Летучий голландец

– Ну, он не говорил, что вы ему не понравились, – ответила она.

Роуленд рассмеялся:

– А что именно он говорил?

– Что он не думает, что интеллектуалы в самом деле понимают, для чего нужен закон, – сказала она.

– Меня это не удивляет, – сказал Роуленд Вандерлинден. Он нахмурил брови и попытался изобразить ее отца. – «Вы, интеллектуалы, не видите разницы между добром и злом, между белым и черным. Для вас это всегда оттенки серого. Вы никогда не признаете никого виновным ни в чем». – Роуленд засмеялся. – Ну конечно же, это старая школа.

Рейчел тоже засмеялась, обрадовавшись, что он не настроен слишком уж враждебно к ее отцу.

Пока они ждали, когда им подадут еще кофе, он рассказал немного о своей семье. Как и у Рейчел, предки Роуленда давным‑давно приехали из Голландии, спасаясь от религиозных гонений. Поселились на севере страны и обрабатывали землю. Отец Роуленда стал школьным учителем и добился того, чтобы сын получил хорошее образование.

– Разве не странно, что у нас обоих знаменитые имена? – сказал Роуленд. – Я имею в виду, что Дэфо – почти как Даниэль Дефо, помните, который написал «Робинзона Крузо».

– Да, – сказала Рейчел, – но я никогда не слышала о знаменитых людях по фамилии Вандерлинден.

– Немногие знают это имя, – сказал Роуленд. – Помните, кто такой Джон Локк? Он называл себя Вандерлинден, когда жил в изгнании в Голландии. Возможно, позаимствовал это имя у моих предков.

Рейчел призналась, что не имеет ни малейшего представления и о том, кто такой Джон Локк.

– Философ, – сказал Роуленд. – Знаете, «Опыт о человеческом разумении» и всякие рассуждения о случайных связях идей? – Он понял, что она ничего об этом не знает, и улыбнулся. Дотронулся рукой до ее пальцев, чтобы подбодрить. – Не волнуйтесь, Рейчел, это не важно. То, что важно в жизни, не найдешь в философских книгах.

Его прикосновение взволновало ее так сильно, что она едва не задохнулась.

– У моей матери тоже были голландские предки, – сказал он. Его голос стал таким тихим и ласковым, что она стала различать звон приборов за соседними столиками. – Мой отец всегда говорил мне, что если я когда‑нибудь женюсь, самое лучшее – найти себе «голландскую жену».

Рейчел была потрясена.

– «Голландская жена»! – воскликнула она. – Так отец всегда называл мою мать. Он обычно говорил: «С голландской женой не пропадешь».

Они оба рассмеялись и посмотрели друг на друга с восторгом.

12

Через полгода после этого разговора Рейчел Дэфо и Роуленд Вандерлинден сочетались браком в Бюро регистрации Квинсвилля. Ее отец был не очень рад – то ли из‑за того, что она с такой легкостью вышла замуж за «первого встречного», то ли из‑за весьма необычных интересов ее жениха. (На помолвку Роуленд подарил ей высушенную голову из Южной Америки – она занимала почетное место на каминной полке в гостиной Дэфо, пока не умудрилась свалиться в огонь, когда судья был дома один.)

Ради дочери он пытался наладить добрые отношения с Роулендом, хоть и опасался, что такой брак не может быть долговечным. Для него было очевидно: Роуленд одержим своими исследованиями в отдаленных уголках мира и не выражает ни малейшего намерения оставить их ради семейной жизни. Его даже наградили пожизненным исследовательским грантом Национальной ассоциации антропологов.

С точки зрения судьи, Роуленд, очевидно, не понимал, что для семьи необходима стабильность.

– Он не вкладывает в это душу, – сказал он как‑то одному из своих сослуживцев.

Но судье Дэфо не пришлось терпеть своего зятя слишком долго. Через год после свадьбы ненадежное сердце подвело его в последний раз. Он умер, как и хотел, на судейском месте. Это случилось в разгар весенней сессии, и он только что вынес приговор о пожизненном заключении женщине, которая совершила неудачную попытку отравить своего мужа и троих детей. Внезапно он откинулся на спинку стула и перестал говорить. Его глаза оставались открытыми, поэтому чиновникам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что судья умер; его голова всегда была слишком похожа на череп.

Как он и просил, его похоронили в Камберлоо – второй его резиденции, где он собирался жить на пенсии.

Смерть отца стала тяжелым ударом для Рейчел. Она потеряла человека, которого нельзя заменить, человека, который любил ее, как бы она ни поступала. Она уже хорошо понимала, что их любовь с Роулендом была гораздо менее прочной.

«Легко строить, легко и ломать», – предостерегал судья.

Через год после его смерти Рейчел стало ясно, что ее отношения с Роулендом Вандерлинденом действительно начинают рушиться.

Роуленд теперь большую часть недели проводил в Музее – писал статьи на различные антропологические темы – и оставался на ночь в своей квартире в городе. По выходным, бывая дома с ней в Квинсвилле, он продолжал делать записи. После этого ходил кругами, как собака вокруг подстилки, вынюхивая и не находя места, где бы прилечь. Иногда говорил с Рейчел о своей работе, но бывал нетерпелив, и она постоянно чувствовала себя глупой. Как будто ее собственные мысли – маленькие рыбки, которых нужно бросить обратно в Озеро и ждать, пока они вырастут.

Даже занятия любовью отвлекали его только на время; его мысли, казалось, витали где‑то далеко.

Когда Музей отправил его в научную командировку в Египет, Рейчел уговорила его взять ее с собой; то был первый раз, когда она выехала из Канады. Кроме морского путешествия и нескольких дней в отеле Каира, все остальные впечатления оказались для нее крайне неприятными: жизнь в палатке на песке в пустыне, у всех на виду, однако не умея ничего объяснить толпам египетских рабочих. И вдобавок ко всему – удушливая жара, кусачие мухи и москиты. Ей было нечем заняться. Роуленд, напротив, был в своей стихии: в восторге от каменных плит с непонятными надписями и захороненных папирусов. К тому же, естественно, он пользовался популярностью у местных.

Они провели там всего месяц, когда она серьезно заболела – возможно, из‑за воды. Египетский врач посоветовал Роуленду отвезти ее домой. С неохотой, потому что работа была не закончена, он упаковал вещи, и они вернулись в Канаду.

Спустя всего неделю в Квинсвилле она увидела, что он снова забеспокоился. «Но я уверена, что он по‑прежнему любит меня, – говорила она себе. – И я уверена, что я все еще его люблю». Она заставляла себя верить в это, боясь, что может легко его возненавидеть.

Ко второй годовщине смерти отца Рейчел не могла больше мириться с этой ситуацией. Она представляла себе судью, который говорил ей то, что она и так уже знала: «Ты совершила большую ошибку». Будь он здесь, он бы решил эту проблему вместо нее. Но его больше нет, и она собралась с силами, чтобы справиться с ней в одиночку.

Однажды в субботу вечером они с Роулендом сидели во дворике за домом. Он что‑то писал в своей книжке, а Рейчел наблюдала, как над Озером садится солнце.

И почувствовала, что настало время заговорить.

– Ты изменился, – сказала она Роуленду, словно декламируя первые строчки какой‑то классической пьесы.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, откладывая записную книжку, но без особого интереса.

– Ты уже не тот человек, за которого я выходила замуж, – сказала она, удивившись, как естественно она произнесла эту избитую фразу.

Он посмотрел на нее в лучах заходящего солнца и вдруг ответил:

– Да нет, я все тот же.

У нее сжалось сердце от сознания того, что он прав. Некоторое время они молчали.

– Я не могу так дальше жить, – продолжала она гнуть свою линию. – Я не та голландская жена, которая тебе нужна.

Казалось, его это не потрясло.

– У меня есть идея, – сказал он в сгущающейся темноте. – Британский музей только что получил множество артефактов с новых раскопок. Они хотят, чтобы я приехал и помог им составить каталог. Может, мне стоит поехать. Это даст нам возможность подумать о нашей ситуации.

– И как долго тебя не будет? – спросила она.

– Наверное, четыре или пять недель, – сказал он. Поверхность Озера уже почти слилась с краем неба. – Мы сможем все решить, когда я вернусь. Так или иначе.