Страница 77 из 97
– Прости меня, – и она, неожиданно для меня, поцеловала мою руку.
Я похолодел, но руку не убрал, так как она, прижавшись к ней лицом, зашлась в рыданиях.
К нам подошла официантка – Ассоль, в красной юбке и красной косынке, повязанной как галстук на шее и спросила:
– Вашей даме не нужна помощь?
– Нет, деточка, – подняла Ольга мокрые, все в слезах, глаза:
– Нашему горю не поможешь, а случилось оно сорок лет назад.
Я просто убила любовь, свою любовь и любовь ко мне этого замечательного человека, самого лучшего из людей.
Девчушка-официантка в растерянности улыбнулась, а затем сказала:
– Господи, какие же Вы счастливые, если пережили такую любовь и через сорок лет об этом помните. Сегодня так уже не любят. Не научили нас…
Мы же, с Ольгой, больше к печальным страницам наших взаимоотношений не обращались.
И всё реже в нашем разговоре звучало:
– А помнишь?..
Я всё помню, милая Ольга. Всё помню и ничего не забыл. И не хочу забывать. И не скоро смирился с такой роковой и страшной для меня потерей.
И лишь через десять лет, будучи в Афганистане уже второй раз, нашёл свою судьбу и счастье, мать моих детей.
Когда я умирал, будучи тяжело раненым, она мне отдала свою кровь.
И я, только придя в себя, и попросил у неё руки и сердца. Тогда она была фельдшером батальона, гораздо моложе меня.
А в девяностом году она погибла в Баку, спасая от расправы старую армянку. Нож погромщика вошёл ей прямо в сердце…
Я проводил Ольгу к её санаторию и получил приглашение подняться к ней в номер.
И, как в юные лета, этого не сделал.
Назавтра она уехала из Ялты, даже не известив меня об этом.
Наверное, так было самым правильным. В одну реку дважды не входят. И я – даже вослед ей, для себя лишь сказал:
«Нет, Оля, ты ошибаешься. Я не могу тебе сказать сейчас, что люблю тебя, как и прежде. Я люблю память о тебе, но лишь в том времени, в котором мы были молодыми и юными.
Да, болел тобой долго, это правда, но затем – спасибо судьбе и жизни, я нашёл своё счастье и смысл жизни».
И я почувствовал, как она, будучи от меня далеко, вздрогнула и раздался её голос в моём сердце:
«И ты меня больше не любишь?»
«Нет, не люблю, но храню светлую и добрую память о той девочке, которая любила меня почти сорок лет назад. И я её любил.
А потом – на меня смотрят везде, куда бы я ни приехал, ЕЁ глаза – с портрета, который я сделал уже в наши дни и я его вывешиваю на стену везде – в гостинице, в любой армейской ночлежке.
И говорю с ней, молодой и красивой, в камуфляже, с сержантскими лычками на погонах и двумя орденами Красной Звезды на груди.
Второй из них, как ни смешно, ей дали за меня, за моё спасение на поле боя.
Как же, важный столичный начальник и она его спасла, за это полагался орден.
И я всегда, уходя и приходя в своё жилище, прикасаюсь к её портрету своей рукой и шепчу: «Спасибо ТЕБЕ. За всё. За то, что был счастлив, за то, что ТЫ меня любила. Без расчёта и выгод, не думая о моём генеральстве и о моей Золотой Звезде.
Просто любила. И шла на край света, не спрашивая, а сколько же лет будешь учиться в четырёх мединститутах, в которые переводилась…
И родила мне прекрасного сына и дочь, которых научила чтить отца и любить своё благословенное Отечество.
Мне очень плохо без ТЕБЯ.
Если бы ТЫ знала, как мне плохо без ТЕБЯ, но я не могу осквернить память о ТЕБЕ, и представить рядом с собой другую женщину, пусть даже она была любима в прошлом.
Другой, такой, как ТЫ, нет в целом мире.
Да я и не искал других. Всегда, узнав ТЕБЯ, был тебе верен и любил только ТЕБЯ, родная моя, счастье моё светлое и такое далёкое, недостижимое сегодня.
Не докричаться и не дозваться ТЕБЯ только. Слишком далека дорога, по которой ТЫ ушла навсегда, безвозвратно.
А я… всё жду ТЕБЯ и думаю о той встрече, которая у нас впереди
Увижу ТЕБЯ и с великим восторгом любящего сердца прокричу на всю Вселенную:
«Да, Святится Имя, Твоё!».
***
Перед прошлым не надо
благоговеть и постоянно призывать
его в свидетели сегодняшнего дня.
А вот помнить о том, что жизнь
не делится на вчерашнюю и
сегодняшнюю, непременно следует.
Она – едина. Ни прервать,
ни вычеркнуть ничего из неё нельзя.
И. Владиславлев
ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО
Как страшно защемило сердце. Оно всегда у меня начинало болеть в те редкие теперь минуты, когда я приближался к этому месту.
Ровно три года назад, у этого берега, движимый необъяснимым чувством отчаяния и боли, не для облегчения, нет, а для того, чтобы слиться с НЕЮ во Вселенной, во всей Безбрежности, я и бросил в пенные волны моря своё заповедное, то, самое первое, объединяющее с НЕЙ обручальное кольцо.
Мне кажется, ОНА не осудит меня за этот поступок, ибо в той жизни мы ещё встретимся и мне, нет, не ЕЙ, а лишь мне – держать ответ пред НЕЮ за все мои прегрешения.
Не думаю, что их было много, но и отрицать их наличие – совести не хватает.
Но это когда будет? Только Господу ведомо, а так, мне кажется, и не перерывается моя связь с НЕЮ через водную стихию, которую ОНА так любила и в которой остались атомы ЕЁ тела.
Так было и сегодня. Стараясь унять боль в сердце, я зашёл в прибрежный ресторанчик и устроился за любимым столиком.
Коньяк остудил голову, она наполнилась лёгким теплом и боль уже не столь беспощадно сжимала измаявшееся сердце.
И услышав объявление, что предлагается морская прогулка на теплоходе, со звучным названием «Саманта Смит», я направился к кассе.
Знакомый берег, очертания едва видимых в дымке Ореанды, Ливадии, знаменитых в Советском Союзе домов отдыха и санаториев, дополнялись уродливыми новостройками – роскошными замками «новых украинцев» под красными крышами.
«Точно, как у нас на Рублёвке» – подумал я, – и смотреть на берег при этом мне сразу расхотелось.
Уйдя в свои мысли я даже закрыл глаза. Задремать мешал привычный и равнодушный голос экскурсовода, которая, наверное в тысячный раз, рассказывала о беседке Курчатова, о летней даче императрицы, последней, и об иных прелестях Южного берега Крыма, которых здесь в изобилии.
«Что же я в жизни так тебе задолжал, Господи? Где я сбился с той дороги, что Ты мне заповедал, что ты так жестоко меня наказал?
Ведь Ты не одну жизнь, при этом, самую лучшую и достойную, забрал к себе, Ты ведь и меня лишил самого смысла существования.
Я же так просил Тебя, Господи, забери мою жизнь, даруй ЕЙ только благополучие и здоровье. И жертву эту я бы принёс без раздумий.
Она имела больше прав на жизнь, так как была СВЯТОЙ и БЕЗГРЕШНОЙ. Служила людям истово, без любого расчёта на их благодарность».
Но не услышал меня Господь. Так и истаяла ОНА, лучшая из людей, а с НЕЙ – и моя душа обуглилась и перестала чувствовать и боль, и счастье.
Не утешило меня и то, что священник заявил в беседе, что «… лучшие самому Господу нужны, вот он им и дарует царство вечное».
Боль одиночества становилась невыносимой. И я чувствовал, что просто схожу с ума, особенно – по долгим вечерам и бессонным ночам.
И странное дело, когда я бросил в море кольцо, мне стало как-то легче.
Может, время стало вершить свою тайную работу и страдания стали отступать, а может – действительно мы так и слились с НЕЙ в единой и любимой среде, и ОНА, из жизни вечной, имела возможность общаться со мной и даже утешать меня.
Под эти мои горестные размышления теплоход повернул на обратный путь.
И я пошёл на корму, где работал бар и, с наслаждением, выпил изрядный бокал коньяку.
На душе сразу потеплело. Голова приятно кружилась и от сердца отступила страшная боль.
И вот – снова набережная. Я не торопился. Да и куда мне было спешить, если я был один на всём белом свете?
Но когда я всё же поднялся, чтобы сойти с теплохода, случайно увидел, под столом, обычное обручальное кольцо маленького диаметра.