Крымские истории

Я взял его в руку и в растерянности спустился по трапу.

«И что мне с ним делать? – подумал я, – отдать в кассы, пусть объявят по радио, может и найдётся беспечная хозяйка».

Выйдя на пристань я увидел очень красивую молодую женщину, которая плакала навзрыд и всё показывала молодому мужчине свою правую руку.

До меня донеслось её трагичное, чрез слёзы:

– Оно же только было у меня на пальце. Даже за столом. Где я его потеряла?

Я подошёл к ней. Мне почему-то не понравился её избранник, на лице у него, в минуту её горя, сочувствия не виделось, одно раздражение.

– Милая девушка, не эту вещицу Вы потеряли? – и я протянул ей на ладони только что найденное обручальное кольцо.

– Ой, это оно, оно, честное слово это моё кольцо! Поверьте мне!

И уже не обращая на меня никакого внимания, она торопливо взяла кольцо с моей ладони и, воздев его себе на безымянный палец правой руки, держа её пред собой на весу и счастливым взором разглядывая обретённую дорогую находку, бегом увлекла за собой своего избранника. Вскоре они слились с толпой на набережной и растворились в ней.

Тихая грусть захватила моё сердце. И я, неспешно идя к гостинице, думал:

«И снова – кольцо. Что же за судьба такая в этом кусочке металла? И почему его так боятся утратить люди, а матери – даже говорят дочерям на выданье: «Береги кольцо! Сохрани тебя Господь, потерять его. Тогда и жизни не будет. И судьбы».

Мозг не давал мне покоя и дальше:

«Да, обручальное кольцо, от корня – обруч, связь, крепь. Без обруча никогда не сладить бочку. Не удержать в ней ни воды, ни вина.

А на Украине так и говорят – обручка, так называют там кольцо.

Обряд обручения – тоже отсюда. Это присяга на верность. Клятва идти одной дорогой, навсегда, и самое главное – к одной цели…».

Эти мои сентенции прервало видение счастливого лица в толпе зевак.

Молодая женщина лучилась от счастья, изредка поднимала к своим глазам правую руку и увидев кольцо, красиво улыбалась сочными и яркими губами.

Иным было лицо и у её избранника. Он с восхищением смотрел на молодую женщину, правда, его взгляд только несколько портило выражение абсолютного собственника.

Что делать – наверное, мы все так смотрим на своих женщин, на своих избранниц, на всё то, что принадлежит нам, как мы думаем, по праву.

Так ли это на самом деле?

Один миг, один поворот судьбы – и ты нищ, сир и убог, когда из жизни уходит любовь, да не по прихоти – любил-разлюбил, а по самому страшному утратному закону, от которого не отмолиться и не выпросить у Господа милости и возврата былого счастья.

***

Не каждый из нас имеет

счастливую возможность

поговорить за жизнь

с незнакомыми людьми,

которые в ходе беседы

становятся роднее

кровного родства.

И. Владиславлев

РАЗГОВОРЫ ЗА ЖИЗНЬ В ВИННОМ ПОДВАЛЬЧИКЕ

Этот винный подвальчик всегда меня привлекал тем, что публика собиралась здесь особая – интеллигентные, необычайно приятные и красивые балаклавские рыбаки, которые всю жизнь прожили друг с другом рядом, считай, на одном причале.

Вместе праздновали дни рождения детей, вместе гуляли на их свадьбах, вместе же и провожали в последний путь тех, кто довершал свою борозду на ниве жизни и представал пред Господом, чтобы тот определил его судьбу в жизни вечной.

А что её было определять, если каждый здесь жил по совести, и не мог ни слукавить, ни поступить бесчестно, всю жизнь в честном труде и хлопотах.

Поэтому, по мнению рыбаков, их товарищи заслуживали лишь одного – светлых врат рая, где и встретятся, словно и не расставались, со своими многочисленными родственниками, предшественниками и друзьями.

И даже там, в жизни вечной, удивлялись остальные насельники владений Всевышнего, наблюдая за ними, балаклавскими тружениками – вот она праведность и честность, вот она жизнь – в благости и чести, в служении Господу.

Им ни в этой, ни в той жизни не надо ни лукавить, ни быть двуличными.

Они, зная друг о друге всё, часто состоя в близком родстве, всегда обращались друг к другу на «Вы», не повышая голоса и только громко вздыхали, если их товарищ не то, чтобы завирался, а как-то забывал, что событию, о котором он говорил, свидетелей было немало и оно немного было не таким уж и цветастым и значимым, величественным и красивым.

Да и происходило оно не с рассказчиком, а с его отцом, а то – и дедом.

Но это было неважно. Главное, чтобы история эта была интересной и слушалась теми, кто хотя и знал уже наизусть всё, что скажет рассказчик, но внимали своему другу так, словно её рассказывали впервые.

Вторым, большим отрядом этого подвальчика, были армяне.

Чёрные, как грачи, а те, кто постарше – с белыми волосами, большими же носами и всегда детскими наивными очами, они были предупредительными и вежливыми и главным было лишь одно правило в разговоре с ними – не усомниться, что все самые значимые учёные, врачи, писатели – были армянами.

А деревня Баршатлы, что в Нагорном Карабахе, дала державе самых выдающихся полководцев – трёх маршалов, которые и решили исход войны – Баграмяна, Бабаджаняна и флотоводца Исакова (Исакяна).

И только один посетитель здесь всех волновал, ко всем приставал и, как тот петух, вступал с ними в громкие споры, которые, правда, заканчивались неизменным примирением и высокими тостами.

Этим особым человеком был пожилой грузин, который и языка-то грузинского не знал, родился здесь, в Крыму, здесь же родились его отец и дед, но он себя иначе, как грузином не считал и. особенно непримиримо, спорил с армянами, утверждая, что его народ – самый заслуженный среди кавказских народов и доблестей высоких совершил намного больше, чем иные народы.

– А вы скажите, кто был главным героем Бородинского сражения, спасшего Россию от Наполеона?

И уже торжествуя, досаждал армянам до сердца:

– Что-то я не слышал об участии в войне с Наполеоном армян. Где вы были в ту пору? А о князе Петре Багратионе – знает всяк живущий.

Армяне деликатно не вступали в спор по этому, острому для них, вопросу.

И их попытки обратить в свою пользу вклад в Великую Победу над фашистами своих земляков – результатов не приносил.

– А что Ваши Баграмян, Бабаджанян и Исаков, я извиняюсь, они – чьи приказы выполняли?

И конца этим спорам не было. Но в них никогда не нарушалась мера, люди не переступали за тот порог, после которого начинались бы, как у других народов, оскорбления и оговоры.

Пришлось и мне несколько раз вступить в эти споры с репликами.

Особенно болезненно переносил грузин вопросы о сегодняшнем дне, о том умопомрачении, которое случилось у руководства страны и оно повело дело даже к прямому противоборству с Россией.

– Отец, а не народ ли Грузии виновен в том, что происходит сегодня?

Как же он мог избрать к руководству бесноватого Саакашвили?

Забыл и презрел – не кто иной, а именно народ – вековую дружбу с Россией.

Знаешь ли ты, что по Георгиевскому трактату, договору 1732 года, Грузия НАВЕЧНО бралась под защиту и сбережение именно русским народом, к тому же – единоверным?

И в это время ни Абхазия, ни Аджария, ни Южная Осетия не входили в состав Грузии, это были самостоятельные государства.

Грузин приходил в замешательство.

Ответов на эти вопросы он не знал, но и не хотел сдаваться.

И под аплодисменты армян, которых он давно просто достал, наконец находил что сказать:

– Да какой Саакашвили грузин? Не знаю такого грузина и не знаю, как он у власти оказался.

При этом он так картинно выстраивал неподдельное изумление на лице, что зал начинал одобрительно гудеть, забыв о минутной обиде и уже поддерживая его:

– Знаю твёрдо одно, что мой отец воевал за весь народ и вместе со всем народом – и с русскими, и казахами, и украинцами, и с армянами – сокрушил фашизм. Только наше вековое братство и позволило выстоять в таких испытаниях.