Летучий голландец

Она отказывалась признать это.

– Он был бы жив, если бы не я, – сказала она, и слезы брызнули у нее из глаз.

Солдат покачал головой.

– Может быть. А может, и нет, – сказал он. – В той траншее все равно почти все погибли. А тем, кто выжил, – хуже, чем мертвым. – Он выставил ноги из‑под стола и стукнул правой ногой в начищенном ботинке. – Знаете, как я заработал это? – горько спросил он. – Нам приказывали ночью ходить на нейтральную полосу, чтобы искать в карманах мертвых врагов важную информацию. Все, что я находил, – письма из дома и семейные фотографии. А однажды ночью я наступил на мину. – Он снова постучал ногой в блестящем ботинке. – Когда я вернулся домой, моя девушка и знать меня не хотела. Она любит танцевать.

Рейчел Вандерлинден молчала.

Тут солдат посмотрел на нее свирепо.

– Надеюсь, вы были верны ему, – сказал он. – Вы были ему верны?

От этого слова у нее перехватило дыхание, словно ей на шею накинули петлю.

– Да, – с трудом выговорила она. Она подумала, что так будет лучше и для него, и для нее.

Он посмотрел на нее столь угрюмо, что она не могла понять, поверил он ей или нет. И как раз в тот момент из дверей бара раздался голос.

– Рейчел!

То был Джеремия Веббер. Он сделал ей знак, что подойдет через минуту.

Круглолицый солдат посмотрел на нее с неожиданным пониманием, поднялся и захромал прочь, не сказав больше ни слова.

Веббер заказал пиво у стойки, подошел и сел за столик. Он заметил, что она огорчена, и решил, что это из‑за его опоздания. Он пообещал развлекать ее все оставшееся время. Но она сказала, что ей вдруг стало нехорошо, и попросила проводить ее домой.

5

В ту осень, пасмурным утром, Рейчел пришла в городскую ратушу оплатить какой‑то счет. Она пробыла там полчаса. А когда вышла из центрального подъезда, увидела группу людей, столпившихся на тротуаре, среди них полицейский. Они смотрели на часовую башню, туда, где торчал флагшток. Рейчел тоже посмотрела наверх. Там, держась руками за шпиль, висел человек и смотрел вниз. Судя по всему, он поднялся по лестнице внутри башни и выбрался наружу через отверстие в стене.

Рейчел не могла на это смотреть и поспешила прочь. Но не успела пройти и двадцати ярдов по тротуару, как увидела краем глаза, что человек разжал руки. Он стремительно полетел вниз и рухнул на железный столбик забора. Хотя кончик был не слишком острый, из‑за силы удара он пронзил человеку грудь насквозь.

Вопреки себе, Рейчел остановилась посмотреть. Полицейский с помощью двух мужчин из толпы попытался снять тело. Самоубийца погиб мгновенно, вокруг уже было полно крови, так что они не особо церемонились. Одна нога казалась сломанной и свободно болталась, когда мужчины снимали его со столбика. Они положили его на спину на тротуар, и полицейский стал выпрямлять ногу, но та неожиданно осталась целиком у него в руках – деревянное приспособление с кожаными ремнями. Рейчел подошла еще ближе. Хотя голова мертвого человека откинулась под странным углом, а изо рта и носа шла кровь, она узнала солдата, рассказавшего ей о смерти человека, которого она любила.

– Кто‑нибудь с ним знаком? – спросил полицейский.

– Я встречал его, – сказал один из помогавших мужчин.

– Вы знаете его имя?

– Это Флойд Макгро, – ответил тот. – Он стал калекой на этой войне. И ему пришлось очень туго по возвращении.

Рейчел быстро пошла прочь. Флойд Макгро. Она подозревала, что это именно он, еще когда разговаривала с ним в «Йорк‑Инне». Думала, что надо бы найти его и сказать, что он тоже не виноват. Но не сделала этого, а теперь он умер, уверенный, что прощения ему быть не может. И все же его она не жалела. В этом смысле, понимала Рейчел, она – истинная дочь своего отца, судьи Дэфо.

6

Предки судьи были голландскими фермерами, которые укрощали строптивую дикую северную природу. Сам он был слишком болезненным для работы в поле, поэтому ему посоветовали продолжать образование. В итоге он стал юристом и вел весьма успешную практику в Квинсвилле – городе богатых торговцев зерном и шикарных домов на берегу Озера, в одном из которых жил и он сам. В сорок пять лет, несмотря на свое вечное нездоровье и вопреки советам врача, он согласился на должность в Местном суде. И вскоре заработал репутацию самого жестокого из законников – его прозвали «Судья Веревка». Работа отнимала у него много времени, и это так его истощило, что врач предупредил о возможных сердечных приступах. Адвокаты часто говорили, что если и есть угроза сердцу Дэфо, так скорее – со стороны крысы, которая в нем живет. Судья знал об этой шутке, и она была ему по душе.

К удивлению коллег, в пятьдесят лет он решил жениться. В жены взял Анке Ольтманс, дочь голландского торговца‑иммигранта. Она была крепкой низенькой женщиной и напоминала ему одну из характерных фигур на картинах Рубенса. Она посвятила ему всю свою жизнь.

Их брак со стороны казался весьма удачным и для самого судьи действительно был таковым. Он называл Анке «голландской женой». «С голландской женой не пропадешь», – любил говаривать он.

В положенное время у них родилась дочь, Рейчел. Но через три года Анке, которая казалась такой крепкой, подхватила от дочки корь, быстро угасла и умерла.

С этого времени судья Дэфо стал рабом своей дочери. Этот худощавый человек, чье лицо походило на череп, покрытый тончайшим слоем плоти, и чья внешность обычно приводила в ужас людей, попавших на скамью подсудимых, был нежнейшим из отцов. Казалось, вся любовь, на которую он способен, собиралась в единое целое и выливалась на дочь. Завидев ее, он неизменно улыбался – улыбка черепа. И чем сильнее он ее баловал, тем более замкнутым и нелюдимым становился ко всему остальному миру. «Если ты слишком легко находишь общий язык с людьми, – говорил он Рейчел, когда она подросла, – это признак твоей слабости».

Однажды вечером, когда ей было семнадцать и она только что окончила школу, в дверь позвонили. Судья был в своем кабинете, поэтому открыла Рейчел.

В свете фонаря на крыльце она увидела молодого человека среднего роста с худым лицом и довольно длинными, но аккуратными волосами. Его слегка рябое лицо напоминало современные живописные полотна, которые она видела в Картинной Галерее. Да и вообще, подумала она, он выглядит так, как должен выглядеть художник. У него даже блокнот в руках был, а из верхнего кармана пиджака торчали карандаши.

– Меня зовут Роуленд Вандерлинден, – сказал он. – Судья ждет меня.

– Входите, – сказала она. – Я его дочь, Рейчел. Похоже, он удивился. Как ей было известно, многие удивлялись, что Судья Веревка вообще смог стать чьим‑то отцом. Она проводила Роуленда в кабинет и оставила его разговаривать с судьей. Через час, когда она читала в кровати, она услышала, как отец провожает посетителя.

За завтраком на следующее утро она спросила отца о вчерашнем госте.

– Вандерлинден? – сказал отец. – Он антрополог. Записывает каждое твое слово. Но, по крайней мере, не опоздал на встречу, что необычно. – Судья был известен своей пунктуальностью. У него были часы даже в ванной.

– Антрополог? – Она не очень точно знала, что это такое.

– Это одна из новомодных псевдонаук, – ответил судья, – которые, похоже, появляются по одной в год. Он работает в музее в Торонто и преподает в Университете.

– А почему ты захотел с ним встретиться? Судья покачал головой.

– У меня не было абсолютно никакого желания с ним встречаться, – ответил он. – Но Юридическое Общество обязало нас консультироваться с так называемыми экспертами перед вынесением приговора.

– А, – сказала Рейчел. Она знала, что через несколько дней отец будет выносить приговор закоренелому преступнику – Джошуа Симмондсу, прозванному «Календарным Убийцей». Это дело получило печальную огласку в газетах по всей стране. Рейчел, как большинство молодых женщин в тех краях, следила за процессом с любопытством, смешанным с облегчением.

7

У Симмондса, убийцы нескольких женщин из Восточного Онтарио, были две особенности. Во‑первых, он использовал старомодный метод – удавку. А во‑вторых, совершал убийства в первый день каждого месяца, выбирая лишь тех женщин, которым не посчастливилось иметь имена, ассоциирующиеся с названием данного месяца. Отсюда и прозвище.