Страница 52 из 54
– Не знаю. Они молятся. Ведь Делия христианка...
– Христианка! – протянул Скрибоний. – Вот как.
Вытягивая шеи, они видели через головы людей, как у ложа, на котором покоилась Делия, сверкнула в руках врача серебряная чаша, медленно развернулся пурпуровый плат. Виргилиану казалось, что в хижине происходит некая страшная мистерия, такая стояла там тишина, прерываемая только возгласами пресвитера. В руках у женщин горели светильники. Он вспомнил, что при свете таких же светильников ему вручили в Элевзине, на таинствах Деметры, пшеничный колос – символ воскресения из мертвых...
Потом в хижине произошло движение. Старик вышел, высоко держа в руках потир, благословил им стоявших пастухов, овчарку и щенков, дворик, холмы, дорогу. Мальчик подал ему синий плащ и подвел ослика. Старик уже собирался отправиться в городок, но к нему опять подошли те два бородатых поселянина, что спрашивали о покупке земли.
– Так как же ты посоветуешь нам, отец?
Старик нахмурил брови, что-то обдумывая.
– Не знаю, что сказать вам. Об этом, дети мои, надо подумать. Купить легко, но можно ли на этой земле разводить лозы? Оправдает ли себя земля?..
Виргилиан не решился ничего спросить у него о Делии. Только тогда, когда поселяне помогли врачу сесть на ослика и, почтительно сняв шляпы, стояли перед ним, как большие дети, поэт махнул ему рукой, делая знак, чтобы Феликс не уезжал.
– Остановись на минуту! Мне надо поговорить с тобой.
– О чем, сын мой? – обернулся к нему старик, и глаза его были печальны, понимали, казалось, всякое человеческое горе.
Виргилиан подошел и, гладя от смущения шею ослика, хорошенького, серого, как мышь, в уздечке с медными украшениями, с пушистыми ресницами больших выпуклых глаз, сказал:
– Спаси ее! Я знаю, что тебе дана большая власть над людьми. Ты можешь спасти ее...
Феликс опустил голову.
– Я ничего не могу сделать против воли Божьей. Но не надо отчаиваться. Не скорбеть, не плакать теперь надо, а радоваться. Вот сестра твоя покидает этот бренный мир, чтобы отойти к Господу. Да осенит и тебя благодать...
И он отъехал. Ослик затряс ушами. Синий плащ пресвитера развевался на ветру. Внизу отражался в воде бухты беленький городок, стояли корабли, летали чайки. Светило солнце. Мир был прекрасен.
Делию похоронили в усыпальнице Клавдии, богатой женщины, тайной христианки, которой принадлежали на острове многочисленные ткацкие станки, стада тонкорунных овец и торговый корабль. Гробница представляла собою круглую башню, увенчанную крылатым гением с опущенным вниз факелом в руках, так как предки Клавдии были язычники. Из гробницы ступеньки вели в подземный колумбарий, где покоились урны предков, клиентов и вольноотпущенников богатой фамилии Клавдиев, которые сами вели свой род от вольноотпущенника императора Клавдия. Темно-синий потолок изображал небо, усеянное звездами, а по стенам поднимались к нему прекрасно нарисованные стилизованные виноградные листья – лозы Небесного вертограда. Здесь Клавдия разрешала хоронить и всех умиравших на острове единоверцев. Но так как места в колумбарии уже не было, то верные пробили в скале еще одну подземную залу, узкую и мрачную, куда вел проход из колумбария. В эту зияющую дыру унесли осыпанное цветами тело Делии.
Виргилиан, упросивший Феликса позволить ему присутствовать при погребении, со слезами на глазах спустился вслед за другими по высеченным в камне ступенькам. При мерцании светильников, которые держали в руках собравшиеся на похороны, он увидел в конце подземелья изображение Доброго Пастыря с овцой на раменах. Внизу было начертано: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы...»
Церемония совершалась в благоговейной тишине, присутствующие пели псалмы вполголоса, чтобы не привлекать внимания посторонних, путников на дороге, около которой была расположена гробница, рядом с виноградниками Клавдии.
Виргилиан с удивлением смотрел на странное облачение пресвитера, на черный деревянный крест в руках мальчика, на светильники. Кроме знакомых пастухов и их жен, на погребение пришли люди из города, подруги Клавдии, богатые, как и она, женщины, державшие в маленьких ручках изящные серебряные светильники с ароматным маслом. Весть о том, что у берегов острова потерпел гибель римский корабль, взволновала маленький городок. Кумушки рассказывали о поэте, сыне сенатора, влюбленном в танцовщицу, которая покаялась в своих грехах, получила прощение и христианскую кончину, и явившиеся на погребение горожанки с любопытством смотрели на бледное лицо Виргилиана, осматривали его фигуру.
– Какой интересный, – шепнула одна другой.
– И как он убивается! Бедняжка!
Виргилиан как во сне спустился по ступенькам и смотрел тупым взглядом на работу погребальщиков, замуровавших плитой отверстие ниши. За этой плитой лежало все, что осталось от Делии, от ее обуреваемой страстями жизни. Он припал к холодному камню и плакал, как плачут дети.
– Пора идти, сын мой, – сказал Феликс и взял его за руку, – все уже разошлись.
– Пойдем, – вздохнул Виргилиан.
Они поднялись в колумбарий, пресвитер погасил светильник, висевший под потолком, и они вышли в виноградник. Вдалеке были слышны голоса спускавшихся в город людей. Веял прохладный ветерок. На небе сияли звезды.
Клавдия, узнав, что Виргилиан племянник сенатора Публия Кальпурния Месалы, предложила поэту гостеприимство в своем доме, но Виргилиан отклонил это предложение. Он предпочитал остаться у пастухов, в той мирной и пахнущей овчинами хижине, куда его забросила судьба, а потом решил на первом подходящем корабле отправиться в Италию вместе с Трифоном, Скрибонием и корабельщиками несчастной «Фортуны».
Он покорно следовал за Феликсом. На повороте дороги, поднимавшейся вверх среди виноградников, врач сказал:
– Теперь тебе надо подняться по этой тропинке до самого верха горы, и ты будешь в селении пастухов. Слышишь, там лают псы?
– Прощай, – пожал его руку Виргилиан.
– Прощай! И не осуждай меня за то, что мое искусство врачевания оказалось бессильным пред смертью.
– Я не осуждаю тебя. Так было суждено.
– Не предавайся также отчаянью. Сие есть не смерть, но успение. Мы не знаем путей Провидения. Ты видел в катакомбах Доброго Пастыря?
– Да, я видел, – нехотя ответил Виргилиан.
– Он взвалил на свои рамена грехи всего мира. Все обремененные, все труждающиеся и все, у кого душа пребывает в смятении, находят у него прибежище. Ах, друг мой, сын мой! Когда тебе некуда будет постучаться, вспомни, что на Мелите есть человек по имени Феликс. Да будет с тобою мир...
Виргилиан слышал, как удалялись в темноте шаги священника. Потом все смолкло. Он не стал подниматься по указанной тропинке, а присел на камень и закрыл лицо руками. В отдалении заливались собаки, чуя чужого человека. Какое им было дело до его горестей, до того, что больше не было на свете Делии, что весь мир стал иным? Казалось, что, в самом деле, ему некуда было постучаться. Скрибоний в этот час храпит, Феликс ушел в городок, но, если бы его окликнуть, он стал бы говорить о воскресении мертвых. А что если в его словах истина? Что если, в самом деле, душа человеческая не умирает вместе с телом, и, может быть, бессмертная душа Делии сейчас витает над ним в этой звездной темноте? В это мгновение ветерок коснулся его лица. Виргилиан вздрогнул.
– Делия, Делия, зачем ты меня покинула? – шептал он, храня где-то в самой глубине души надежду, что Делия слышит его призывы.
Так просидел он на камне весь остаток ночи. Рассвет поднимался над островом. Виргилиан рассмотрел сухую смоковницу, одиноко стоящую над тропинкой, камни и ниже темно-зеленые виноградники, белеющий в тумане городок.
В этот час в Сатале, на границе с Арменией, в лагере Пятнадцатого легиона пели утренние трубы.
Корнелин, в сопровождении трибунов, въехал в ворота лагеря. На площади перед преторием легионарии занимались военными упражнениями – метали копья в соломенные чучела, изображавшие врагов. Краснорожий центурион кричал неловкому новобранцу: