раскрывать не надо. Они и без этого делают все возможное. И даже невозможное. Не просто обхаживают землю — вылизывают ее. И навоз вносят по науке. Можно сказать, добиваются максимума того, что может дать эта неблагодарная, чудом держащаяся на каменистых склонах земля...

— А как же быть? — развел руками Умар. — Думал, повысим урожай — прибыли станет больше.

— Это нереально... Завтра отправьте меня в Алагир.

— Но вы должны помочь! — взмолился Мурат.

— Рецепт давно известен, — усмехнулся агроном. — Создайте колхоз, затем слейтесь с другим, более сильным. Таким образом, ваши убытки будет покрывать он.

— Это что же? — поразился Мурат. — Наши беды взвалить на чужие плечи? Нам не так предки завещали...

— Вам необходимо расширить посевы, — стал сердиться агроном. — А для этого нужны новые участки земли. Где вы ее возьмете? Перенесете из долины? Хотел бы я это видеть.

— Что же нам делать? — развел руками Умар.

— Не надо здесь создавать колхоз.

— Но Дауд настаивает! — заявил Мурат.

— Дауду надо отчитаться о завершении сплошной коллективизации. А что будет дальше, ему все равно, — поджал губы в осуждении агроном. — Таких начальников у нас, к сожалению, немало развелось. Для них главное — исполнить, что сверху требуют. А на пользу это людям или нет... — он безнадежно махнул рукой.

— Так нам что, возражать против колхоза?

— Не позволят вам. Как только заикнетесь — за вас всерьез возьмутся, объявят врагами народа, ну а дальше один путь — в тюрьму или, если повезет, в ссылку...

— Надо что-то придумать, — пробормотал Мурат.

— Есть выход, — сказал агроном. — Но пойдут ли на это ваши, не знаю.

— Какой? — встрепенулся Мурат.

— Всему Хохкау перебраться на равнину. Земли там вволю, и трудиться вы умеете...

***

Мурат пришел на нихас задолго до того, как стали собираться люди. Окинув взором аул, в который раз с горечью убедился, что нет уже ни одного пятачка, на котором можно было бы поставить еще хотя бы один хадзар. Всем тесно. А с годами, когда подрастет детвора, заполнившая дворы, с жильем будет еще сложнее. Это счастье, что советская власть выделяет горцам землю на равнине. Но захотят ли аульчане перебраться на новое место, хотя оно и обещает жизнь в достатке?.. Те из Нижнего аула, кто рискнули, отправились в долину с тяжелым чувством, точно изменили своим предкам. А кажется, чего бы горевать? Там и земля плодородная, и поля ничуть не похожи на те жалкие клочки, что разбросаны по склонам гор, и дома выстроены на зависть, не теснят их скалы и обрывы, и вода рядом, в тридцати метрах, и таскать ее в гору не приходится...

— Чего не начинаешь сход, товарищ председатель? — насмешливо обратился Умар к Мурату. — Или ты думаешь, что времени у нас много?

Мурат вскинул голову: все здесь. Пришли на сход, как требовал, и женщины, но толпились в сторонке: вроде бы они и на нихасе, потому что все видят и слышат, и в то же время не могут ненароком обидеть своим присутствием строгих радетелей законов адата. И все-таки нашелся такой, кому не пришлось по душе само появление женщин вблизи нихаса. Заворчал, как ни странно, Дахцыко Дзугов.

— Неужто один раз не можем обойтись без женского уха? — проворчал он.

— Вопрос, который будем обсуждать, касается всех, — строго прервал его Мурат.

И никто не удивился тому, что тридцатишестилетний горец осмелился таким тоном говорить с человеком, которому уже перевалило за седьмой десяток. Но так уж само собой получилось, что высокая должность как бы добавила возраст Мурату.

— Иная женщина лучше мужчины поймет преимущества жизни на равнине, — заявил Мурат.

— Как там, в долине? Тоже непогода? — нетерпеливо спросил Хамат.

— К севу еще не приступили, — огорченно произнес председатель.

— Ой, предвижу: в поисках хлеба придется нам карабкаться через горы, в Грузию, — заявил Хамат.

— Всех наших овец не хватит, чтоб запастись на зиму хлебом, — Иналык с надеждой глянул на Мурата. — Чем власть нас утешит?

Председатель посмотрел на горцев и сказал:

— Собрал я вас по важному делу. Послушайте, что скажет Умар.

Тот не стал медлить.

— Люди! Вы меня знаете, я вас. Урожай у меня не хуже, чем у любого аульчанина. Но... Не о такой жизни мы мечтали! Каждый из вас едва сводит концы с концами. А вот Тотикоевы радуются жизни. Мы их лишили хадзара, отары овец, земли, фактически выгнали их в долину... А они процветают! Что так? Судьбой им предназначено быть богачами, а нам бедствовать и завидовать им?..

— К чему ты, сын Дзамболата, ведешь свою речь? — нетерпеливо прервал его Хамат. — Говори яснее.