Страница 16 из 21
Они вышли за город. Теплый ветер нес с полей запахи медуницы и клевера, с гулом волновал некошеную траву. Палящее солнце и золотистое марево навевали дремоту, пробуждали воспоминания о детстве, прятках в саду, безмятежном сне на свежем воздухе. Лес встретил их приятной прохладой, птичьим многоголосьем, тысячами оттенков дробящейся светотени. Они быстро шли, молча, вдыхая сосновый запах, аромат нагретой солнцем смолы и грибов. Каждый думал о своем.
Марина вспоминала свое утро, посещение участка, как вошла в комнату, где одиноко и бесхозно лежали вещи погибшей, тоску и безысходность, которые она слышала кожей. Ярослав думал, как им отделаться от Коти, при которой совершенно не хотелось вести беседу. Впрочем, когда впереди за деревьями посветлело и почувствовалась близость Мокрого яра, она сама облегчила ему задачу, сказав, что еще раз обследует лес вокруг моста.
С замиранием сердца экстрасенсы перешли мост, готовясь к тому, что готовит им Ведьмина поляна. Но все было упоительно тихо, бархатисто зеленел мох, пятна солнечного света покачивались на замшелой крыше. В воздухе витало что-то, что говорило — проходите, располагайтесь, будьте как дома. Пользуясь тем, что сержант осталась на той стороне оврага, занятая своими наблюдениями, Марина заговорила:
— Я осмотрела все вещи Марковой, как ты просил. Ниток при ней не было, — Краснов кивнул, давая понять, что это он предвидел. — А что касается медальона, то тут кое-что есть. Аля сказала бы «ищи вальта трефового из казенного дома».
— Значит, темноволосый молодой человек? — нахмурился Краснов. — Нужно проверить всех, кто поздно пришел в общежитие. Он должен был вернуться одним из последних, пожалуй. От поляны путь неблизкий. И в чем заключается его роль?
— Неизвестно. Он просто был рядом, — вздохнула Марина. — А еще был страх. Очень сильный, просто животный ужас.
— Это-то как раз не удивляет, — тяжело произнес Краснов, раздвигая высокие белые метелки, чтобы пройти на поляну. Он сразу направился во двор, где стоял столб, до которого в прошлый раз им так и не удалось дойти. Провидец внимательно прислушивался к своим внутренним чувствам, но ничего, даже близко похожего на сомнения и тревогу, испытанные в прошлый раз, не находил. Напротив, внутри зрело мягкое теплое чувство, будто он пришел наконец домой. Даже чудилось, что он знает, где в этой избушке находятся те или иные комнаты и предметы.
— Котя далеко, можешь рассказывать, что ты узнал, — нагнала его Марина. Они неспешно шли по двору к малиннику со столбом в центре.
— Да долгий будет рассказ, — нехотя ответил Ярослав, посмотрел на нее мягко и заговорил. — Понимаешь, перед вылетом я погуглил про это Мокроярово. Почитал краткую историю, мол, названо по фамилии некоего не то купца, не то барина Мокроярова. Обычная история, в принципе. Может, был здесь такой, кто знает. Вот только истоки названия вовсе не в фамилии купца, а в месте, в котором мы сейчас находимся.
Они подошли к столбу. Ярослав сделал Марине знак стоять на месте, а сам начал осторожно, выбирая дорогу, протискиваться внутрь.
— Ну вот, я так и знал, — говорил он себе под нос. — Вот тут малина поломана, а здесь… здесь она подошла к колодцу.
— Там колодец? — Лещинская вытягивала шею, чтобы разглядеть очертания осыпавшейся постройки за фигурой Краснова.
— Да, колодец. Снаружи почти разрушен… так, я не буду туда подходить, — комментировал он, подаваясь вперед. — Кладка почти не держится, но внутри. ооо… глубокий. А вот и нитки, — радостно крикнул он, чуть оглядываясь на Лещинскую. В глубине колодца, зацепившись за торчащие из стены корни и пучки травы, виднелся светлый кусок мягкого и ворсистого льна.
— И что дают нам нитки?
— А… сейчас расскажу, — Краснов продирался обратно, шипя на малиновые колючки, цеплявшиеся за одежду и царапавшие руки. Отряхнувшись, он обошел колодец и задрал голову вверх, разглядывая столб.
— Дело, значит, не в купце, — заговорил он снова. — А в том, что на этом месте издревле находилось капище языческой богини по имени Мокошь. Ни о чем не говорит? — он скосил глаза на Марину и, увидев, как она пожимает плечами, продолжил. — Мокошь — это все та же праматерь, покровительница плодородия, урожая, пахоты, животноводства, семьи и дома. Можешь называть ее разными именами — сущность от этого не меняется. Культ Мокоши существовал еще долго после того, как Русь крестили. Как правило, его поддерживали женщины. Даже крещеные и родовитые, они все равно придерживались порой древних обычаев. Неудивительно, что здесь они уцелели до сих пор.
— Я могу тебе долго рассказывать об обычаях, о символике, о различных вариациях и разнообразии веры в эту старую, как само человеческое существование, богиню, — продолжил Ярослав. — Как и многим женским божествам, Мокоши предпочтительна была водная стихия, источник жизни, символ женского чрева и лона, дождей и родников.
Он отошел от столба и присел в траву. Марина устроилась рядом. Трава скрыла их по самые глаза, стали видны снующие букашки, притаившиеся бабочки, замершие стрекозы. Казалось, мир исчез, скрывшись за золотистой стеной травы, осталось только высокое, чуть фиолетовое от зноя небо с льняными облаками.
— Алтарь Мокоши находился здесь, на берегу реки, названной по имени богини — Мокрушей, Мокренью, Мокрой. Названий могло быть много, и они в разное время могли быть разными. Соответственно, овраг был наречен Мокрым яром, а затем так начали называть деревню на краю леса. Местные чтили источник и знали его силу. Никто не приходил к ведунье с праздными мечтами и суетными мыслями. Люди понимали — древняя сила опасна. Если она дарит, она дает щедро и полно, но горе тому, кто отвергает божественный дар. Во времена революций и войн, должно быть, история прервалась. О месте культа позабыли, в исчезающую деревушку пригнали ищущих лучшей доли русских и финских работяг, построили город, открыли пушную звероферму.
Высоко в небе кругами поднимался все выше и выше коршун, превращаясь в маленькую точку. Марина откинулась на спину и, закусив травинку, глядела в небо. Голос Ярослава успокаивал. Ей хотелось расслабиться и забыть обо всем, снова стать маленькой девочкой, беспечно играющей в поле. Все вокруг полнилось звуками, от которых так давно отвыкло привыкшее к городскому шуму ухо. Шелестела трава, лепетала листва, шумели в вышине верхушки сосен, перекликались птицы, с гулом летали какие-то жучки. Хотелось раствориться, стать землей, частью этой бесконечной мягкой силы.
— У Мокоши был спутник. Неизвестно, откуда он взялся, это явно не славянское божество. Его связывают с иранским Симургом, вещей птицей, грифоном или птицей с собачьей головой. Звали его Семаргл, представлялся он в образе большой собаки, а отвечал во-первых, за посевы, семена и растения. А во-вторых, был проводником между мирами и тогда связывался с огнем. Поэтому образ собаки, о котором столько говорили, неудивителен для этого места. Погляди, сколько их здесь! Собаки вдоль крыши, собаки на наличниках, на столбах и балках.
Марина подняла голову и пригляделась к растрескавшемуся изображению Семаргла на столбе над колодцем.
— У него в глазницы вставлены слюдяные камешки, — улыбнулся своим мыслям Ярослав. — Поэтому на всех фото, где этот столб появляется в кадре, мы видим собаку с горящими глазами.
Какая-то тихая нежность переполняла их обоих, не хотелось ни вставать, ни двигаться, а только сидеть вот так и неспешно говорить. Марина, глядя в небо, слушала Ярослава так, будто он рассказывал ей чудесную сказку, а вовсе не разбирал причины гибели деревенской девочки. Ярослав же говорил, любуясь стройной фигурой лежавшей женщины, и с каждым словом его все больше переполняло желание обнять ее, защитить и укрыть от всех бед и невзгод. Было в ней зовущее, женское, податливое, рядом с которым хотелось быть сильным и мужественным. И — не расставаться. Это потом, в другой жизни, когда они перейдут мост судьбы и все вернется в привычное русло, он будет ее начальником, одиноким холостяком из Новосибирска, а она — измученной бессмысленностью жизни москвичкой. Но это будет потом, потом…