XV легион

Земля качалась под ногами, когда потерпевшие кораблекрушение шли через холмы. Оттуда они увидели весь остров, небольшой, уютный, весь в пастбищах и виноградниках. С другой стороны видна была узкая бухта, где укрылись от непогоды несколько кораблей. На берегу бухты стоял беленький чистенький городок.

По просьбе Виргилиана женщины, которые приютили в своем домике больную Делию, послали в этот городок за врачом. В ожидании его Делию устроили на высоком ложе, укрыли ее свежими овчинами, дали горячего молока с медом. Она сделала несколько глотков и опять закрыла глаза. Дыхание ее было знойно, тело пылало в жару. Виргилиан с нетерпением ожидал приезда медика.

Итак, судьба забросила их на тот самый остров, на который некогда был сослан с отцом Оппиан. Виргилиан несколько раз спрашивал Делию, как она себя чувствует, но та ничего не отвечала. Только раз она шепнула, чтобы он не беспокоился. Но у него сердце сжималось от тяжких предчувствий.

Он вышел на дворик, где овчарка вылизывала в конуре родившихся этой ночью щенков, скуливших, копошившихся под материнским брюхом. Собака посмотрела на него умными глазами, точно спрашивая, не может ли этот человек причинить вред ее потомству, но успокоилась и продолжала с увлечением вылизывать щенков. Виргилиан позавидовал ей, такой спокойной, удовлетворенной жизненными процессами.

Селение состояло из нескольких бедных хижин под красной черепицей или даже под соломенными крышами. Дети играли на улице с деревянным волчком. Жители, пастухи и огородники, стояли кучами, переговариваясь между собою по поводу взволновавшего их события. Где-то за холмами погибала «Фортуна».

Наконец приехал на ослике врач. Это был величественного вида старик по имени Феликс. Виргилиан не знал, что он являлся главой местной христианской общины, к которой принадлежали и приютившие их пастухи. Феликс имел в городе дом и обширный виноградник, был единственным врачом на острове, но это не мешало ему заниматься делами общины, совершать требы, иметь общение с вверенными его попечению душами пастухов, корабельщиков и ткачей, которых было много на Мелите.

По некоторым признакам и словам Делия догадалась, что люди, в доме которых она очутилась, христиане. В этом она увидела перст Божий. И когда хозяйка, румяная женщина по имени Диотима[45], удивившая Виргилиана своим платоновским именем, шепнула ей, что врач их врачует и души, она схватила руку старика и долго шептала ему о чем-то. Старик повернул голову и сказал Виргилиану:

– Друг, оставь нас наедине.

Виргилиан покорно вышел. Дети все еще играли в волчок, заставляя его вертеться ударами бича. Овчарка вылизывала щенков. Трифон с корабельщиками ушел спасать с корабля остатки товаров. Скрибоний в изнеможении спал. И Виргилиан вдруг почувствовал то страшное одиночество, когда некому сказать слова и не с кем разделить свое горе. Но спустя некоторое время на пороге показался взволнованный врач и поманил его рукой.

– Она хочет тебя видеть, – сурово сказал он, вытирая рукой слезы на глазах.

Делия улыбалась ему.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил Виргилиан и вопросительно посмотрел на врача. Но тот закрыл глаза.

Врач вышел. У дверей дома его уже дожидались два поселянина спросить совета, стоит ли покупать участок земли, который продавала после смерти мужа одна женщина. Старик, только что приготовлявший душу человеческую к отправлению в далекое путешествие, в Небесный Иерусалим, где нет ни слез, ни воздыханий и откуда нет возврата, еще со слезами умиления на глазах стал обсуждать выгоды и невыгоды покупки. Выходило, что землю покупать надо, что нельзя упускать такого случая.

Делия не отвечала на призывы. Дыхание ее было шумным, лицо пылало. Выйдя из домика, Виргилиан подошел к врачу, чтобы узнать, что он думает о больной. Феликс развел руками.

– Одна надежда на милость Божью, – сказал он торжественно, – я дал ей жаропонижающее питье, но приготовься ко всему. Средства медицины невелики. Посмотрим, как справится с недугом ее организм.

Виргилиан отправился в ту хижину, где нашел себе приют Скрибоний. Поэт хорошо выспался и теперь сидел за столом, ел сыр и хлеб, запивал еду вином из деревенской глиняной чаши.

– Здравствуй, Виргилиан. Я всегда говорил, что приятно жить на земле. Какой здесь сыр! Какое вино!

– Делия умирает!

– Что ты говоришь? Не может этого быть!

На глазах у Виргилиана стояли слезы. Смерть Делии казалась ему космической катастрофой. Это разрушало все понятия о логическом ходе вещей во вселенной. Неужели она должна умереть, а все вокруг – люди, животные, этот остров, камни, дома, море – все будет существовать, жить, радоваться солнцу? Тело ее будет предано безобразию смерти, распадется, сгниет, а вот этот камень еще будет существовать века. Как все непрочно в человеческой жизни! И только теперь он понял, как она ему дорога, нужна. Даже не своей красотой, поцелуями, а чем-то другим, неуловимой близостью своей души, родственностью переживаний, тем, что она так умела всегда понимать его с полуслова, любила те же стихи и книги, те же пейзажи, стояла в спорах на его стороне.

Он пошел назад, в хижину пастухов. Делия лежала, как потребовал врач, под горой овчин.

– Может быть, это вызовет потение, – сказал озабоченно Феликс.

Хозяйка с именем из «Пира», высокогрудая, русоволосая, как Юнона, укачивала в колыбели ребенка, напевала ему едва слышно песенку о козле. Виргилиан подошел к Делии, поцеловал ее в лоб долгим поцелуем.

– Делия, скажи мне что-нибудь!

Тогда она открыла глаза, улыбнулась жалкой улыбкой, от которой у него сжалось сердце.

– Дай мне яблоко...

Он принес плоскую плетеную корзину, наполненную плодами: яблоками, виноградом, смоквами. Делия взяла румяное яблоко, поднесла его ко рту, но потом положила опять в корзину и только гладила плоды дрожащей рукой, точно прощалась с обилием земли. Он услышал ее прерывистый шепот:

– Как грустно все-таки покидать землю... И с тобой расставаться. Навеки...

Он дал ей напиться. Край чаши, из каких вкушают вино поселяне и пастухи, стучал о зубы. Напившись, Делия опять закрыла глаза.

– Как все-таки тяжело... – повторила она, с трудом произнося слова, прерываемые тяжкими вздохами. Дыхание ее походило на свист. Она уже задыхалась, металась на ложе в жару, в бредовых видениях.

– Не покидай меня, Делия, – говорил ей Виргилиан, – я не переживу тебя! Мы будем жить долго. Поедем в Александрию. Там ты увидишь мать, дом, в котором ты родилась, научилась говорить...

– Не плачь, милый! Может быть, мы увидимся там... на небе. Но если ты будешь в Александрии, спроси дом Серапиона... тебе его покажут. Недалеко от Канопских ворот... Скажи матери, как я умерла...

– Не умирай, Делия, – рыдал Виргилиан.

– Нет, я знаю, что умру. Дай мне твою руку... Так...

Дыхание ее становилось все тяжелее, чаще.

– Господь мой, милости жажду! Не покинь рабу Твою...

Виргилиану казалось, что она бредит, но это она вспоминала обрывки молитв. Он услышал незнакомые слова:

– Отче, пребывающий на небесах...

Дверь отворилась, и на пороге показался старик врач, уже не в синем плаще, а в белой тоге, которую ему принесли из городка. В руках он держал нечто прикрытое белым покрывалом – чашу причащения. За ним стояли толпой жены и сестры пастухов.

– Сын мой, – сказал он Виргилиану, – оставь нас на некоторое время.

В его словах такая была уверенность в своей власти, что Виргилиан оторвался от ложа, удалился, опустив голову. На дворе на него взглянула черная овчарка, точно спрашивая, почему плачет этот человек, когда вокруг так радостно, так все полно значения и жизни.

– Что он будет делать там? – спросил он какую-то женщину.

– Он совершит таинство верных, – сказала она, и глаза ее горели странным огнем.

Пришел Скрибоний, огорченный горем друга, но едва скрывая свое удовлетворение едой, ковыряя в зубах зубочисткой.

– Что там происходит? – спросил он, показывая головой на хижину.